Кровавые луны Альбы - Лорд Джеффри - Страница 33

Ну, в это Блейд готов был поверить, когда увидит, что рыбы летают по небу, а тигры щиплют травку на лужайке. Однако это становилось интересным…

— Продолжай, — сухо бросил он жрице. — О каком будущем ты говоришь?

— О самом блестящем, какое только можно пожелать. — Искусная лгунья! Не знай Блейд друсов так хорошо, он поверил бы ей… — Со временем он станет великим правителем, равного которому не знала Альба. Под властью его будут оба континента, он завоюет их и положит начало новой династии. В истоках ее будешь ты, Блейд… подумай об этом!

Увы, мания величия была Блейду чужда, и он не собирался ловиться на столь дешевую приманку.

— А за спиной у нового правителя, разумеется, будут стоять всеведущие друсы…

Если Сагала и уловила его иронию, то не подала виду.

— Мы будем лишь его советниками, — отозвалась она невинно. Зеленые глаза смотрели ласково и искренне. — Никто не собирается подавлять его волю. Мы лишь дадим ему необходимое образование. Позаботимся о нем… Воспитаем так, чтобы с детства он знал о предстоящей ему великой цели…

Прекрасные слова! Но Блейду не надо было объяснять, что стоит за ними на деле. Друсы рвались к власти. Подчиняя неугодных, убивая, шантажируя… об этом рассказывали Сильво и Ярл, и он знал это на собственном опыте. Не гнушались они и магией…

Однако теперь, похоже, тактика их переменилась. И если прежде они делали ставку на взрослого человека, стремясь лишь подчинить его своей воле — как было с Геториксом и самим Блейдом, — то ныне, судя по всему, решили воспитать марионетку, что называется, с пеленок. И почему-то у странника это вызвало куда больший гнев, чем если бы сын его был похищен лишь для того, чтобы оказать давление на Талин.

— Не думаю, чтобы мой мальчик нуждался в вашей опеке, — процедил он сквозь зубы.

Жрица ехидно усмехнулась.

— Напротив, мы совершаем для ребенка истинное благодеяние. Ведь до сих пор, насколько я могу судить, ни мать, ни отец не баловали его чрезмерным вниманием. У нас же он будет окружен заботой и любовью. Мы дадим ему все то, чего он был лишен с рождения, и…

— Заткнись, лживая сука! Заткнись! — это вырвалось у Блейда неожиданно, и он сам устыдился подобной грубости. Ни одна женщина, тем более столь очаровательная, не заслуживала такого обращения… Однако он не смог сдержаться. Должно быть, потому, что в словах Друзиллы было слишком много правды.

Слегка смущенный, но не желая просить прощения, он добавил подчеркнуто сухо:

— Ладно. Я сам разберусь, что нужно моему сыну. Как только мы будем в Дру Тале…

— И не надейся! — Зеленые глаза Сагалы презрительно сверкнули. — Я никогда не покажу тебе дорогу в наше убежище!

Теперь настал черед Блейда расхохотаться.

— А мне и не нужна твоя помощь. Конь сам выведет меня!

Она заставила его утратить самообладание, сорваться… Это было непростительно. Но Блейду слишком неприятно было признаваться себе самому в том, что подобное могло с ним произойти. Это означало бы, что он стареет. Утрачивает квалификацию. Невыносимо… А потому винить жрицу во всех бедах казалось куда проще. И он рад был возможности отыграться на ней за собственный промах.

Но он тут же понял, что, пытаясь загладить одну ошибку, допустил новую. Пока Сатала не заметила поведения лошади, это оставалось его секретным оружием, его козырной картой. Но теперь он разыграл козыря… и безошибочное чутье разведчика подсказывало, что он поторопился.

Друзилла же сделала вид, что и не слышит его слов. Однако по тому, как она отвернулась от Блейда, как напряглась ее спина, опустилась в задумчивости голова, он понял, что жрица притворяется. Но что она могла предпринять?

Чтобы узнать это, долго ждать не пришлось.

Жеребец споткнулся. Если бы Блейд не держался настороже, ожидая подвоха, он, скорее всего, ничего не заметил бы. Но… жеребец споткнулся вновь! И пошел все медленнее и медленнее, пока не остановился совсем. Его начала бить крупная дрожь.

