Поцелуй, малыш и невеста под Рождество - Лонгфорд Линсдей - Страница 19

– Потому что я хотел вернуться. Я начал ощущать Байю-Бенд своим домом, устал спасаться бегством.

– И поэтому ты вернулся через много лет и привез сюда Оливера?

– Наверно. Но тогда я летел по шоссе со скоростью сто миль в час. Я только убегал, стремительно увеличивая расстояние между собой и городом. Пока старая развалюха не засопротивлялась.

– Тебя остановили. – Она подбросила вверх кусочек хлеба.

Тонкая рука изогнулась на фоне краснеющего заката.

– Ты забыла, что у мальчишки, про которого я рассказываю, не было ни капли здравого смысла. Нет, я не остановился, когда увидел сзади полицейских. Пролетев два округа, я разбил машину, сломал челюсть одному полицейскому и стал драться с остальными. Пока они не надели на меня наручники и не отвезли в участок.

– А почему мы ничего не слышали об этом? Уголком глаза он увидел ее плотно сжатые трясущиеся руки. Она стала как-то дальше от него. Этого он и боялся.

– Потому что твой отец, Габриэль, спас мою душу.

– Что? – Она вскочила на колени и посмотрела на него.

Он думал, что увидит отвращение на ее лице.

Увидел растерянность.

Он почувствовал, что готов отдать за нее жизнь.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Джо рассказал ей, как Майло убедил местную полицию смягчить обвинения, как он поставил под удар свою репутацию, поручившись за хулиганистого отпрыска Хэнка Карпентера, и как Джо не мог понять, почему.

– Благодаря твоему отцу я получил шесть месяцев с освобождением от принудительной трудовой повинности. Я бы мог обойтись условным осуждением, но Майло сказал, что я должен понести наказание за свои действия, независимо от того, что сделал отец. Мне нужно было заплатить за содеянное. Чтобы не закончить как отец.

Все последующие годы Джо не мог понять, как Майло сумел втолковать ему все это в тот момент полного смятения и страха. «Последствия, – сказал Майло. – Ущерб требует возмещения».

– Он был прав. Надо было пойти по трудному пути. Надо было оглянуться на свою жизнь, понять, куда идти. Потому что, если бы я продолжал в том же духе, ничем хорошим это не кончилось бы.

– Ты был юным, Джо.

– Не таким уж и юным. Вообще, я не помню, чтобы ощущал себя когда-нибудь юным. Как ты это понимаешь. Нет, я чувствовал ответственность за то, что сделал, и Майло помог мне найти дорогу в темноте.

– Как же отец сотворил это чудо?

Красно-золотистая волна неровно ударила в берег.

– Он убедил полицейских сдержанно сообщить об этом «инциденте». – Джо запустил обе руки себе в волосы, стараясь уменьшить боль в голове. – Он очень красноречиво объяснил мне мою глупость, но сказал в полиции, что знает меня и может поручиться, что по натуре я не преступник и что этот инцидент возник из-за моего страха и глупости.

– Но ты действительно был напуган, Джо, и папа понял это.

– Ты так думаешь? Он не знал меня. Мы не обменялись и парой слов до той ночи.

– Тогда почему же ты попросил его выступить твоим адвокатом? Почему ты вообще вспомнил о нем? В красно-золотистом небе закричала чайка. Бледные тучи лежали узкими полосками на фоне красного заката. Он ни о ком не подумал, кроме Майло. Он знал, что Майло приедет, даже если для этого придется пересечь два округа в десять часов вечера. Он был уверен. Странно было думать теперь о той уверенности.

– В то лето твой отец сломал ногу...

Она повернулась к нему, и юбка обвила ее ноги.

– Помню. Мне исполнилось пятнадцать, и я поехала на месяц в лагерь. Я мечтала стать второкурсницей в средней школе, может быть, попасть на бал младших и старших классов. А больше всего... – она вздохнула, – я радовалась возможности видеть тебя каждый день. На расстоянии, конечно.

Улыбка ее была печальной.

Он упрямо продолжал свой рассказ:

– Я видел, как твой отец сидел на крыльце. Нога у него была в гипсе и лежала на маленькой скамеечке. Несколько дней в такой влажности и жаре – и один шаг может показаться мучительным. Около машины у ворот сидел газонокосилыцик. Я подошел и сказал, что сделаю все сам. Выкосил двор, подстриг кусты. Ушел. Приходил каждую неделю, пока не узнал, что ты приехала.

