Тайна Высокого Замка - Каменкович Златослава Борисовна - Страница 19

Петрику строго-настрого было запрещено выбегать со двора на улицу, наполненную вечным грохотом проезжающих подвод и грузовиков.

Но мама напрасно это запрещала, Петрик и сам не хотел туда бегать. Охота что ли, чтобы машины обрызгивали тебя грязью с ног до головы?

Снег и морозы этой зимой продержались две-три недели, а все остальное время стояла дождливая, промозглая погода. И если даже выпадало несколько сухих, ясных дней, когда подсыхала грязь на выщербленной мостовой, то стоило только проехать по улице двум-трём грузовикам, как пыль повисала густым осенним туманом.

Сербскую улицу, на которой живёт Петрик, скорее можно назвать каменным коридором, соединяющим Рыночную площадь с Бернардинской. Она обрывается как раз около скульптуры монаха, молитвенно воздевшего руки к небу. А напротив — всегда до позднего вечера шумит многолюдный базар.

По вечерам, когда обычно ремесленники поспешно задувают керосиновые лампы, считая свой рабочий день оконченным, а торговцы и ростовщики опускают на дверях железные визгливые жалюзи с массивными замками, оживлённые улицы, прилегающие к обеим площадям, заметно пустеют.

И тогда появляется высокий сгорбленный фонарщик с длинным шестом. Это старый знакомый Петрика, но, увы, мальчик вынужден прятаться от него.

Однажды, возвращаясь с мамой из пекарни, Петрик увидел идущего впереди фонарщика и хотел его догнать. Но мама почему-то испугалась, схватила Петрика за плечо и быстро завела в чужое парадное.

— Пусть фонарщик уйдёт, — шепнула мама.

— Не бойся, он добрый…

Тогда Дарина торопливым шепотком объяснила своему мальчику, почему никто в «старом дворе» не должен знать, где они теперь живут.

«Так вот отчего дядя Тарас так редко приходит к нам?.. — только сейчас догадался Петрик. — И всегда поздно вечером…»

Нет, Петрик теперь ни за что не побежит на «старый двор» к Юльке и Франеку… Он не хочет, чтобы дядю Тараса выследили полицаи, схватили и увезли в тюрьму…

Петрик с матерью подходит к воротам дома.

— Ма, — тихонько дёргает за руку Петрик.

— Что, сынок?

— Я больше никогда не увижу Юльку?..

Дарина обещает, что как-нибудь поздно вечером, если только Петрик не будет проситься спать, они сходят навестить семью мусорщика.

С этих пор каждое утро Петрик встаёт с большой и светлой надеждой, что как только станет «поздно вечером», они с мамой отправятся в гости к пани Андриихе.

Но вот уже давно зажглись фонари на улице, казалось бы, пора и в гости собираться. Как вдруг, пригнув голову, чтобы не удариться в притолку, заходит дядя Тарас. Как тут уйдешь? Ясное дело, не только маме, но и самому Петрику уже не хочется в гости.

Тайком от соседей и дворничихи дядя Тарас остаётся ночевать.

Мама хочет уложить брата и Петрика на топчане, а сама стелит себе и Ганнусе на полу.

— Только без этого, — останавливает сестру Тарас Стебленко. — Лягу на полу.

— И я буду с дядей на полу спать, — говорит Петрик, подбрасывая, как мячик, свою подушечку.

— Марш на топчан, а то простудишься!

И Петрик уныло залезает на топчан, где он спит с мамой и Ганнусей.

Когда Петрик просыпается, дяди Тараса уже нет.

На другой вечер, когда Петрик собирается в гости, мама вдруг говорит, что ей и Ганнусе надо спешить в какой-то магазин мыть полы. Разве можно теперь отказываться от заработка?

Вот так проходит вечер за вечером, а Петрик сидит себе дома.

Вполне понятно, когда Петрика одного замыкают дома, он горько плачет. Но плачет он от обиды, а вовсе не от страха. Чего тут бояться? Всё-таки добрый старый фонарщик, которого мама зря боится, наверно, знает, где живёт Петрик. Иначе зачем бы один газовый фонарь всегда так приветливо, так дружески, так весело заглядывал бы с улицы в каморку, где заперт Петрик?

Дарина частенько поругивает коммерсанта. Как-никак, там, в прачечной, комнатка была светлая и не такая сырая, как эта «могила». Там бы уж, наверное, к Петрику так часто не цеплялись хворобы.

