В шутку и всерьез - Котов Александр Александрович - Страница 17

– Как это понимать, Александр Александрович?

– Вот так и понимайте. Играйте легко, свободно. Что получится, то получится!

Но я-то знал, что получится, если такие парни будут играть легко и свободно! Мастерство их было мне известно, и требовалось одно – раскрепощение нервной системы.

Вскоре улыбки засветились на молодых лицах, посыпались привычные шутки…

Нужно ли говорить, что в этот день наша команда одержала блестящую победу и завоевала звание чемпиона мира среди студентов!

…"Классики" турнирной подготовки давно выработали нормы поведения гроссмейстера в течение всего турнира. Абсолютная спортивность, строжайший режим и максимальное отрешение от окружающей обстановки. Читатель, вероятно, помнит, что Михаил Ботвинник, научивший нас всех правилам режима, даже гуляет по одному и тому же испытанному маршруту там, где обеспечен абсолютный покой. Не дай вам бог заговорить с Ботвинником, когда он мерно шагает к турнирному помещению. Учтите: он "доставляет" сам себя к месту игры. И разве трудно понять желание шахматиста чувствовать себя в такой момент возможно уютнее! Отсюда проистекает и стремление носить костюм, в котором ты вчера победил, писать карандашом, которым ты записывал выигранные партии. Ну, а если по тем или иным причинам все же придется сменить костюм, уверяю вас, гроссмейстер только из-за этого партию не проиграет!

Еще один "каприз" гроссмейстеров – желание иметь в турнирном зале, где-то неподалеку от себя близкого человека. Жена Алехина во время игры сидела рядом с ним, жена Ласкера всегда находилась за сценой зала с неизменным вязанием в руках.

Как отмечалось в первой главе, шахматное состязание в наши дни стало таким трудным, что большие мастера готовятся к турнирам совместно с напарником-тренером. Чаще всего это опытный шахматист, друг, щедро делящийся своими знаниями. От тренера требуется огромный такт, умение поддержать своего любимца особым, лишь ему одному понятным словом, жестом, советом. При этом виды помощи могут быть самые неожиданные. Опасно тут лишь одно – стандарт, следование формальным условностям.

На межзональный турнир 1955 года, происходивший в Гетеборге, поехали шесть советских шахматистов вместе с тренерами. Я был руководителем делегации. Состязание началось нормально: с первых же дней пятеро из шести наших участников показывали хорошие результаты. Но вот у шестого игра никак не клеилась. Он неуверенно разыгрывал дебюты, допускал стратегические погрешности, просчитывался а тактике, порой просто "зевал" пешки. Это всех крайне удивляло, ведь неудачником был не кто иной, как чемпион СССР Ефим Геллер.

Что было делать? Вместе с тренером Геллера Игорем Бондаревским мы прибегли к эффективным мерам. Пробовали "прогуливать" одесского гроссмейстера по роскошным садикам и парку Гетеборга, совсем рано укладывали его спать. Ничего не помогало! Геллер шел где-то в конце турнирной таблицы. Было ясно, что при такой игре одессит не попадет в призовую девятку – в число тех, кто получает право играть в следующем турнире претендентов.

И вдруг нас осенила невероятная идея. В один из игровых дней, сразу же после обеда, я подошел к Геллеру.

– Ефим, хочешь сыграть в преферанс? – предложил я гроссмейстеру, любящему отдать часть своего досуга этой игре, чем-то напоминающей шахматы.

– Когда? – автоматически спросил Ефим.

– Сейчас.

Нужно было видеть взгляд Геллера в ту минуту. В день тура играть в преферанс! За три часа до начала партии – пулька! Уж не свихнулся ли руководитель?

Но меня поддержал Бондаревский.

– А что делать-то? – развел руками Игорь. – Разве тебе не надоело шататься по улицам?

Два настойчивых человека легко уговорили Геллера. Мы кончили пульку за полчаса до начала тура. Едва успев умыться и переодеться, Геллер поспешил в турнирное помещение. Вскоре туда пришли и мы с Бондаревским. Как играл эту партию Геллер! Его маневры были точны, атака неотразима. Давно уже не пробовавший шахматной "крови" одесский тигр буквально растерзал своего противника!

