Сингальские сказки - Автор неизвестен - Страница 8

В сказках «Напуганный якша», «Гамарала и якша», «Знаток шастр», «Ведарала» и других главным действующим лицом является персонаж, которого отличает скорее не хитрость, а последовательная везучесть. Основное действие подобных сказок – счастливая случайность: в сказке «Напуганный якша» женщина режет тесаком овощи и приговаривает: «Какой хороший тесак, им даже якшу можно зарезать». Оказывающийся неподалеку якша принимает это на свой счет, пугается и предлагает выкуп за свою жизнь. В другой сказке («Знаток шастр») крестьянину должны отрубить ухо, если он не отыщет вора, укравшего у царя ожерелье. Умываясь, крестьянин долго трет ухо, приговаривая: «Ах, ухо, ухо, конец тебе пришел!» Это слышит воровка по имени Ухо и отдает крестьянину ожерелье, умоляя не выдавать ее. Случайно, но очень к месту сказанное слово является важным моментом для развития сюжета, оно создает ситуацию, благоприятную для героя, которой он пользуется большей частью успешно («Напуганный якша», «Гамарала и якша», «О двух друзьях» и др.), либо – в басенном сюжете – оказывается неспособным извлечь из нее пользу («Якша и барабанщик»). Необязательными компонентами сюжетной схемы подобных сказок являются Опасность и Ликвидация опасности, обязательным – Приобретение. Таким образом, сюжетная схема имеет следующий вид: (Опасность) – Случай – (Ликвидация опасности) – Приобретение.

Среди бытовых сказок выделяются такие сказки как, «Принц и хеттирала» и «Принц Сокка», построенные по наиболее сложным сюжетным схемам, где в центре стоит образ трикстера-дурака. Исходная ситуация сюжетов – уход из дома или изгнание главного героя, принца. В результате принц оказывается в рабстве, и основным содержанием сказок является явное или неявное издевательство принца-раба, над своим хозяином и его родственниками, маскируемое послушанием и претензией на точное выполнение приказов хозяина. Если первые проделки принца можно расценить как проявление его глупости, то дальнейший ход событий не оставляет сомнений в их злонамеренности. Таким образом, сюжетная схема включает в себя следующие элементы: Снижение (Уход, рабство) – Издевательство над вышестоящими – Приобретение богатства и восстановление своего социального статуса.

При рассмотрении этих сказок обращают на себя внимание два момента: высокое происхождение героя и безнаказанность приносящего хозяину большие убытки и всячески глумящегося над ним раба. Специфика этих сюжетов и их главного героя – трикстера-дурака, их изначальный смысл имеет, очевидно, прямое отношение не только к мифу, откуда берет начало амбивалентный образ как зооморфного, так и антропоморфного трикстера, но и к народной смеховой культуре с ее главным триединым героем – дураком-трикстером-шутом, к феноменам шутовства и юродства; а превращение принца в раба и глумление его над своим хозяином, по сути, представляет собой сказочный вариант одного из элементов народного карнавала – смены ролей царя и шута.

В некоторых сказках героями являются трикстеры-хитрецы («Тамариндовый Тикка», «Рассказ об Айванде» и др.), но при этом сказка намокает на чудесное происхождение героя, его избранность, что в сочетании с унижением и презрительным отношением к нему со стороны окружающих приближает образ трикстера-хитреца к образу трикстера-шута. Сюжетные схемы таких сказок, как и сказок о шутах, обнаруживают сходство с сюжетными схемами волшебных сказок.

Если трикстер способен не только выпутаться из любой затруднительной ситуации, но и извлечь из нее максимальную пользу, то поступки другого основного фольклорного персонажа – дурака – не только смешны и нелепы, но и приносят ему всяческие убытки, вплоть до того, что собственная глупость может погубить его («Глупый сын гамаралы»). Каждая сказка рисует новое проявление человеческой глупости: дурак рубит ветку, на которой сидит («Глупый мальчик»), остужает свое горячее от простуды тело в холодной воде («Глупый сын гамаралы»), объехав вокруг дома, решает, что прибыл в Путталам («Как крестьянин ездил в Путталам»), обвиняет ступу, в которой толкут рис, в том, что она истоптала все его посевы («Как гамарала отправился в мир богов»), и т. п. Очень популярна в сингальском фольклоре история менялы – так, в сказке «Как зять собирался разбогатеть» крестьянин обменивает повозку и быка на теленка, теленка на козу, козу на собаку, собаку на глиняный горшок, а горшок отдает в уплату за бритье.

