Песнь о Гайавате - Лонгфелло Генри - Страница 13

Если милой я не вижу!

Я с тобой, с тобой! Взгляни же,

Кровь трепещущего сердца!

О, проснись! Проснись, родная!

Онэвэ! Проснись, родная!"

Так прекрасный Чайбайабос

Песню пел любви-томленья;

И хвастливый, старый Ягу,

Удивительный рассказчик,

Слушал с завистью, как гости

Восторгались сладким пеньем;

Но потом, по их улыбкам,

По глазам и по движеньям

Увидал, что все собранье

С нетерпеньем ожидает

И его веселых басен,

Непомерно лживых сказок.

Очень был хвастлив мой Ягу!

В самых дивных приключеньях,

В самых смелых предприятиях —

Всюду был героем Ягу:

Он узнал их не по слухам,

Он воочию их видел!

Если б только Ягу слушать,

Если б только Ягу верить,

То нигде никто из лука

Не стреляет лучше Ягу,

Не убил так много ланей,

Не поймал так много рыбы

Иль речных бобров в капканы.

Кто резвее всех в деревне?

Кто всех дальше может плавать?

Кто ныряет всех смелее?

Кто постранствовал по свету

И диковин насмотрелся?

Уж, конечно, это Ягу,

Удивительный рассказчик.

Имя Ягу стало шуткой

И пословицей в народе;

И когда хвастун-охотник

Чересчур охотой хвастал

Или воин завирался,

Возвратившись с поля битвы,

Все кричали: "Ягу, Ягу!

Новый Ягу появился!"

Это он связал когда-то

Из коры зеленой липы

Люльку жилами оленя

Для малютки Гайаваты.

Это он ему позднее

Показал, как надо делать

Лук из ясеня упругий,

А из сучьев дуба — стрелы.

Вот каков был этот Ягу,

Безобразный, старый Ягу,

Удивительный рассказчик!

И промолвила Нокомис:

"Расскажи нам, добрый Ягу,

Почудесней сказку, басню,

Чтобы пир был веселее,

Чтобы время шло приятней,

Чтоб довольны были гости!"

И ответил Ягу тотчас:

"Вы услышите сегодня

Повесть — дивное сказанье

О волшебнике Оссэо,

Что сошел с Звезды Вечерней!"

СЫН ВЕЧЕРНЕЙ ЗВЕЗДЫ

"То не солнце ли заходит

Над равниной водяною?

Иль то раненый фламинго

Тихо плавает, летает,

Обагряет волны кровью,

Кровью, падающей с перьев,

Наполняет воздух блеском,

Блеском длинных красных перьев?

Да, то солнце утопает,

Погружаясь в Гитчи-Гюми;

Небеса горят багрянцем,

Воды блещут алой краской!

Нет, то плавает фламинго,

В волны красные ныряя;

К небесам простер он крылья

И окрасил волны кровью!

Огонек Звезды Вечерней

Тает, в пурпуре трепещет,

В полумгле висит над морем.

Нет, то вампум серебрится

На груди Владыки Жизни,

То Великий Дух проходит

Над темнеющим закатом!

На закат смотрел с восторгом

Долго, долго старый Ягу;

Вдруг воскликнул: "Посмотрите!

Посмотрите на священный

Огонек Звезды Вечерней!

Вы услышите сказанье

О волшебнике Оссэо,

Что сошел с Звезды Вечерней!

В незапамятные годы,

В дни, когда еще для смертных

Небеса и сами боги

Были ближе и доступней,

Жил на севере охотник

С молодыми дочерями;

Десять было их, красавиц,

Стройных, гибких, словно ива,

Но прекрасней всех меж ними

Овини была, меньшая.

Вышли девушки все замуж,

Все за воинов отважных,

Овини одна не скоро

Жениха себе сыскала.

Своенравна и сурова,

Молчалива и печальна

Овини была — и долго

Женихов, красавцев юных,

Прогоняла прочь с насмешкой,

А потом взяла да вышла

За убогого Оссэо!

Нищий, старый, безобразный,

Вечно кашлял он, как белка.

Ах, но сердце у Оссэо

Было юным и прекрасным!

Он сошел с Звезды Заката,

Он был сын Звезды Вечерней,

Сын Звезды любви и страсти!

И огонь ее, и чары,

И краса, и блеск лучистый -

Все в груди его таилось,

Все в речах его сверкало!

Женихи, любовь которых

Овини отвергла гордо, -

Йенадиззи в ожерельях,

В пышных перьях, ярких красках

Насмехалися над нею;

Но она им так оказала:

"Что за дело мне до ваших

Ожерелий, красок, перьев

И насмешек непристойных!

Я счастлива за Оссэо!"

Раз в ненастный, темный вечер

Шли веселою толпою

На веселый праздник сестры, -

Шли на званый пир с мужьями;

Тихо следовал за ними

С молодой женой Оосэо.

Все шутили и смеялись -

Эти двое шли в молчанье.

На закат смотрел Оссэо,

Взор подняв, как бы с мольбою;

Отставал, смотрел с мольбою

На Звезду любви и страсти,

На трепещущий и нежный

Огонек Звезды Вечерней;

И расслышали все сестры,

Как шептал Оссэо тихо:

"Ах, шовэн нэмэшин, Ноза! -

Сжалься, сжалься, о отец мой!"

"Слышишь? — старшая сказала.

Он отца о чем-то просит!

Право, жаль, что старикашка

Не споткнется на дороге,

Головы себе не сломит!"

И смеялись сестры злобно

Непристойным, громким смехом.

На пути их, в дебрях леса,

Дуб лежал, погибший в бурю,

Дуб-гигант, покрытый мохом,

Полусгнивший под листвою,

Почерневший и дуплистый.

Увидав его, Оссэо

Испустил вдруг крик тоскливый

И в дупло, как в яму, прыгнул.

Старым, дряхлым, безобразным

Он упал в него, а вышел -

Сильным, стройным и высоким,

Статным юношей, красавцем!

Так вернулася к Оссэо

Красота его и юность;

Но — увы! — за ним мгновенно

Овини преобразилась!

Стала древнею старухой,

Дряхлой, жалкою старухой,

Поплелась с клюкой, согнувшись,

И смеялись все над нею

Непристойным, громким смехом.

Но Оссэо не смеялся,

Овини он не покинул,

Нежно взял ее сухую

Руку — темную, в морщинах,

Как дубовый лист зимою,

Называл своею милой,

Милым другом, Нинимуша,

И пришел с ней к месту пира,

Сел за трапезу в вигваме.

Тот вигвам в лесу построен

В честь святой Звезды Заката.

Очарованный мечтами,

На пиру сидел Оссэо.

Все шутили, веселились,

Но печален был Оссэо!

Не притронулся он к пище,

Не сказал ни с кем ни слова,

Не слыхал речей веселых;

Лишь смотрел с тоской во взоре

То на Овини, то кверху,

На сверкающие звезды.

И пронесся тихий шепот,

Тихий голос, зазвучавший

Из воздушного пространства,

От далеких звезд небесных.

Мелодично, смутно, нежно

Говорил он: "О Оссэо!

О возлюбленный, о сын мой!

Тяготели над тобою

Чары злобы, темной силы,

Но разрушены те чары;

Встань, приди ко мне, Оссэо!

Яств отведай этих дивных,

Яств вкуси благословенных,

Что стоят перед тобою;

В них волшебная есть сила:

Их вкусив, ты станешь духом;

Все твои котлы и блюда

Не простой посудой будут: