Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Том 1. Стихотворения

Гумилев Николай Степанович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Том 1. Стихотворения - Гумилев Николай Степанович - Страница 37

Изменить размер шрифта:

Старые усадьбы

Дома косые, двухэтажные,

И тут же рига, скотный двор,

Где у корыта гуси важные

Ведут немолчный разговор.

В садах настурции и розаны,

В прудах зацветших караси,

— Усадьбы старые разбросаны

По всей таинственной Руси.

Порою в полдень льется по лесу

Неясный гул, невнятный крик,

И угадать нельзя по голосу,

То человек иль лесовик.

Порою крестный ход и пение,

Звонят вовсе колокола,

Бегут, — то значит, по течению

В село икона приплыла.

Русь бредит Богом, красным пламенем,

Где видно ангелов сквозь дым…

Они ж покорно верят знаменьям,

Любя свое, живя своим.

Вот, гордый новою поддевкою,

Идет в гостиную сосед.

Поникнув русою головкою,

С ним дочка — восемнадцать лет.

— «Моя Наташа бесприданница,

Но не отдам за бедняка». —

И ясный взор ее туманится,

Дрожа, сжимается рука.

— «Отец не хочет… нам со свадьбою

Опять придется погодить». —

Да что! В пруду перед усадьбою

Русалкам бледным плохо ль жить?

В часы весеннего томления

И пляски белых облаков

Бывают головокружения

У девушек и стариков.

Но старикам — золотоглавые,

Святые, белые скиты,

А девушкам — одни лукавые

Увещеванья пустоты.

О, Русь, волшебница суровая,

Повсюду ты свое возьмешь.

Бежать? Но разве любишь новое

Иль без тебя да проживешь?

И не расстаться с амулетами,

Фортуна катит колесо,

На полке, рядом с пистолетами,

Барон Брамбеус и Руссо.

Фра Беато Анджелико

В стране, где гиппогриф веселый льва

Крылатого зовет играть в лазури,

Где выпускает ночь из рукава

Хрустальных нимф и венценосных фурий;

В стране, где тихи гробы мертвецов,

Но где жива их воля, власть и сила,

Средь многих знаменитых мастеров,

Ах, одного лишь сердце полюбило.

Пускай велик небесный Рафаэль,

Любимец бога скал, Буонаротти,

Да Винчи, колдовской вкусивший хмель,

Челлини, давший бронзе тайну плоти.

Но Рафаэль не греет, а слепит,

В Буонаротти страшно совершенство,

И хмель да Винчи душу замутит,

Ту душу, что поверила в блаженство

На Фьезоле, средь тонких тополей,

Когда горят в траве зеленой маки,

И в глубине готических церквей,

Где мученики спят в прохладной раке.

На всем, что сделал мастер мой, печать

Любви земной и простоты смиренной.

О да, не все умел он рисовать,

Но то, что рисовал он, — совершенно.

Вот скалы, рощи, рыцарь на коне, —

Куда он едет, в церковь иль к невесте?

Горит заря на городской стене,

Идут стада по улицам предместий;

Мария держит Сына Своего,

Кудрявого, с румянцем благородным,

Такие дети в ночь под Рождество

Наверно снятся женщинам бесплодным;

И так нестрашен связанным святым

Палач, в рубашку синюю одетый,

Им хорошо под нимбом золотым:

И здесь есть свет, и там — иные светы.

А краски, краски — ярки и чисты,

Они родились с ним и с ним погасли.

Преданье есть: он растворял цветы

В епископами освященном масле.

И есть еще преданье: серафим

Слетал к нему, смеющийся и ясный,

И кисти брал и состязался с ним

В его искусстве дивном… но напрасно.

Есть Бог, есть мир, они живут вовек,

А жизнь людей мгновенна и убога,

Но все в себе вмещает человек,

Который любит мир и верит в Бога.

Разговор («Когда зеленый луч, последний на закате…»)

Когда зеленый луч, последний на закате,

Блеснет и скроется, мы не узнаем где,

Тогда встает душа и бродит, как лунатик,

В садах заброшенных, в безлюдьи площадей.

Весь мир теперь ее, ни ангелам ни птицам

Не позавидует она в тиши аллей.

А тело тащится вослед и тайно злится,

Угрюмо жалуясь на боль свою земле.

— «Как хорошо теперь сидеть в кафе счастливом,

Где над людской толпой потрескивает газ,

И слушать, светлое потягивая пиво,

Как женщина поет „La p'tite Tonkinoise“».

— «Уж карты весело порхают над столами,

Целят скучающих, миря их с бытием.

Ты знаешь, я люблю горячими руками

Касаться золота, когда оно мое».

— «Подумай, каково мне с этой бесноватой,

Воображаемым внимая голосам,

Смотреть на мелочь звезд; ведь очень небогато

И просто разубрал Всевышний небеса». —

Земля по временам сочувственно вздыхает,

И пахнет смолами, и пылью, и травой,

И нудно думает, но все-таки не знает,

Как усмирить души мятежной торжество.

— «Вернись в меня, дитя, стань снова грязным илом,

Там, в глубине болот, холодным, скользким дном.

Ты можешь выбирать между Невой и Нилом

Отдохновению благоприятный дом».

— «Пускай ушей и глаз навек сомкнутся двери,

И пусть истлеет мозг, предавшийся врагу,

А после станешь ты растеньем или зверем…

Знай, иначе помочь тебе я не могу». —

И все идет душа, горда своим уделом,

К несуществующим, но золотым полям,

И все спешит за ней, изнемогая, тело,

И пахнет тлением заманчиво земля.