С сердцем не в ладу - Буало-Нарсежак Пьер Том - Страница 23

— Прочти сама, — сказал он. — Так будет лучше.

Статья была краткой.

Ева медленно откинулась на подушки. Взяла пачку сигарет.

— На сей раз попались, — сказала она.

— Может, и нет, — вяло возразил Лепра.

— А чего тебе еще надо?

Она курила, уставившись в потолок.

— Какой гадкой все-таки бывает жизнь, — проговорила она беззлобно. — Из-за этого таксиста меня наверняка арестуют. И обвинят во всем…

Лепра молчал.

— Борель упрекнет меня, что я лгала с самого начала. Припишет мне всякие гнусные намерения…

— Найдется с десяток певиц с низким грудным голосом.

— Так ты советуешь мне все отрицать, когда меня будут допрашивать?

— Естественно.

— Это все, что ты мне можешь предложить?

— Боже мой, да что еще…

— Ладно, не усердствуй…

Она откинула ногой одеяло, встала и направилась к туалетному столику.

— Ева, я хотел бы… — начал Лепра.

— Что? Чего бы ты хотел?

Ее тон был столь агрессивен, что вся доброжелательность Лепра мгновенно улетучилась. Он застыл. Ева смотрела на него таким взглядом, словно видела впервые.

— Не трать времени попусту, — продолжала она уже спокойно. — Ты должен работать… Оставь меня… Садись там, в гостиной, ладно? И порепетируй прелюдии, доставь мне удовольствие… А все остальное… это уж мое дело.

И она поцеловала его в висок.

— Можно подумать, я должен просить у тебя прощения.

— Кто знает…

Она подтолкнула его за плечи и закрыла дверь. Лепра начал механически играть, потом всецело отдался музыке, как в лучшие свои минуты. Когда музыка завладела им, он почувствовал, что он вовсе не злодей, что ни в чем не виноват и вообще… остальное — дело Евы, она права. Его задача — играть, а не отвечать на вопросы полицейских. В конце концов он почти позабыл о Еве и вздрогнул, когда она положила руку ему на плечо.

— Ты чудо, — прошептала она ему на ухо. — Как тебя не любить!

— Увы! — усмехнулся он.

— Увы! — повторила она серьезно. — Продолжай. Я пойду к парикмахеру. Буду ждать тебя у Мариньяна, пообедаем там.

Она ушла, и он не огорчился. Он начал импровизировать одной рукой… и тут же вспомнил Фожера. Ведь он играл на его инструменте. Может, именно в этой комнате Фожер записывал пластинки?.. Значит, этот кошмар никогда не кончится? Он подносил сигарету ко рту, когда задребезжал звонок. Почта. Ну и что? В это время всегда приносят почту. Надо только пойти открыть. Почему же стало так трудно дышать, почему пылают щеки? Он бросил сигарету и вышел в прихожую. Консьержка дала ему пачку писем и газет.

— Подождите, тут еще пакет.

Лепра узнал бумагу, почерк, штемпель… Да нет же! Это шутка, ведь Мелио мертв. Прижав пакет к груди, Лепра с трудом, еле-еле, словно ему вспороли живот, дотащился до гостиной. Стены вокруг ходили ходуном. Он опустил свою ношу на стол и сел. Он слышал только собственное дыхание, и его все больше охватывал ужас. Нет, это невозможно… или что-то перевернулось в этом мире. Мелио умер. Он же точно знает, что Мелио умер… Пакет такой же, как остальные, столь же безобидный на вид, но Лепра не решался даже пошевелиться. Если бы Ева была рядом! Но он остался один, наедине с Фожером!

Он пошел на кухню, взял нож, постоял в раздумье, глядя на пакет, словно от него зависела его жизнь. Наконец в ярости разорвал веревку и бумагу. Вынул пластинку из картонной коробки. Ноги у него подкашивались, пот обжигал веки. Фожер мертв. Мелио мертв. И снова пластинка! Он поставил ее на проигрыватель, опустил иглу, дал себе еще минуту передышки, закурил и глубоко затянулся. Он пытался придать себе более мужественный вид. Ему казалось, что за ним наблюдают. Он нажал на «пуск» и, стиснув кулаки, стал ждать.

