Шамайка – королева кошек - Коваль Юрий Иосифович - Страница 10

«Все с бантами!» — потрясённо думал японец Мали.

— Ах, какой ус у этого кота-сибиряка! — восклицали знатоки. — Какой хвост! Это не хвост, а царственное опахало!

— Посмотрите на это пушистое чудо! Гляньте на это сиамское диво!

У некоторых котов на хвосты были нанизаны золотые кольца, другие коты в бархатных жилетах валялись на шёлковых подушках, как джентльмены, напившиеся виски.

— Уимблдон! Уимблдон! — послышались вопли, и японец Мали протиснулся к клетке, в которой сидел клетчатый котяра.

Дьявольски ухмыляясь, он махал когтистою лапой и попадал ей иногда по теннисному мячику, который был привешен на верёвочке. От удара мяч перелетал через сеточку в другую половину клетки. А уж там встречал его другой котяра, полосатый, который с рёвом кидался на мяч, как лис на куропатку.

«ЧТО НАША ЖИЗНЬ? — написано было над клеткой. — СПЛОШНОЙ УИМБЛДОН!»

Вообще надписей на клетках хватало, и японец кидался то к «Ангорской жеманнице», где в клетке белая кошечка умывалась перед зеркалом, то к «Биржевому воротиле» — коту, который лениво ел ветчину на коврике, состряпанном из долларовых бумажек. Конечно, всем ясно было, что Никербокеры расстарались.

— Какой богатый кошачий материал! — восклицали многие знатоки. — Ну взять хотя бы «Палача»!

Действительно, среди разных «Уимблдонов» и «Сиамских див» был и кот по прозвищу Палач. В клетке вместе с котом сидела мышка, которую кот-палач лениво и замедленно терзал. Некоторые девушки падали в обморок, и швейцар укладывал их на специальные кушетки, над которыми было написано: «Для обмороков». Рядом с такой кушеткой стоял и столик с прохладительными напитками, соками и виски, и японец хотел было грохнуться в обморок, но сообразил, что его на кушетку никто не потащит.

Толпа валила и валила по бразильским паласам, и вместе с нею продвигался японец Мали. Наконец он наткнулся на новый кордон полицейских. Чтобы пройти за этот кордон, нужен был дополнительный билет, коего у японца, конечно, не было. Сюда, за бархатный канат, проходили только избранные и очень богатые люди, которым всё-таки тоже приходилось показывать особый билет. Японец пошарил в кармане и нашёл серебряный доллар. Зажав его в кулаке, он принялся вертеться возле бархатных верёвок.

— Ну, ты чего тут вертишься? — спросил наконец полисмен.

— Я бы хотел попасть туда, сэр.

— Туда нельзя, — лениво ответил бобби. — Там — жемчужина. Сопрёшь ещё, чего доброго.

— Да нет, не сопру. Мне бы только глянуть, я вообще-то развожу кроликов и вот теперь думаю…

И тут японец показал полисмену доллар. Полицейский протянул жезл, а в жезле была дырочка, и японец всунул туда доллар и прошёл за бархатные верёвки.

Тишина — вот что поразило его поначалу. Полная тишина. Если по ту сторону верёвки всё время гремел легкомысленный джаз, то уж тут была тишина, и японец подивился силе бархатной верёвки, которая не пропускала не только посторонних людей, но и посторонние звуки. Он поднялся по какой-то лесенке, и голубой охватил его полусумрак. И вдруг из-за портьеры вышел пожилой господин в чёрном фраке и прошептал японцу на ухо:

— Вы приближаетесь к жемчужине, сэр! Вам осталось двадцать пять шагов. Мужайтесь, сэр, мужайтесь! — И джентльмен пропал.

Японец сделал шажок, другой и наступил на какую-то особую ступеньку. Это была музыкальная ступенька, как клавиша пианино, и послышался тихий и далёкий звук фисгармонии. Звучала прелюдия Иоганна Себастьяна Баха…

И девушка в белом выплыла навстречу японцу, ласково обняла его и зашептала ему на ухо какие-то английские стихи, которые я совершенно не понял, мне только послышались слова: «Никогда не узнаю, он был или не был, этот вечер…» Наконец девушка отпустила японца и ласково кинула его в объятья трёх молчаливых, похожих на Авраама Линкольна. Три президента обыскали японца, проверили, нет ли у него за пазухой маузера, и впустили в зал, сверкающий золотом и шампанским.

