В шутку и всерьез - Котов Александр Александрович - Страница 44

История знает и другие методы борьбы за успех. В 1910 году чемпион мира того времени Эммануил Ласкер дал согласие играть матч за шахматное первенство с австрийским гроссмейстером Карлом Шлехтером. Это был удивительно "прочный" шахматист, он сам выигрывал редко, ко и его одолеть было крайне трудно.

Матч игрался из десяти партий: на более длительное состязание у организаторов не хватало средств. На старте Ласкер потерпел поражение и затем тщетно пытался уравнять счет. Пять партий сыграно, семь – перевес все еще на стороне Шлехтера. Не удалось чемпиону отыграться и в новых двух партиях. Шлехтер спокойно и умело возводил на доске бастионы, в которых не могли пробить брешь никакие ухищрения Ласкера. Положение становилось критическим. Еще одна ничья – и прощай шахматная корона!

Многое, видимо, передумал Ласкер накануне последней партии. Как сломить соперника? Если затеять игру обычную, спокойную, Шлехтер легко сделает ничью. А если пуститься в необозримые осложнения? Нет, не подойдет: хладнокровный австриец сумеет в них разобраться и использует необоснованный риск, как уже делал не раз.

Может быть, именно в этот момент размышлений Ласкеру пришла в голову замечательная идея – нанести удар не позиции Шлехтера, а его нервам! Лишить австрийца спокойствия, заставить волноваться, переживать ход борьбы! А когда он начнет нервничать, тогда станут возможными и ошибки. В общем надо бить не по Шлехтеру – шахматисту, а по Шлехтеру – человеку.

Но как вывести из себя такого невозмутимого противника? Ласкер принял гениальное решение. Необходимо спровоцировать Шлехтера на атаку, умышленно вызвать огонь на своего короля. Получить худшую позицию, впрочем, не настолько худшую, чтобы уже не поправить дела, а такую, где реализация перевеса требовала бы крайнего умственного и, главное, нервного напряжения. Только таким путем можно сбить австрийца с привычной игры на упрощения и ничью.

Назавтра в партии творилось что-то ужасающее. Ласкер уже с первых ходов позволил неприятелю начать сильнейший натиск на свой лагерь. Черный король попал под опасный обстрел всех белых фигур. Казалось, ему ни за что не выбраться из матовой сети.

И впервые за весь матч Шлехтеру изменила выдержка. Корона совсем рядом! Еще несколько ходов, и зал будет аплодировать новому шахматному владыке. И этот владыка он – Карл Шлехтер! Рука, передвигающая белого коня, на секунду дрогнула, и это не ускользнуло от взора внимательного Ласкера.

Мудрый шахматный философ с гигантским напряжением провел партию. Вызвав противника на темпераментный бой, он в то же время с необычайным искусством вел защиту, собирая воедино разбросанные остатки своего войска. Шаг за шагом сближались черные фигуры, группируясь вокруг короля. Наконец последовал грозный клич: в контратаку! А тогда уже сильная воля Ласкера быстро одержала верх над истерзанными нервами претендента. Партия была выиграна, и шахматная корона спасена.

Впоследствии Ласкер не раз пользовался подобным методом борьбы. Не раз он намеренно шел на ухудшение позиции, а затем, казалось, чудом спасался. Достаточно вспомнить храброе путешествие его короля под огнем вражеских фигур в партии с Рудольфом Шпильманом в Москве в 1935 году. Можно привести немало примеров, когда Ласкер, попадая в отчаянное положение, все же повергал соперников "наземь". Некоторые современники даже полагали, что он действует гипнозом.

Самобытные шахматисты, как правило, имеют последователей. Одни идут по стопам Ботвинника: эти досконально изучают дебюты, учатся с первых ходов брать неприятеля "мертвой хваткой". Другие, следуя темпераментному стилю Александра Алехина и Михаила Таля, жаждут комбинаций и острых атак. Есть сторонники технического направления, лидерами которого нужно признать Тиграна Петросяна и Василия Смыслова.