— Прекрати! — крикнул Блейд жрице. Тревога охватила его. Что бы она ни делала с животным — а в том, что это дело рук Друзиллы, он ни на миг не сомневался, — это таило для него смертельную опасность. Без помощи жеребца ему никогда не отыскать Дру Тал… Никогда не спасти сына! — Прекрати! — выкрикнул он с удвоенной яростью.

Он видел ее лицо вполоборота… Гримаса ненависти и презрения исказила прекрасные черты. Зеленые глаза смотрели вдаль упрямо и непримиримо. Жеребец захрипел. На тубах его выступила желтоватая пена и закапала на траву.

— Прекрати!

Блейд схватил ее за плечи, затряс изо всех сил. Растерянность овладела им. Что делать? Как помешать этой чертовке?! Не помня себя от гнева, он замахнулся, чтобы ударить, оглушить ее…

Но, ловкая и проворная, точно кошка, она извернулась, выгнулась и, не успел он опомниться, спрыгнула на землю. Но не побежала, не бросилась прочь, а осталась стоять, простирая к коню руки. Блейд почти видел, как струятся из пальцев ее смертоносные лучи… Животное забилось в судорогах, попятилось, захрипело. Лицо жрицы сияло мстительным торжеством.

И тогда Блейд набросился на нее.

Когда он вспоминал об этом позже, то был вынужден признать, что и впрямь был в тот момент вне себя — еще одна профессиональная ошибка. Но он ничего не мог с собой поделать. Тревога за сына, злость, ощущение собственного бессилия, ненависть к этой насмехающейся дряни — все смешалось в душе его. Он набросился на нее.

Блейд спрыгнул с седла ловким стремительным движением — жрица не успела даже отшатнуться. Мгновение, и пальцы сомкнулись у нее на шее; она попыталась вскрикнуть, но из горла вырывался один лишь хрип. Она попробовала вырваться, но он стиснул ее запястья — такие тонкие и хрупкие, что одной рукой без труда удерживал их оба — а другой прижал женщину к себе, чтобы лишить свободы движений.

Она выгнулась, гибкая, точно виноградная лоза, принялась отбиваться, попыталась даже укусить его — но где ей было совладать с опытным бойцом! Все метания Саталы лишь ослабляли ее. Однако она не желала сдаваться. Щеки раскраснелись, изумрудные глаза метали молнии, алые губки были приоткрыты, она дышала тяжело…

И Блейд вдруг осознал, что страстно жаждет ее.

Точнее, понял он это уже давно, еще когда увидел Друзиллу на поляне. Вожделение пронзило его мгновенно и остро, подобно ритуальному мечу, зажгло огонь в чреслах. До сих пор он старательно отметал от себя все мысли об этом. Но теперь…

Изгибающееся стройное тело перед ним — она старалась высвободиться, но лишь сильнее разжигала в нем страсть. В пылу сражения балахон ее приоткрылся, обнажая атласную кожу и полные груди… Не в силах больше сдерживать себя, Блейд одной рукой разодрал грубую ткань. Розовые соски, маленькие, вздернутые, зовущие, оказались прямо перед его глазами, заставляя терять голову от вожделения.

— Что… — начала было жрица, но он не дал ей договорить. И впился в губы долгим, жадным поцелуем.

Она застонала, забилась в его объятиях с удвоенной силой. Но, слегка надавив ей на запястья, он заставил ее опуститься на траву. Придавленная его мощным телом, женщина понемногу утрачивала волю к сопротивлению… Он принялся ласкать ее.

Руки его, ладони опытного, умелого, все испытавшего любовника, скользили по нежной упругой коже, наслаждаясь ее прохладой и совершенством форм, лаская, дразня, проникая в самые укромные, потаенные уголки, заставляя стонать и вздрагивать от наслаждения. Сперва она пыталась сдерживать себя, даже продолжала сопротивляться, отталкивая, кусая и царапая его, но вот губы ее приоткрылись зовуще, и он понял, что Сатала отдалась ему вся, без остатка, на волю его и жажду.

Поцелуй ее был сперва робким и неумелым, и он с изумлением вспомнил, что Сатала была девственницей. Но это не остановило ни его, ни ее саму. Под напором огненной страсти Друзилла таяла, тело ее отзывалось на малейшие прикосновения, жадно требовало новых и новых ласк.

— Да… — шептали пересохшие губы. — Да, Блейд, да…

Он не помнил, как избавились они от остатков одежды… Казалось, все земное попросту испарилось, сгорело в горниле желания, и ничто больше не могло помешать их телам устремиться друг к другу.