— Прежде всего! Прежде всего! — сказал кривоносый официант. — Прежде всего шампанское! — И подал японцу поднос, на котором стояли тонконогие бокалофужеры!

Японец потрясённо хватанул шампанского, которое тут же выскочило у него через нос. Отфыркиваясь, японец огляделся.

Совсем небольшая, но всё-таки толпа, в которой мелькали фоторепортёры, поджигавшие магний, столпилась вокруг человека, который бокал за бокалом, волнуясь, пил шампанское. Это и был господин Никербокер — великий покровитель кошек всего мира. Это именно он устроил в своё время великий поход домохозяек с лозунгами: «Кесарю — кесарево, а кошке — кошково!» На голове господина Никербокера была прилеплена настоящая корона, составленная из сплетения золотых кошек и серебряных мышей.

— Каждой кошке — мышь! Каждой кошке — свою мышь, господа! — говорил господин Никербокер журналистам. — Вот мой лозунг!

Все аплодировали.

— А сейчас я покажу вам жемчужину. Слабонервных прошу… Впрочем, среди настоящих знатоков и любителей домашних хищников слабонервных не бывает. Маэстро!

Откуда-то грянул туш, свет припогас, портьера медленно поплыла в сторону, и, к своему изумлению, первое, что увидел японец, была физиономия Джима в белом цилиндре. Да, Джим в белом цилиндре, в белом фраке стоял за портьерой, а рядом с ним — полицейский с револьвером. Другой полицейский красовался по другую сторону портьеры, и рядом с ним кипела бешеными красками Лиззи. А между всеми полицейскими и револьверами виднелась клетка, над которой написано было:

На троне, на троне, на чёрной подушке, чуть-чуть прижмурив голубые глаза, лежала в клетке Шамайка. Заприметив толпу, она зевнула, прикрываясь изящною лапой.

Глава 24. Их маленькая тень

— Да, она единственная, — подтверждал господин Никербокер, кивая короной. — Единственная Королевская Аналостанка с родословной! Сейчас кошковеды заняты проблемой найти ей достойную пару. Единственный известный нам кот-аналостан проживает на острове Борнео. Видимо, хозяин повезёт её туда на дирижабле.

— О, как бы я хотела иметь у себя это великолепное существо Аналос… — сказала пожилая дама, рассматривая кошку в театральный бинокль.

— Великолепное существо… Как верно сказано, графиня… Аналос… Аналос… Это уже не просто кошка, это — великолепное существо! Но должен огорчить вас: «аналос» не продаётся. Её хозяин, господин Мали, — человек с большими средствами, к нему трудно подступиться. Он насилу согласился выставить своё сокровище, а сейчас находится в Стокгольме по делам государственной важности.

— О, господин Никербокер, уговорите же его продать мне аналостанку.

— Не обещаю, не обещаю, но попробую, здесь находится его дворецкий. — И господин Никербокер кивнул короной на Джима.

— А кто эта дама? — спрашивали зрители, потрясённые видом Лиззи.

— Это специальная кошачья экономка. Она кормит аналостанку, она знает тайну её рациона. Очень молчалива, от неё и слова не добьёшься.

Тут господин Никербокер подошёл к Лиззи и сказал:

— Будьте так любезны, мисс. Сообщите же знатокам, чем вы кормите её в это время суток.

Лиззи прищурила глазки, сложила губки и сказала:

— Это сю-у-укрет!

— Но всё-таки, мисс, будьте благосклонны к кошковедам, вы поможете и мне лично в создании монументального труда «Введение в кошковедение».

— Сбитые сливки, — сказала наконец Лиззи, — а на завтрак жареная мышь.

— О боже! — воскликнула графиня. — Да кто же с мышей шкуру-то сдирает?