Сюжетная схема сказок о дураках близка басенной схеме Замысел – Неожиданный результат. Однако если для дидактического басенного сюжета существенно в первую очередь то, что замысел не реализуется и герой наказан за свое неправильное поведение, то для сказки о дураке важнее всего насмешить слушателя, и основное внимание она фиксирует на том действии, которое приводит к неожиданному для дурака, но вполне логичному результату.

Дурак в сказках постоянно высмеивается, но, с другой стороны, его осмеяние и унижение может явиться залогом его последующего возвышения. Интересен сюжет сказки «Как дурак стал царем»: зять гамаралы отправляется в Путталам торговать, по дороге он меняет тридцать своих быков на шесть собак и два горшка. Когда он собирается приготовить еду, его кусает кобра, ведда вылечивает его от укуса. Сказка заканчивается тем, что зятя гамаралы выбирает в цари слон. Этот сюжет построен на сочетании мотивов волшебной и бытовой сказки, однако показательна сама возможность подобной их комбинации. В рамках всего фольклора в целом переход героя из одного состояния в другое не только подчеркивает противоположность ума и глупости, высокого и низкого, но и демонстрирует условность грани между ними, обнаруживает их взаимообратимость.

Ряд сюжетов, помещенных в раздел бытовых сказок, восходит к быличкам и повествует о проходящем с переменным успехом противоборстве демонических существ и человека: «Как боролись якша и человек», «Рассказ о дереве, дающем кэвумы», «Вор и ракшасы», «Четыре ракшаса». Наиболее тесную связь с жанром былички-бывальщины сохранил сюжет «Как боролись якша и человек»; в другом случае («Рассказ о дереве, дающем кэвумы») Перед нами практически сказочный сюжет «Вор и ракшасы» – комбинация нескольких «достоверных» рассказов о ракшасах и якшах, не имеющая общего сюжетного стержня.

В сборнике также представлены единичные примеры других фольклорных жанров: небылицы – «Рассказ о двух лгунах», «Танцы в тыкве»; обнаруживающей сходство с житийной литературой религиозной истории – «Что случилось с дочерью ситаны»; анекдота – цикл историй о жителях деревни Кадамбава, и др. При рассмотрении сказочного фольклора сингалов в целом выявляется следующая его особенность: с одной стороны, основные сказочные жанры прекрасно развиты и имеются практически идеальные их образцы, с другой – наблюдаются процессы, свидетельствующие о начале деградации сказочных жанров, протекающие на двух взаимосвязанных и взаимообусловливаемых уровнях – содержательном и композиционном. К таким процессам можно отнести, в частности, смешение жанров сказок, стирание границ между сказкой и другими фольклорными жанрами, контаминацию и комбинирование разнородных сюжетов, привнесение в сказку под влиянием религии и литературы чуждого ей идейного содержания, непропорциональное усиление дидактики, стремление найти логическое объяснение сказочному построению сюжета и т. д.

Все это особенно отчетливо сказывается на волшебных сказках как обладающих изначально наиболее сложной и жесткой структурой и в большей степени, чем другие жанры, лишенных связи с действительностью, со всем многообразием предлагаемых ею ситуаций. Из волшебной сказки постепенно изживается все чудесное, происходит ее трансформация в новеллистическую. В некоторых случаях вместо воспроизведения полного сказочного сюжета рассказчик может ограничиться одним или несколькими мотивами. Поскольку в отличие от других видов сказки волшебная сказка практически не соприкасается с басней и дидактическая направленность ей в принципе чужда, она особенно чутко реагирует на привнесение нового содержания, и особым диссонансом звучит, например, типично басенный ход в сказке «Злой царь», где богатство гонимому принцу достается не как вознаграждение за его заслуги, а как обратный результат действий царя, пытавшегося его погубить.