Золотая паутина - Барабашов Валерий Михайлович - Страница 28

У Виктора Ивановича разболелась голова, он долго ворочался, не мог заснуть, а потом и вовсе тихонько поднялся и вышел на балкон.

Ночь была тихая, темная, безлунная. Громадный, миллионный город спал; высились перед глазами Виктора Ивановича туши разномастных домов, в ночи с трудом угадывались их обычно четкие контуры. Гасли одно за другим бодрствующие еще окна — они стали темны, безмолвны и равнодушны к одинокому полуодетому человеку, зачем-то терзающему себя трудными вопросами.

Глава одиннадцатая

Незваные гости явились к Валентине с Анатолием в ближайшую субботу. Остановился у их дома знакомый уже Рябченко «Москвич», вышли из него трое — Боб, Фриновский, Дюбель. Четвертый, Гонтарь, остался сидеть в машине, поглядывал с переднего сиденья на окна и по обе стороны улицы. Машину Боб поставил так, что из нее была прекрасно видна вся улица и дом Долматовой — смотаться в случае опасности можно в одно мгновение. Но, кажется, все было спокойно.

В дом сначала вошел Басалаев. Стоял в дверях молча, руки держал в карманах черной, с нерусскими буквами куртки, прямо, строго смотрел на Валентину и мелко вздрагивающего Анатолия. Усмехнулся вывернутыми, красными, как у девки, губами, и усмешку эту в точности повторили змейки-усы.

— Ну? — уронил он ленивое, вязкое, — Легавым не настучали?

Пришедший по-прежнему не вынимал руки из карманов куртки, и ни у Валентины, ни у Рябченко не было ни малейшего сомнения в том, что в любую минуту он может выхватить пистолет.

— Да что ты глупости говоришь! — сказала Валентина, с большим усилием унимая дрожь в теле и стараясь говорить спокойно. — Какие легавые?! Мы сами их боимся.

На лице Боба родилось что-то наподобие улыбки. Он переступил с ноги на ногу, подумал.

— Ладно. В таком случае будем знакомиться. Меня можно звать Бобом. Все остальное вам ни к чему. Вас я уже знаю. Валентина Васильевна, да? Муж о вас подробно рассказывал.

«Какая неприятная рожа, — думала Валентина, стремясь в то же время, чтобы и на ее лице было что-то похожее на приветливую улыбку. — С такой только за решеткой сидеть».

Превозмогая слабость в ногах, она поднялась с дивана, подошла к двери, где стояли Фриновский с Дюбелем, сказала ровно:

— Ну, что ж вы стоите? Заходите, коль пришли.

Дюбель с Фриновским тоже молчком стали у порога, поглядывали на Долматову и ее мужа настороженно, враждебно. Фриновский медленно жевал жвачку, жилище Валентины и Анатолия разглядывал с интересом. Дюбель же позевывал, хмурился: все эти дипломатические переговоры ему не нравились, он был человеком действия. Но Гонтарь их строго-настрого проинструктировал — сегодня пальцем никого ее трогать.

— Вы бы прошли, ребята, сели, — предложила Валентина и осуждающе глянула на Анатолия — ну чего пеньком сидишь? Натворил дел — расхлебывай теперь. А Рябченко будто парализовало — ни рукой не мог шевельнуть, ни ногой. Но все же он нашел в себе силы, встал, выставил на середину комнаты стулья. Но язык его прилип к нёбу, так ни слова и не вымолвил.

— Сесть мы еще успеем, — многозначительно усмехнулся Боб, подмигнув Анатолию.

Он по-хозяйски уселся, кивком велел сесть и Дюбелю с Фриновским. Но сел один Фриновский, а Дюбель остался стоять у двери, настороженность в его глазах не пропала.

— Так вот, — продолжал неспешно Басалаев, взявшись гладить-расчесывать пышную, ухоженную бороду. — Вообще-то мы спешим, Валентина Васильевна, заскочили на пару минут. Разговор короткий, деловой. Узнали через вашего супруга, что новая фирма работает… как бы это поточнее выразиться… в рискованных условиях, без надежного прикрытия. И что у нас затруднения со сбытом продукции. Наше знакомство — тому доказательство. А с нашей стороны противоположные проблемы: отсутствие продукции. Потому есть конкретное предложение. Вы продолжаете успешную свою деятельность на заводе, а мы берем вас под свою надежную, гарантированную от случайностей защиту и обеспечиваем своевременный, налаженный сбыт продукции. С этим у нас затруднений не будет. Оплата труда — сдельная, по самому высокому разряду. Сами понимаете, работа высококвалифицированная и в чем-то опасная.

