Лжец на кушетке - Ялом Ирвин - Страница 23

Эрнест сжал кулак, впиваясь ногтями в ладонь, сильнее! Внимание! У тебя тут сто человек слушателей! Дай им все, выкладывайся по максимуму.

«И еще один момент относительно конфликтных супружеских отношений. Смерть замораживает их во времени. Они навеки остаются конфликтными, незавершенными, не приносящими удовлетворения. Вспомните о чувстве вины! Вспомните, как вдовцы и вдовы говорят: «Если бы я только….» Я полагаю, что именно поэтому люди так тяжело переносят внезапную утрату, например смерть в автокатастрофе. В этих случаях жена или муж не успевают сказать последнее прости, у них нет времени подготовиться – слишком много незавершенных дел, слишком много неразрешенных конфликтов».

Эрнест говорил, люди затихли, слушая. Он больше не смотрел на Нан.

«Позвольте мне задать вам последний вопрос, после чего мы перейдем к вашим. Задумайтесь на минуту над тем, как специалисты по психическому здоровью оценивают процесс переживания утраты супруга. Какая скорбь позитивна? Когда она проходит? Через год? Через два? Здравый смысл подсказывает, что скорбь проходит, когда человек, переживший утрату, смог достаточно отделиться от утраченного супруга и вернуться к нормальному функционированию, нормальной жизни. Но эта проблема не так проста, как кажется! Она значительно сложнее!

Одним из наиболее интересных открытий, сделанных в ходе моего исследования, стал тот факт, что значительная часть овдовевших супругов – около двадцати пяти процентов – не просто возвращаются к жизни или на прежний уровень функционирования, помимо этого происходит значительный личностный рост».

Эрнесту нравилась эта часть выступления; любая его аудитория находила ее значимой.

«Личностный рост – не абстрактное выражение. Я не знаю, как это можно назвать. Может, понятие «повышенное сознавание существования» лучше отражает суть данного явления. Я только знаю, что определенный процент вдов и некоторые вдовцы научаются относиться к жизни совершенно иначе. Они начинают совершенно иначе оценивать самоценность жизни. Появляются новые приоритеты. Как можно характеризовать это? Можно сказать, что они перестают обращать внимание на мелочи. Теперь они способны отказаться делать то, что им делать не хочется, они посвящают себя тому, что действительно имеет значение: любви близких друзей и семье. Они также учатся пить из родников своей креативности, чувствовать смену сезонов и красоту природы. Возможно, самым важным приобретением является пронзительное ощущение собственной конечности и, как следствие, умение жить в непосредственном настоящем, не откладывая жизнь на неопределенный момент в будущем: на выходные, на летний отпуск, на пенсию. Все это более подробно описано в моей книге, в том числе и причины и происхождение этого сознания.

А теперь я готов ответить на ваши вопросы». Эрнест любил отвечать на вопросы: «Как долго вы работали над этой книгой?», «Описания случаев в вашей книге реальны, и если да, то как вы решаете проблему конфиденциальности?», «Ваша следующая книга?..», «Насколько действенно терапевтическое воздействие при переживании утраты?» Вопросы относительно терапии всегда исходили от людей, переживающих личную утрату, и Эрнест прикладывал максимум усилий, чтобы отвечать на эти вопросы со всей возможной деликатностью. Так, он отвечал, что переживание утраты, по сути своей, ограничено во времени – пережившие утрату люди в большинстве своем приходят в норму как при терапевтическом вмешательстве, так и без него, причем нет никаких доказательств того, что те, кто пережили утрату и проходили впоследствии курс терапии, по истечении года чувствуют себя лучше, чем те, кто к терапевту не обращался. Но, чтобы не показалось, что он принижает значимость терапии, Эрнест поспешил добавить, что существуют доказательства того, что терапия может сделать первый после утраты год менее болезненным, а также неоспоримые доказательства эффективности терапевтического воздействия на людей, переживших утрату и испытывающих сильное чувство вины или злость.

