Елизавета Йоркская: Роза Тюдоров - Барнс Маргарет Кэмпбелл - Страница 39

Но за закрытыми дверями королевских апартаментов разговор вели в основном король и его мать. А Елизавета, будущая мать, сидела у окна в кресле с высокой спинкой и улыбалась своим мечтам — прямо как Сесиль сейчас рассказывала Ловеллу, поэтому почти весь разговор пролетел мимо ее ушей.

«Я так боялась, что это никогда не случится, — ведь мой муж совсем не любит меня, — призналась она Пресвятой Деве Богородице. — И вот перед Великим постом — и вправду это произойдет!»

До нее доносились лишь обрывки разговора, а сама она, казалось, была отделена от них стеной солнечного света, лившегося из окон. «Надеюсь, что он будет похож на Дикона», — думала она, уверенная, что ее первенцем будет сын.

Елизавета только заметила, как они встали и как король жестом разрешил ей остаться в своем кресле.

— Я поручаю вам все приготовления по поводу родов, потому что вы более знакомы со всеми этими женскими проблемами, чем я, — обратился он к своей матери.

— И весь двор переедет в Винчестер, — сказала Маргарита Ричмонд, подводя итог разговора.

— Почему в Винчестер? — спросила Елизавета, выйдя из задумчивости.

Генрих взглянул на нее с удивлением и с недовольством.

— Потому что считается, что там родился мой предок — король Артур. И мои валлийцы сумели доказать, что моя родословная восходит к королю Кадвалладеру. И я хочу, чтобы мой сын родился именно в Винчестере, чтобы запечатлеть в сознании народа эти факты. Ты что, не слушала, о чем мы говорили?

Елизавета с мольбой устремила виноватый взгляд на свою свекровь, и там, как обычно, все поняла.

— Думаю, наша Бесс настолько поглощена тем, что ей скоро посчастливится подарить тебе наследника, Генрих, что ни на чем другом она уже не в состоянии сосредоточиться, — объяснила она тоном, в котором удивительно соединились сдержанность, присущая ее сыну, и ее собственная душевная мягкость. — Я буду рядом с тобой, Елизавета, так что тебе не придется забивать себе голову всякими проблемами. Ты сможешь наконец, отдохнуть после всего, что тебе пришлось перенести, и помечтать о тех переменах, которые излечат твое истерзанное сердечко и принесут покой в нашу страну. Это цель, которой я посвятила всю свою жизнь, дети мои.

И к тому времени, когда начался Великий пост и лилии стали поднимать свои золотые головки, в Вестминстерском дворце вовсю шли приготовления к переезду в Гэмпшир. Елизавета очень обрадовалась, узнав, что Генрих разрешил ее матери и всем членам ее семьи отправиться вместе с ней.

— Перемена пойдет тебе на пользу. Тебе пришлось пережить в Лондоне много страданий, — сказал Генрих, хотя она знала, что не по этой причине он отсылает ее.

— А Уорвику нельзя поехать со мной? — спросила она не потому, что ей нравилось общество слабоумного кузена, а потому, что жаль было оставлять его в одиночестве.

— Боюсь, что нет, — сказал Генрих и с нарочитой деловитостью принялся разворачивать карту.

— Зачем тебе держать его в Тауэре? Что такого он сделал? — настаивала она.

— Дело не в том, что он сделал, а в том, кто он такой, — ответил Генрих, наклонившись над картой и со школярским прилежанием водя по ней указательным пальцем, прослеживая маршрут. — Хотя твой дядя Кларенс совершенно справедливо был лишен всех прав за измену твоему отцу, его сын все еще представляет собой угрозу, и из-за него мои враги могут доставить мне множество неприятностей.

— Однако Ричард разрешил ему жить при дворе, — напомнила она. Вероятно, Ричарда не слишком пугало, что у Уорвика больше прав на престол? Или он настолько любил свою жену, что ради ее удовольствия готов был пойти даже на такой риск? Но, очевидно, Генрих, несмотря на свою безупречную родословную, предпочитал лишний раз не рисковать: Уорвик в его глазах был Плантагенетом — опасным соперником, который может отнять у него трон.

— А почему тебя так волнует, будет ли во дворце болтаться этот дурачок, когда там не будет меня? — обиженно произнес он.