На этот раз Фожер шел прямо к цели.

«Дорогая Ева… я дал тебе несколько дней на размышление… и я уверен, ты все обдумала… в эту минуту ты наверняка не одна… Вы слушаете меня вдвоем… Но малыш Лепра не в счет… Я обращаюсь к тебе. Я только что написал письмо прокурору Республики».

Лепра затих, опустив голову в ожидании удара, который наконец добьет его. Фожер кашлянул — наверное, он курил свою горькую сигарку и в этот момент стряхивал пепел.

«Я мог бы послать это письмо, не предупредив тебя. Но ты так часто упрекала меня в неискренности… Поэтому я не хочу ничего от тебя скрывать. Вот мое письмо:

„Господин прокурор, когда Вы получите это письмо, меня уже не будет в живых. В своей смерти я обвиняю жену. Возможно, она убила меня. Или, по крайней мере, не помешала этому. Но в любом случае она давно желает моей смерти. Когда Вы будете ее допрашивать, она Вам все объяснит. Я ее хорошо знаю. Она с удовольствием воспользуется этой возможностью, чтобы произвести на Вас впечатление. Она даже согласится на роль мученицы, только бы пострадать на глазах у всех. Меня, к сожалению, она ничем не может удивить, и с этим уже ничего не поделаешь. Я взываю к правосудию, потому что хочу оставить последнее слово за собой. Я понимаю, это мелочно. Но я еще люблю ее, и если сжалюсь над ней, она будет оскорблена.

Примите, г-н прокурор… и т. д.“»

Фожер сделал короткую паузу. Лепра, затаив дыхание, не отрываясь смотрел на блестящий диск. Худшее было впереди.

«…Это письмо, — продолжал Фожер, — опустят через неделю. У тебя еще есть неделя — можешь жить, заниматься любовью или готовиться к обороне, как тебе будет угодно. Я уверен, ты найдешь интересное решение. Жаль, детка, что мы не смогли прийти к согласию. Но я не сержусь на тебя за это… Ты слышишь?.. Я больше не сержусь… Прощай, Ева».

Лепра продолжал слушать. Он понял, что это конец, что больше Фожер не заговорит. Тем не менее он не нажал на «стоп». Пластинка постепенно замедляла вращение, и наконец игравшие на ней блики замерли. Предметы вокруг Лепра вновь приобрели свои очертания. Он перевел взгляд на рояль, затем на цветы в вазе, на кресло, на пепел от сигареты, на ковер и снова на неподвижную пластинку. Из его горла вырвалось какое-то подобие всхлипа. Он тяжело опустился на табурет и сжал руки. «И зачем я встал между ними?.. Неделя… одна неделя… а потом…»

Внезапно ему захотелось увидеть солнце, очутиться среди людей. Он побежал в спальню Евы, еще хранившую дыхание страсти и сна. Ополоснув лицо, причесался, быстрым шагом пересек гостиную. Черный блестящий диск был похож на свернувшуюся кольцами змею. Лепра бесшумно вышел и запер дверь на ключ. Один оборот. Два оборота. Но опасность вышла из дома вместе с ним и отныне будет сопровождать его повсюду.

Открытые веранды кафе были полны. Мужчины рассматривали женщин, женщины — мужчин. Каждый — чья-нибудь добыча. Лепра шел по солнечной стороне улицы. У него не было ни малейшего желания видеть Еву. Он завидовал клошару, спавшему тогда на вокзале. Он брел наугад, мимо магазинов, почти забыв о своих страданиях, и его отражение вслед за ним скользило по витринам. Когда он увидел афишу, то даже не удивился. Его имя выделялось льстивыми яркими буквами: Жан ЛЕПРА. Дальше шли фамилии авторов, чью музыку он будет исполнять. Бетховен, Шопен, Лист… Блеш прекрасно справился. Лепра долго стоял перед афишей. Этот концерт не состоится. Газеты никогда о нем не напишут. Вернее, как раз напишут… Но в разделе судебной хроники… Он потерял все разом. Это еще не самое страшное. Агония наступит позднее. В полдень он вошел в кафе «Мариньян». Ева ждала его. Помахала ему издалека. Он сел напротив нее.