Мату-Гросу - Смит Антони - Страница 28

Жуакин Фонсека и Жеронайс Бредер, два водителя грузовиков, которые работали в университете города Бразилиа и были прикомандированы к экспедиции. Они, конечно, были интеллигентнее и образованнее бразильерос Шавантины, но очень хорошо сошлись с последними. Оба были абсолютно честными и надежными, о чем свидетельствует тот факт, что им часто приходилось перевозить большие денежные суммы из города Бразилиа в базовый лагерь, составлявшие примерно их трехгодичную зарплату. Они были холостые, но к концу экспедиции оба обручились. Жеронайс, по признанию бразильцев, прекрасно говорил по-португальски. Его речь казалась нам вначале чуждой, но, когда мы к ней привыкли, оказалось, что его очень легко понимать. Жеронайс был полон юношеских мечтаний относительно своего будущего после окончания экспедиции. Его дядюшка хотел, чтобы он стал ботаником-коллектором, поскольку эта работа хорошо оплачивалась. Но Жеронайсу не по душе было держать необходимые для этого экзамены, на которых он провалился. Он лелеял мечту о том, чтобы отец купил ему «фольксваген», на котором он стал бы работать в городе Бразилиа таксистом.

Констансиу, лет двадцати пяти, очень старательный работник и хороший повар. Негроид, хрупкого телосложения, с высоким голосом, он носил странный зеленый костюм с короткими штанами, а прохладными утрами сухого сезона обматывал для тепла голову полотенцем, и тогда его наряд становился еще причудливее. Констансиу выполнял самую тяжелую стирку — брюки, одеяла и тому подобное — и гордился тем, что безошибочно узнавал по запаху хозяина любой вещи, взяв ее из кучи грязного белья. У него была большая семья, проживавшая в поселке на противоположном от Шавантины берегу Риу-дас-Мортис. Констансиу был также хорошим лодочником, поскольку служил лоцманом на больших грузовых парусных пирогах, плававших по Риу-дас-Мортис. Он рассказывал мне, что вырос в огромной семье, одни члены которой были белыми, а другие такими же черными, как он.

Были в экспедиции и другие рабочие: Аурелиу Феррейра, Леу (замечательный землекоп), Жонас (бывший сборщик каучука), Жулиу (который научился хорошо обращаться со стереомикроскопом), Нилту (в основном чернорабочий) и еще несколько человек, которые не оставались на весь срок. И в то время как каждый из нас составил твердое мнение относительно дружелюбия каждого из них, они, в свою очередь, тоже имели свои привязанности среди членов экспедиции. Самый легкий способ потерять их расположение заключался в том, чтобы нарушить священный ритуал времени приема пищи. Бразильцы Мату-Гросу обедают рано. В случае отсутствия обеда, если этот важнейший момент — одиннадцать часов утра — проходил без немедленного появления пищи, их, казалось, поражала агония.

У них закатывались глаза, и они впадали в апатию. Для неподготовленного или нового человека это зрелище могло показаться тревожным, до тех пор пока он не узнавал, в чем дело. Быстрое «спрыскивание» риса с бобами моментально ставило каждого опять на ноги.

Экспедиция выбрала этих людей тем или иным способом в начале своего пребывания в Бразилии. Она платила им хорошо и регулярно (последнее, вероятно, было важнее) и затем с сожалением рассталась с ними, когда все было закончено. Во время их участия в деятельности экспедиции ученые были весьма им признательны за их труд и за их компанию. Я не могу утверждать с полной уверенностью, но мне думается, что бразильцы были довольны тем периодом своей жизни, который они столь необычно провели в английской экспедиции.

Английский персонал экспедиции не только должен был выполнять все свои разнообразные обязанности, но и представлял собой весьма разношерстный контингент людей. Говорят, что китайцы утверждают — в ответ на замечание каждого европейца относительно сходства китайцев между собой, — что они не могут отличить одного европейца от другого, но, видимо, они утверждают так лишь потому, что не бывали в нашем базовом лагере. О покусанных осами уже говорилось. Оуэну Ричардсу в любое время удавалось иметь вид профессора, беспристрастного и отрешенного от всего, тогда как Билл Гэмилтон походил на вечного студента из какой-то пьесы Чехова. Внимание Билла к осам было самым пристальным. А менее важные виды деятельности — подобно вождению машины — привлекали его внимание значительно меньше. Можно было считать, что автомобиль ведет кто-то другой, несмотря на то что рулевое колесо и педали находились гораздо ближе к рукам и ногам Билла, чем к кому-либо другому.