— Тебя не будет? — воскликнула Елизавета, тут же забыв о сыне покойного Кларенса. — Но я считала, что ты, само собой, разумеется, будешь рядом со мной.

— Я успею в Винчестер до рождения сына, — заверил ее Генрих и счастливо улыбнулся. — Но для начала я должен совершить поездку на север. Это необходимо, чтобы сохранить мир в стране.

Елизавета подошла к столу, возле которого он стоял, и в первый раз внимательно посмотрела на то место на карте, где застыл его палец. — Нет, ты же не хочешь сказать, что собрался в Йоркшир… — в ужасе проговорила она.

— Да, как и в другие графства, — сказал он, на один конец карты аккуратно поставив роговую чернильницу, а на другой конец, положив книгу, чтобы пергамент снова не скрутился в свиток.

Елизавета взглянула на его умное озабоченное лицо.

— Но, Генрих, ты не станешь так рисковать! — произнесла она почти шепотом.

— Не стану? — повторил он, стараясь держать себя в руках.

Его голос показался ей чересчур спокойным, и она решила, что должна предостеречь его.

— Ты совсем недавно приехал из-за границы… Я хочу сказать, что ты возможно, не очень хорошо представляешь, что в Йоркшире особенно много приверженцев Белой розы. Если бы ты знал, как они почитают нас, как любили Ричарда, а теперь любят меня… — говорила она, запинаясь, охваченная неподдельным волнением.

Но Генрих был человеком самостоятельным и казалось, всегда и все знал сам.

— Конечно, очень жаль, что ты не сможешь поехать со мной, поскольку народ безусловно любит тебя, — вежливо ответил он. — Но от тебя будет больше пользы, если ты останешься в Винчестере и побережешь свои силы для другого.

Он был не из тех мужчин, которые позволяют женщине прикасаться к себе, когда сами этого не хотят, но Елизавета поддалась порыву и положила руки ему на плечи.

— Позволь мне поехать с тобой, Генрих, — умоляла она. — Я молода и сильна. Мне не повредит путешествие. Ты же не знаешь, как сейчас к тебе настроены йоркисты из-за того, что ты долго откладывал свадьбу и до сих пор меня не короновал. Для них — коронована или нет — я королева Англии, и если я буду ехать рядом с тобой как твоя законная супруга, тебе ничего не грозит.

Не заметь Елизавета, что его белые тонкие руки сжались от злости в кулаки, ее бы наверняка обманул его ровный тон.

— Значит, тебе обидно, что ты не коронована? — холодно спросил он.

Она без тени страха посмотрела в его маленькие бесцветные глаза.

— Независимо от того, обижена я или нет, я все равно остаюсь старшей дочерью Эдуарда Четвертого, — твердо сказала она. — Я говорила все это только ради твоей безопасности.

Он отвел глаза.

— Ты никак не можешь ехать, Елизавета, особенно после того, как я узнал, что в некоторых городах могут возникнуть осложнения. Но тебе не следует волноваться. Я подготовился к этому.

В его голосе звучали нежность и благодарность, но, поскольку он не сделал никакого ответного движения, ее руки безжизненно заскользили по бархатной глади его камзола и упали.

— Какие осложнения? — вяло спросила она.

Казалось, в эту минуту он испытал прилив особой нежности к ней и ответил с непривычной искренностью:

— Как ты не раз упоминала, мои права на престол вполне законны. И потому я должен быть готов к разным неприятностям. До тех пор, пока жив Уорвик или любой другой потомок Плантагенетов, я должен ждать заговора или того, что объявится еще какой-нибудь претендент на престол.

Елизавета не мигая смотрела в его непроницаемое лицо, и, когда она заговорила, ее слова были еле слышны:

— Но ты… не прикажешь убить его… как… как моих братьев?

Тонкие губы Генриха растянулись в улыбке.

— Нет, — ответил он. — Я не убийца.

Она вздохнула с облегчением. Разве он не проявил великодушия по отношению к лорду Ловеллу? Охваченная благодарностью, Елизавета захотела броситься ему на шею и внести хоть чуточку тепла в их отношения, но он стоял неподвижно и только из приличия не переводил взгляд снова на карту.

— Я буду скучать по тебе и молиться за тебя, — только и сказала она, обуздав свой порыв и стараясь держаться достойно.