Однако Петрик этого маминого мнения не разделяет, чувствует себя необыкновенно счастливым в их новом жилище.

И пусть даже домовладелец прикажет заложить кирпичами единственное окошко под сводчатым потолком, и тогда больше не будет светить в их каморку добрый старый фонарь, и пусть даже домовладелец запретит отапливаться керосинкой… Ведь не позволил же он поставить в каморке печку-времянку. Но всё равно Петрик хочет жить только в этом доме, раз здесь живёт Олесь, бойкий, расторопный и сметливый хлопчик восьми лет от роду.

Олесь необыкновенно смел, смел до отчаянности. Ему хоть бы что, если на него одного налетают сразу трое-пятеро забияк-драчунов. И хотя его здорово отдубасят, фонари под глазами понаставят, а всё равно из потасовки Олесь выходит победителем. Пусть только кто-нибудь из мальчишек посмеет побить маленького. Или что-нибудь у него отнять. Не сдобровать обидчику!

И это ещё не всё: Олесь умеет читать по печатному. Он на улице любую вывеску прочитает, будь она написана по-украински или по-польски. И нисколько не задаётся.

Короче говоря, Олесь во многом похож на Франека, и этого уже достаточно, чтобы Петрик готов был за него — в огонь и в воду.

А вот что правда, то правда — знакомство у них началось не особенно приятно.

Ещё осенью, когда Петрик при виде первого снега с радостной восторженностью выскочил во двор, там стоял Олесь, окружённый мальчишками. Среди них был и Василько, лучший друг Олеся, как уже потом узнал Петрик.

Василько жил неподалёку, на Русской улице, а в этом дворе служила в няньках у одних лавочников его бабушка. Эта бабушка называла своего внука не иначе, как «Скороход». И потому она Василька так называла, что он никогда спокойно не ходил, всё норовил бежать, точно за ним кто-то гнался.

На этот раз мальчишки так галдели, что Петрик не сразу разобрал, о чём у них шёл спор. Потом понял: оказывается, Олесь уверял, будто его батько такой силач, такой силач, что одной рукой выжимает гирю весом в три пуда.

Меж тем, веснущатый Йоська Талмуд с кроткими глазами, как у девочки, доказывал:

— Как это можно? Три пуда — это как полный мешок картошки. А кто видел, чтобы человек одной рукой мог поднять такую тяжесть? Кто? Даже грузчики выносят из склада на подводы мешки с картошкой только на спине. А как они кряхтят? Чтоб я так был здоров, если они себе все кишки не отрывают…

Тогда Василько, обутый в истоптанные материнские шкрабы, бесшумно шагнул к Йоське, бесцеремонно надвинул ему до самого подбородка зеленоватую шапку-австрийку, какие с давних времён носят в этих краях взрослые и дети, сердито крикнув:

— А ты помалкивай, рыжий, если не знаешь! Во всём Львове нет сильнее каменщика, чем татко Олеся.

— Каменщик — это кто? — вмешался в разговор Петрик. — Как кузней?

— Вот дурак, — фыркнул Василько.

— Каменщик — это кто? — повторил Петрик вопрос, прямо глядя в глаза Олесю.

— Ну, который строит дома, — не без удивления ответил тот.

— Брехня, — горячо возразил Петрик.

— Гля-я… — смазал Петрика по носу Василько. — А ещё и по зубам заработаешь.

— Пошёл вон, — возмутился Петрик. — Вот ка-а-ак дам тебе по шее!

— Гля-я… — взвизгнул Василько, проворно отскакивая назад. И в его быстрых серых глазах зажглись недобрые огоньки.

— С чего ты взял, что я брешу? — видимо, ничуть не обидевшись, обратился к Петрику Олесь. — Спроси кого хочешь, все люди знают — каменщики строят дома.

— «Строят»… — нахмурив брови, недоверчиво покосился на него Петрик. — А зачем тогда твой тато не построит себе дом? Хорошо что ли в подвале жить? И воду вы у соседей тоже позычаете…

— Хо-хо-хо! — засмеялся Олесь. — Где ж ты видел, чтобы у рабочих были свои дома? Что они — буржуи?

Подружив с Олесем и Васильком, Петрик поневоле стал задумываться над такими вещами, которые раньше ему и в голову не приходили.

Оказывается, буржуи — это такие враги, которые рабочим людям залезают в карманы. Так объяснил Олесь.