Жена Оуэна, Мод, больше всего возмущалась малейшими намеками с чьей-либо стороны на то, что для шестидесятилетней женщины весьма странно отправляться на несколько месяцев в Мату-Гросу в погоню за кузнечиками. Она полагала, что ее пол, так же как и ее возраст, не играет никакой роли и что изучение акрид всегда представляет захватывающий интерес.

Иен и Анджела Бишоп провели в лагере больше времени, чем кто-либо другой. Они первыми прибыли туда и последними его покинули. Иен был одним из тех людей, которым удавалось месяцами сохранять трехдневную щетину, у которого подол рубашки все время торчал из брюк и где-то при нем или на расстоянии вытянутой руки от него всегда находилась дымящаяся сигарета. Анджела, вероятно, очень сильно шокировала бы Перси Гаррисона Фосетта и его спутников, которые когда-то с великим трудом прокладывали себе путь через этот лес. Большую часть времени она проводила в купальнике — не только для удобства полуденного купания, но и как наиболее подходящее одеяние в горячем и влажном месте. Однажды, готовясь к официальному визиту в город Бразилиа, Анджела и Иен скрылись в своей хижине, откуда немного погодя появились преображенными. Анджела выглядела лишь еще милее, тогда как Иен, лишенный щетины и с заправленной рубахой, стал совершенно иным человеком.

Каждому из нас нужно было одеваться, в какой-то степени учитывая особенности окружающей обстановки. При ходьбе через джунгли не следовало надевать рубаху с короткими рукавами и короткие брюки: ботинки, брюки и длинные рукава были необходимы всем. Даже при таком вынужденном сходстве оставалось много возможностей для вариаций, и ни один из нас, насколько я могу припомнить, никогда не носил ничего такого, что могло бы порадовать глаз П. Г. Фосетта.

Распорядок дня в лагере был простой. Завтрак ранний состоял из овсяной каши, чая, бисквитов и мармелада. Затем все расходились по своим делам: собирать, препарировать, описывать, измерять, наблюдать. Полдник обычно представлял случайную еду, обязательную лишь для тех, кто в это время находился поблизости. Чай делали в том случае, если кому-нибудь хотелось выпить чашечку, а ужин всегда представлял наиболее примечательное событие. Он проходил незадолго до того, как последний проблеск света исчезал с неба. Мы ужинали, когда все неистовство дневной жары уже спадало, и этот час был наиболее подходящим для принятия пищи, разговоров, отдыха и для осмысливания проделанного.

Например, мы обсуждали характер и особенности нашей собственной экспедиции. Была ли она, как считали многие, оригинальной в том отношении, что станет прототипом всех будущих походов в неисследованные места? Ушли ли навсегда былые дни грубых и торопливых авантюристов? Есть ли вообще какой-нибудь смысл в широком исследовании, которое изучает километры, а не миллиметры, и не будет ли даже квадрат со стороной двадцать километров слишком нелепым мероприятием, слишком большим, слишком трудным, слишком разнообразным? Каждый достаточно благоразумно рассуждал с позиций своей дисциплины, причем географы (как правило) склонялись к крупномасштабному подходу, тогда как энтомологи (обычно) были сторонниками более внимательного изучения, причем каждый из нас с пренебрежением отмечал все, что отдавало бравадой, безрассудством или бесцельной авантюрой.

Временами оказывалось благоприятным, что в нашей экспедиции возраст и специальности участников были так перемешаны. В большинстве научных учреждений возрастные группы держатся поодаль одна от другой, или же размежевание идет по дисциплинам, хотя бы уже потому, что они расположены в различных зданиях. В преподавательской или в столовой не бывает такого смешения народов, какое сидело бок о бок под пальмовой крышей общей длинной хижины. Возможно, различные науки не очень-то помогают одна другой, но каждому было полезно слышать о проблемах другого и заинтересоваться ими хотя бы настолько, чтобы включиться в спор. Конечно, в этих диких местах каждому приходилось специализироваться, но беседы за общим столом помогали разрушить искусственные барьеры, и орнитологи спрашивали о перепончатокрылых или же гидролог интересовался рыбами. К счастью, в отличие от некоторых более статичных сообществ, подобных антарктическим, в которых человек вынужден все время находиться в одном и том же обществе и слышать одни и те же шутки в течение продолжительного времени, состав базового лагеря непрерывно менялся.