— От кого же это вы собираетесь нас охранять? — удивленно спросила Валентина. Она взяла себя в руки, держалась свободно, просто. Доказательств у этой шпаны никаких нет, а попугать пришли — что ж, пусть попугают, посмотрим, что будет дальше. Ах, Анатолий-Анатолий! Если б не смалодушничал, перетерпел бы… Не убили бы, какой им смысл убивать?!

Басалаев уловил настрой Валентины, тоже решил малость поиграть.

— Ну, мало ли, Валентина Васильевна! Народец вокруг поганый, завистливый, злой. Любит деньги в чужом кармане считать, на нажитое, — он повел рукой, — зарится. Да и милиция, придет, спросит: где взяли? на какие шиши?

— Что «на какие шиши»? — не поняла Валентина.

— Ну, куплено все это. Живете хорошо, с достатком. А я бы сказал — и с избытком. Зачем столько на двоих? Делиться нужно. Правильно говорю, прапорщик? Что воды в рот набрал?

— Говорили уже, — буркнул Рябченко и отвел глаза в сторону.

— Говорили. И друг друга поняли, — в тон ему подхватил Боб. — И я, честно говоря, не понимаю, Валентина Васильевна, чего вы тут из себя строите девственницу? Я же сказал: мы спешим, нам некогда, другие дела ждут. — Басалаев стал раздражаться.

— Так что вы хотите? — вспыхнула и Долматова. — И мало ли чего муж вам наговорил с испугу. Под принуждением человек все что хочешь скажет. И за побои вы еще ответите. А то, что вы у него «сигаретку» видели, еще ни о чем не говорит. Была — продали.

— Это вы напрасно, Валентина Васильевна, — в приоткрытую дверь шагнул Гонтарь — в кожаной фуражечке и замшевой коричневой куртке, в светлых брюках и блескучих лаковых туфлях. Лицо его было благодушно, цвела на нем обаятельная улыбка, и весь Гонтарь являл собою в эти минуты вежливость и обаяние.

— Михаил Борисович, — склонил он голову перед Долматовой и в сторону Рябченко поклонился, но наполовину, как бы отдавая невольную дань этому предмету, принадлежащему истинной хозяйке.

Гонтарь сел, поддернув выглаженные брюки, закинул ногу на ногу, даже фуражечку снял, обнажив лысину, и Валентину это обстоятельство несколько развеселило.

«Ах ты лысый хрен, — тут же подумала она. — А туда же, с парнями рэкетом заниматься. Ну-ну, что дальше петь будешь? Послушаем».

— Боря правильно вам сказал, — спокойно продолжал Гонтарь. — У милиции — профессиональное любопытство к незаконно нажитым состояниям. Даже одного взгляда достаточно, чтобы понять — живете вы на широкую ногу. А насчет доказательств, Валентина Васильевна, как вы тут потребовали… — он мелко, гаденько засмеялся. — Да этих доказательств у нас уже вагон и маленькая тележка. Золото, слиток, парни видели. Сообщник нам известен. Признания вашего супруга слышали четверо, милиции подтвердят. Что еще? Способ хищения? Нас он пока не интересует, я уважаю профессиональную тайну, но… — Гонтарь сделал паузу. — До поры до времени. Условие прежнее: или мы продолжаем работать совместно, или мы отдаем вас в руки советского правосудия. Посчитайте, в каком случае вы потеряете больше.

«Вот сволочи, — зло, лихорадочно думала Валентина. — Жулики несчастные, проходимцы. Навалились на бедную женщину. Сначала милиция, теперь эти. Правда, что один с сошкой, а семеро — с ложкой. Воронье проклятое, и не подавится… Ну ладно, я вас всех проучу. Посмотрим, как вы друг с дружкой поладите. Пугать меня нечего, пуганая сто раз…»

— Вы вот что, уважаемый…

— Михаил Борисович, — вежливо напомнил Гонтарь и снова склонил голову.

— Да, Михаил Борисович, или кто вы на самом деле.

«Умна, — сразу же отметил Гонтарь. — С такой труднее, но интереснее».

— Гадость вы, конечно, можете мне сделать, — продолжала Долматова, сидя напротив Гонтаря, на диване. — Ну, стукнете в милицию, ну, придут они сюда…

— Главное — на завод, Валентина Васильевна,— ласково подсказал Гонтарь. — Как бы вы концы там ни прятали, а сыщики разберутся, я вас в этом уверяю. Это же просто для опытных профессионалов — понять механизм хищения.