Все вопросы были привычными и приличными – ничего иного от Пало-Альто он и не ожидал. Вопросы здешних слушателей разительно отличались от придирчивых, вызывающих раздражение вопросов, которые он выслушивал в Беркли. Эрнест посмотрел на часы, показал хозяйке, что он закончил, закрыл папку с заметками и сел. После формального выражения благодарностей от владельца магазина раздались громкие аплодисменты. Толпа покупателей его книг окружила стол. Подписывая книги, Эрнест любезно улыбался. Может, просто разыгралась фантазия, но ему показалось, что несколько привлекательных женщин посмотрели на него с интересом и задержали взгляд на пару секунд. Он не отреагировал: его ждала Нан Карлин.

Толпа понемногу рассосалась. Наконец он освободился и может вернуться к ней. Как все это устроить? Чашка капуччино в кафе книжного магазина? Или какое-нибудь не столь людное место? Или просто обменяться парой фраз в магазине и забыть обо всем? Что же делать? Сердце Эрнеста опять начало выпрыгивать из груди. Он оглядел комнату. Где же она?

Эрнест закрыл портфель и помчался искать ее в магазине. Ни следа Нан. Он просунул голову в читальный зал и осмотрелся. Он был пуст, только на том стуле, где раньше сидела Нан, он увидел женщину – стройная суровая женщина с короткими черными кудрями и злым, пронизывающим взглядом. Эрнест снова попытался заглянуть ей в глаза. И снова она отвернулась.

Глава 4

Пациент отменил визит буквально в последний момент, что подарило доктору Маршалу Стрейдеру целый час свободного времени перед еженедельной супервизорской консультацией с Эрнестом Лэшем. Отмена приема вызвала в нем смешанные чувства. Сила сопротивления пациента всерьез беспокоила его: он не поверил в малоправдоподобное оправдание – командировка, но внезапная свобода радовала его. Деньги он получит в любом случае: независимо от причины неявки он вышлет ему счет за этот час.

Ответив на письма и телефонные звонки, Маршал встал из-за стола, чтобы полить четыре бонсая, стоящие на деревянной полке за окном: снежная роза с чудесными хрупкими корнями, выступающими из земли (какой-то дотошный садовник посадил ее так, что она обвила корнями камень, а через четыре года так же тщательно камень удалил); искривленная сосна, которой было, как минимум, шестьдесят лет; рощица из пяти кленов и можжевельник. Ширли, его жена, провела все воскресенье, помогая ему придать форму можжевельнику, и теперь, после первой серьезной стрижки, он выглядел совсем иначе, словно ему было года четыре. Они удалили все отростки снизу двух крупных веток, растущих друг напротив друга, отрезали заблудившуюся ветку, растущую куда-то вперед, и превратили деревце в изящный неравносторонний треугольник.

Потом Маршал перешел к одному из своих самых любимых занятий: он развернул «Wall Street Journal» на таблицах сырьевых бирж и достал из бумажника два приспособления размером с кредитную карточку, при помощи которых он подсчитывал свои доходы: увеличительное стекло, чтобы читать напечатанные мелким шрифтом рыночные цены, и калькулятор на солнечных батарейках. Вчера рынок был ненасыщенным. Ничего не изменилось, за исключением позиции его самого крупного вложения – Silicon Valley Bank, акции которого он приобрел по совету своего бывшего пациента. Его акции поднялись на один и восемь; с его долей в пятнадцать сотен получалось почти семнадцать сотен долларов. Он поднял голову от таблиц и расплылся в улыбке. Жизнь хороша.

Достав самый свежий номер «Американского психоаналитического журнала», он пробежался глазами по содержанию, но тут же захлопнул его. Семнадцать сотен баксов! Боже правый, почему же он не купил больше? Откинувшись на спинку вращающегося кожаного кресла, он начал оценивающе изучать свой офис. Гравюры Хандертвассера и Шагала, коллекция винных бокалов восемнадцатого века со слегка изогнутыми, украшенными лентами ножками блистала в тщательно отполированной горке розового дерева. Особенно он любил три восхитительные стеклянные скульптуры работы Мюслера. Он поднялся, чтобы смахнуть с них пыль старой метелкой из перьев, которой отец чистил полки в своей крошечной бакалейной лавке на перекрестке Пятой улицы и улицы Р в Вашингтоне.