На следующий день после обеда мы мирно о чем– то беседовали с Бондаревским. Не уходил из ресторана и Геллер. Он изредка бросал на нас вопросительные взгляды. Но мы ничего "не замечали" и продолжали увлеченно разговаривать. Наконец Геллер не выдержал.

– Сыграем сегодня? – тихо спросил он, подойдя к нам.

Мы с сомнением повели плечами – не повредит ли? Одессит с жаром принялся доказывать нам необходимость новой пульки. В конце концов мы повторили своеобразную подготовку к очередному туру, и вечером Геллер вновь был "на коне". Еще через день в пульку запросился Пауль Керес, и к полуночи гроссмейстеры принесли в отель два очка. Людская "неблагодарность" известна: когда я на следующий день где–то задержался и пришел к обеду с опозданием, за одним из столиков шло сражение в преферанс. Без меня! Правда, не пришлось долго обижаться на изменившую мне троицу, так как и в этом случае "смертоносное оружие" подействовало: опять оба участника добыли по очку.

"Так что же вы предлагаете: сидеть в душной комнате и играть перед началом тура в карты? – спросят меня. – Вы же противоречите сами себе: только что вы говорили о том, что шахматист должен беречь каждую крупицу нервных и физических сил".

Конечно, предпринятая нами мера была крайней, но, как исключение, единственно правильной. Ее подсказал нам с Бондаревским большой собственный опыт турнирных боев. Геллер в тот момент переживал мучительный период неуверенности в собственных силах, В такие мгновения кажется, что ты и играть-то совсем не умеешь. Над каждым передвижением фигуры или пешки думаешь по полчаса и… делаешь самый плохой ход. "Не в форме", – пишут про тебя в газетных отчетах. Подобное явление, причиной которого является психологический срыв, не редкость и в других видах спорта, да, пожалуй, и в жизни. Любой врач-психиатр скажет вам, что неуверенность в себе, в своих возможностях часто наблюдается у одаренных людей с тонкой психикой, нервным, возбудимым характером.

Геллер перед каждой встречей терзался сомнениями: "Неужто опять сегодня проиграю? Неужто опять – в который раз! – допущу просчет? А ведь мои шансы уже минимальны…"

Когда человек так себя растравляет, добра не жди. И мы попытались избавить Геллера от этих предбитвенных переживаний. А нельзя ли было отвлечь его от тяжких дум, не прибегая к несколько сомнительному способу? Я твердо отвечаю – нельзя! Ибо хорошо знаю по личному опыту, что нет такой силы убеждения, уговора, которая могла бы выбить у шахматиста мучительные мысли о предстоящей партии. В одном из чемпионатов страны я имел отложенную партию с гроссмейстером Смысловым. Был свободный день, и чтобы отвлечься и отдохнуть, я пошел в Малый театр на спектакль "Иван Грозный". В тот момент, когда великолепные артисты играли сцену убийства жены Грозного и зал замирал от волнения, я был занят своим делом – обдумывал, как лучше перевести коня в отложенной позиции с c4 на g6.

Занятый шахматными проблемами мозг может отвлечь только увлекательный расчет в какой-либо иной, более легкой области. В истории с Геллером этой цели лучше всего служил преферанс, в другом случае верным окажется и другой метод. Пусть не поймет меня читатель так, что я рекомендую именно преферанс в качестве патентованного отвлекающего средства. Моя цель одна: доказать, что в критической ситуации тренер обязан быть смелым, изобретательным и гибким. Его не должны останавливать даже самые крайние меры, если они пойдут на пользу воспитаннику.

Остается добавить: мы удачно "подтолкнули" Геллера. Вскоре он вышел в лидеры и стал участником турнира претендентов.

До сих пор мы вели разговор о состязаниях индивидуальных, однако настроение, подъем играют, пожалуй, еще большую роль, когда соревнуются коллективы. Часто маленький, незаметный толчок, форменный пустяк могут вдруг резко изменить настроение команды, снять с нее оцепенение или паническое чувство общей неуверенности. Если отдельный шахматист во время турнира – это сложный индивидуум с туго натянутыми нервами, то, естественно, не менее возбужденным и восприимчивым порой предстает и целый коллектив гроссмейстеров.