В краю танцующих хариусов. Роска - Олефир Станислав Михайлович - Страница 28

Но больше всего мы любили молочай. Нужно было отыскать его где-нибудь у межи среди зарослей вьюнка и осота, оборвать чуть прохладные листья и долго катать в ладонях сочащийся молоком стебелек, обязательно напевая при этом:

Пели ровно десять раз. Только после этого можно было есть ставший мягким и сладким стебелек.

А как старательно мы считали! Это теперь лишь малыш научится загибать пальцы, его торопятся продемонстрировать всем дядям и тетям. Он пыхтит, тужится, сбивается и по нескольку раз начинает сначала, уже и сам не рад, что связался с этим делом.

Мы же учились не сбиваться со счета, качая молочай. Нам хотелось есть, а голод, как известно, не тетка. Вот и усваивали мы азы арифметики почерневшими от молочая ладонями.

«Качай-молочай… раз… Качай-молочай… два…»

Теперь батоны и булки нередко выбрасывают в мусорные бачки. Недавно я сам слышал, как расцвеченная бантами девочка, не пожелав брать к супу хлеб, заявила: «А меня от хлеба тошнит». Сегодня никого не прельстит эта когда-то лакомая нам трава. Значит, уже никто и не споет: «Качай-молочай, приходи к нам на чай. Тебя в поле бык заколет…»

Так и умерла песенка. А когда умирает песня, всегда немного грустно.

Был теплый летний вечер. У дороги цвели заросли иван-чая, легкий ветерок доносил от них запах меда, а над вырубкой, что начиналась сразу за обочиной, кружили муравьиные принцессы. В пышных юбочках, с тонкими талиями и прозрачными крылышками взмывали они высоко в небо, пролетали над поднявшимися среди пней молодыми лиственничками и словно таяли в вечерней сини. Их было так много, что издали казалось — там, за лиственницами, нерадивый рыбак оставил костер и над вырубкой струится дым от этого костра.

Я продрался через иван-чай, нырнул в лиственничник и увидел высокий почерневший от времени пень. Вся его верхушка была облеплена крупными черными муравьями. В основном здесь были приготовившиеся к вылету самцы и самочки. Между ними суетились обыкновенные рабочие муравьи. Крылатые муравьи какое-то время неторопливо ползали по срезу пня, щупали усиками щели и выступы, словно никак не решаясь оставить его, а может, просто прощались с родным домом, затем расправляли крылья и взмывали вверх. На смену им из щелей показывались новые крылатые муравьи, и поверхность пня все время была покрыта ими, как леток улья пчелами.

Не гремела музыка, не звучали напутственные речи, но здесь происходило одно из самых великих событий в жизни муравьиной семьи — молодые муравьи отправлялись в дальнее путешествие, с тем чтобы там, за синеющей у скал рекой и заросшей тальниками долиной, устроить новые муравейники.

Крылатые муравьи вскоре после вылета погибнут, а самочки улетят далеко-далеко, опустятся на приглянувшийся пень или валежину и начнут создавать новую семью. Для этого самочке нужно будет отложить немного яичек, вырастить из них личинок, затем куколок и дождаться, когда из них появятся новые муравьи. Нужно будет кормить-поить их, прикрывать от непогоды, охранять от врагов. Крылья к тому времени у нее отпадут, и далеко не каждый узнает в этом суетящемся муравьишке недавнюю принцессу, которая в родном муравейнике даже есть самостоятельно не могла и ее кормили специально поставленные на это рабочие муравьи. О более трудных занятиях не могло быть и речи, ведь растили из нее не кого-нибудь, растили царицу. Здесь же — одна на весь мир, вся в заботах с утра до ночи, никто не поможет, не пожалеет.

И только потом, когда из куколок наконец выведутся муравьи, наша принцесса сможет отдохнуть. Тогда уже эти муравьи будут ухаживать за нею, кормить самыми изысканными блюдами, чистить ее тело, следить, чтобы ей всегда было тепло и уютно. С тех пор она станет царицей — самой важной особой в муравейнике, и далеко не каждый муравей будет иметь право заглянуть в ее хоромы.

Я долго наблюдал за вылетом муравьев, пробовал подсчитать их и, насчитав около полутысячи, уехал домой.