Только вот Эммануилу Ласкеру не повезло с приверженцами. Это и понятно: кому охота добровольно соглашаться на защиту, надеясь отразить нападение неприятеля, и лишь потом переходить в решающее контрнаступление! Многие годы Ласкер был и создателем и единственным представителем оригинального направления, пока в Советском Союзе не появился молодой поборник его метода.

В самый разгар войны в Ленинградский дворец пионеров пришел маленький, худенький мальчик. Он заметно смущался. Когда его спросили, в каких кружках ему хочется заниматься, он удивил странным разнообразием привязанностей:

– В кружке художественного слова, – отвечал мальчик, – в музыкальном и… в шахматном.

Из трех увлечений два постепенно отпали, и вскоре все вечера тринадцатилетний Виктор стал проводить за маленьким столиком с расставленными на нем деревянными фигурками. Он не блистал на первых порах выдающимися способностями, не удивлял достижениями, как другой посетитель дворца – Боря Спасский, но в этом упорном, пытливом мальчике опытный тренер мог разглядеть будущую шахматную величину. А уж у заслуженного тренера Владимира Зака был наметанный глаз на шахматные дарования!

Талант Виктора Корчного развивался своеобразно.

Если Спасскому все давалось легко, то Корчной добивался каждого успеха длительным, упорным трудом. Только к двадцати годам он получает звание мастера, а высший шахматный титул – гроссмейстера - ему присваивается на целых семь лет позже, чем Спасскому.

Что, дарование Корчного меньше? Конечно, талант не мешок с мукой, его на весах не взвесишь, но можно твердо сказать, что оба ленинградца получили максимум того, чем награждают шахматные боги своих любимцев при рождении.

Так почему же тогда столь различен их путь? Почему, когда Спасский взлетел веысь, Корчной еще копошился на земле? Объясняют это во многом наклонности молодых людей, их привязанности к различным шахматным стилям. В то время как Спасский находится где-то в стане Алехина – Таля, Виктор Корчной, пожалуй, единственный из всех гроссмейстеров, – продолжатель дела Эммануила Ласкера.

В возрасте шестнадцати лет Виктор играет партию против эстонца Иво Нея. "В этой партии я Долго находился на грани поражения, – писал впоследствии Корчной, – однако упорнейшей защитой мне удалось добиться ничьей. От этой партии я получил большое творческое удовлетворение, и даже больше – она явилась для меня откровением: я впервые испытывал удовольствие, радость от трудной, утомительной защиты".

В шестнадцать лет радость от защиты! В этом возрасте шахматист обычно стремится атаковать, ищет в позиции комбинаций, жертв. А Корчной наслаждается обороной, его охватывает восторг, когда удается спастись, балансируя с риском для "жизни" на краю пропасти!

"Если в юношеские годы стремление защищаться было вызвано, пожалуй, озорством, любовью к риску, то в последующие годы защита стала моим серьезным практическим м психологическим оружием". Эти слова Корчного полностью раскрывают перед нами его творческий и спортивный облик.

"Вот я, но попробуй меня тронуть! – говорит своими действиями на шахматной доске Корчной. – Я буду защищаться и… кусаться!"

– Иногда я умышленно отдаю инициативу противнику, завлекая его, как говорят шахматисты, "на себя", – поясняет Корчной. – Мне по душе завлекать противника, давая ему почувствовать вкус атаки, в ходе которой он может увлечься, ослабить бдительность, пожертвовать шахматный материал. Такие моменты часто можно использовать для перехода в контрнаступление, и вот тут-то завязывается настоящая борьба.

Шахматные специалисты отлично знают еще одну характерную особенность Корчного. Очень уж любит он схватить какую-нибудь соблазнительную пешечку, нарочно оставленную противником без защиты. У гроссмейстеров глаза на лоб лезут от наивности Виктора, а тот как ни в чем не бывало забирает приманку.

Это не жадность, не страсть к материальным приобретениям. Это все то же желание рисковать, балансировать на краю пропасти. Принятие жертвы обрекает Корчного на трудную защиту, а к этому-то он и стремится. Партия из спокойной, медлительной сразу превращается в бурную, волнующую, а что еще нужно ленинградцу? Он смело зазывает неприятеля "на себя" и получает именно те позиции, которые предпочитает.