– Папа сказал тебе, что я дома? – У нее было нежное и удивленное лицо. Нет, ей, конечно, не понять всей сложности его жизни. Ей, наверно, казалось, что она слушает рассказ на иностранном языке.

– Нет, Душистый Горошек, я увидел, что во дворе на веревке висит твое крошечное бикини, и не пошел. И знаешь что? Все оставшееся лето и даже осень я представлял тебя в этом лоскутке. Хорошенькая малышка Габриэль в своем ярко-красном бикини. – При этом воспоминании ему захотелось дотронуться до нее, но он сдержался. Она зарделась.

– Так вот тогда папа и узнал тебя. Вы, наверно, много разговаривали, пили вместе чай со льдом. Он беспокоился за тебя, волновался. Не понимаешь?

Джо вдруг вспомнил те долгие, жаркие послеполуденные часы. Шум косилки, запах травы. Майло сидит на крыльце и следит из-под опущенных век, как Джо продирается сквозь сорняки и траву.

– Мы не сказали друг другу и двух слов. Даже о деньгах.

– Папа не заплатил тебе? Это странно. Он не жадный.

– Я косил не за деньги.

– А за что же? Разве тебе не были нужны тогда деньги?

– Я работал в гараже Кэлхауна, налаживал моторы. – Джо нахмурился. – Черт меня побери, если я знаю, почему мне казалось таким важным выкосить двор Майло О’Ши. Я увидел его. И начал косить. Вот и все. Мы никогда не разговаривали. И хочешь знать еще? – Он глубоко вздохнул. – Те жаркие, пропитанные потом вечера были для меня самым счастливым временем, Твой отец и я. Никто не орет, все просто. Нормальный летний день, когда выкашивают двор. Смешно, правда?

– Что ж тут смешного? – Она дотронулась до него, но он отскочил.

Нет, только не сочувствие. Сочувствие было формой жалости, а он хотел от нее чего угодно, только не жалости.

– Ну, потом полиция нашла свечу зажигания, которую использовал отец, чтобы разбить окно автомобиля. Мой старик не вынул ее из кармана штанов. Осколки стекла в отворотах брюк совпали, так что стало ясно, что это он угнал машину. Служащий из магазина показал, что старик был единственным грабителем. Изображение на пленке внешней камеры слежения в магазине подтвердило его показания. А твой отец довершил дело. Все свелось к проделкам несовершеннолетнего, и в полиции согласились на такие условия. Майло поручился за меня, привел к вам в дом, накормил. Вот так я узнал, что он умеет готовить. Он приготовил острый томатный соус и печенье. Так вкусно я никогда не ел. – Он засмеялся. – Насколько мне известно, Майло никому не рассказал о той ночи. Мун знает. Наверно, от одной из своих кузин в Сарасоте. Но Мун, по-моему, тоже не раскололся. Не знаю, почему.

– Мун любит поболтать, но он очень осторожен, боится обидеть. Многие большие мужчины так себя ведут. Они очень аккуратно используют свою силу против других людей. Джо... – она легко коснулась его руки, – о чем папа хотел говорить с тобой утром?

Ах, как ему хотелось быть совсем другим мужчиной. Мужчиной, который мог бы смело взглянуть ей в глаза и... что? Предложить ей себя? Свое темное прошлое в обмен на ее солнечную искренность и надежду? Габриэль О’Ши заслуживала лучшего.

– Майло спросил меня о работе. Об Оливере. Я ответил. Немного поговорили, вот и все.

Он не рассказал Майло всего о мальчике, который, что бы там ни было, был ему сыном.

– Майло предложил пойти сегодня на рыбалку с Оливером, мы пожали друг другу руки, и все.

– И ничего о той ночи?

– Ни слова.

Она сжала ему руку.

– Он хочет, чтобы ты знал: что бы ни случилось в прошлом, это не имеет значения, Джо. Поверь мне. Пошли.

– Думаю, да. Однако прошлое формирует человека, делает его таким, какой он есть. Ты – сама нежность и свет. – Он так осторожно отвел от себя ее руку, как будто она могла разбиться.

– А какой ты, Джо?

Он присел на корточки, взял конец одеяла и стал стряхивать с него песок.