Ночью меня разбудила гроза. Сверкала молния, гремел гром, тяжелые капли хлестали по окнам. В такие минуты дом кажется особенно уютным.

Здесь я вспомнил о тех муравьишках. Где они сейчас? Как переживают непогоду? Помните, в известной сказке вот в такую дождливую ночь в одно из королевств постучалась принцесса? Голодная, озябшая, она просилась переночевать, и ее уложили на гору тюфяков, положив предварительно под самый нижний горошину. Там все кончилось хорошо. А здесь?

Ведь если в нашей долине тысяча муравейников и через год их станет вдвое больше, то это значит, что из всех вылетевших на моих глазах принцесс только одна станет царицей. Потому что и остальные муравейники тоже отправили в путешествие своих принцесс и те тоже будут стараться создать новые муравьиные поселения.

Значит, одна станет царицей, а остальные погибнут. Какая раньше, какая позже. Та вместо пня села на сырую кочку, та упала в реку, третья уже и яички отложила, и личинок выкормила, да прилетел дятел желна и всех склевал. А будут и такие, что опустятся на уже занятый другими муравьями пень и те прогонят ее прочь в холод и слякоть.

Ах, как жаль, что странствующих принцесс добрые королевства ожидают только в сказках!

Раньше я думал, что муравьи расселены по тайге более или менее равномерно. Как, скажем, синички или поползни. У меня на Энкене четыре охотничьих избушки. Одна возле наледи, вторая в устье Глухариного ручья, третья у перевала и четвертая на выходе к Налимьим озерам. И возле каждой избушки держатся пара поползней и три-четыре синички. Урожайный год или нет, холодная зима или не очень — они без внимания. Как с первого дня поселились, так и живут.

А чего не жить? Тайга вокруг почти не тронута, лиственницы стоят часто. Есть где вкусно поесть, есть где спрятаться от хищника.

А вот муравьи почему-то уважают одни поляны возле Глухариного ручья. В тех местах муравейники встречаются почти на каждом шагу. Возле остальных избушек их почти нет.

Мне говорили, что виноват дятел желна, который ест этих муравьев и на первое, и на второе. Я верил этому, пока геодезисты не поставили рядом с ведущей к Налимьим озерам тропинкой свой знак. Очистили от кустов поляну, насыпали гору камней, а в середину закопали столб с табличкой: «Академия наук СССР. Охраняется государством». Чуть ниже подпись: «Кандидат географических наук Гаврюшкин».

И что же? Сначала поляна была совершенно чистой, но уже через два года возле знака появились три муравейника. Дятел желна рядом летает, медведи прогуливаются, а они ничего — живут.

Мы с сыном, когда идем на рыбалку, всегда останавливаемся в этом месте отдохнуть. Я устраиваюсь неподалеку от муравейника и принимаюсь наблюдать, как муравьи сражаются с подкинутой им личинкой жука-дровосека. Личинка жирная, что сосиска, но дерется отчаянно. У нее челюсти больше муравья, того и гляди перекусит пополам. Но муравьи тоже не дураки — спереди на личинку не нападают. Навалились кто сверху, кто сбоку и потащили добычу в муравейник.

Сына больше интересует геодезический знак. То спрашивает, зачем его здесь поставили, то кто такой кандидат географических наук или еще что…

Здесь у нас последняя передышка. От знака мы поднимаемся на террасу, огибаем сопку с любопытным названием Дедушкина лысина, а там рукой подать до избушки.

В тайге так: лишь до места добрались, в первую очередь кипятим чай. Я колю дрова и разжигаю печку, сын разбирает рюкзак, приносит от ручья воду и накрывает на стол. Это мы только дома лодыря гоняем — ждем, когда мама и ложку подаст, и хлеба нарежет. Словно и вправду ни на что не способны. В тайге надеяться не на кого.

И вот однажды Ильюшка доставал из рюкзака сахар и обнаружил трех муравьев. Наверное, когда мы отдыхали у знака, эти проныры учуяли в рюкзаке лакомство и решили поживиться. Теперь-то поняли, что попались, бегают по коробке, растерянно шевелят усиками, а спрятаться некуда.