Большая игра - Гулев Димитр - Страница 10

Двор опустел, одноклассники Здравки и Паскала расходились по домам. Как всегда в этот час, на асфальте остались одни велосипедисты и любители роликовых коньков.

— Дай мне велосипед покататься! — попросила Здравка. — А Паскал возьмет у Яни.

Крум колебался. Меняться со Здравкой велосипедами совсем не хотелось. Про себя он называл ее велик девчачьим, никогда на нем не ездил и не любил, когда сестра садилась на его велосипед. Хотя на вид «балканы» почти одинаковы и куплены одновременно, только расцветкой разные — один оранжевый, другой белый. А Яни? Даст Паскалу велосипед? Вдруг Паскал вообще не умеет ездить? Если бы Здравка попросила у Яни велосипед для себя, куда ни шло, но для этого говоруна…

— Здрава, ты знаешь… — строго начал Крум, но Здравка нетерпеливо перебила брата самым ласковым тоном, на который была способна, и с этим своим непередаваемым «братик», нежным, умоляющим и твердым одновременно, против которого он просто не мог устоять:

— Прошу тебя, братик! Только один кружок, и мы вернемся. Мы никогда не катались вместе с Паскалом, он умеет, у него был «пежо», а у его брата и сейчас есть, только он ему не дает, да и Паскал не хочет. Да? — Она повернулась к Паскалу в ожидании подтверждения своих слов.

— Вместо «пежо» мне обещали «скейт-борд», французский, — небрежно пояснил Паскал, ни на минуту не переставая жевать резинку.

Яни уставился на него, и его темные глаза округлились. Крум навострил уши.

— Слышали? — торжествующе крикнула Здравка. — Он нам тоже даст покататься. На «скейт-борде» мчишься куда быстрее, чем на санках. Да? — снова обратилась она к Паскалу.

— Потрясающе! — сдержанно кивнул он.

— Ну что ж, давайте, — не выдержал Яни. — Не по одному, а по пять кругов сделайте. Давайте! — повторил он одно из любимых словечек Крума.

Здравка и Паскал положили портфели на каменную ограду.

Здравка села на велосипед Крума и легко рванула вперед. А Паскал сначала внимательно осмотрел велосипед Яни, поставил ногу на педаль, оттолкнулся и только тогда перекинул другую ногу через сиденье.

— Неплохо, — похвалил Крум.

— Так он же на «пежо» ездил, — ядовито заметил Яни. Крум внимательно посмотрел на друга.

Они все так же сидели рядом на теплой, низкой ограде, а медные солнечные блики играли на окнах школы. Здравка и Паскал выделывали на велосипедах немыслимые восьмерки и зигзаги. Паскал то догонял девочку, то отставал, и тогда Здравка неожиданно вырывалась вперед. Все было радостно и привычно, как в давно знакомой игре.

— Ты из-за «скейт-борда» разозлился? — поколебавшись, спросил Крум.

Мальчики видели эти доски, пластмассовые или металлические, слегка вытянутые, почти эллипсовидные, с роликовыми колесиками, как у летних коньков. Встанешь, оттолкнешься — и колесики тотчас зажужжат, доска вихрем понесется по асфальту. Со стороны кажется — кататься на них легко, но, едва ступишь на маленькую доску обеими ногами, возникает ощущение, что все вокруг тебя превратилось в наклонный каток, и только тот, кто отлично умеет сохранять равновесие и владеть своим телом, испытывает ни с чем не сравнимое удовольствие — точно отрываешься от земли и летишь, летишь.

Мальчики искали их в спортивных магазинах, но нигде таких досок не продавали, даже не производили еще, а те, что появлялись у кого из знакомых, были, оказывается, привезены из-за границы. Даже название у них иностранное — «скейт-борд».

И вот Паскал, у которого к тому же был «пежо»…

«Но почему был? Он и сейчас есть», — мелькнуло в голове у Крума. Ведь Здравка так и сказала: «У его брата есть!»

А раз у его брата есть «пежо», значит, Лина наверняка его видела на этом велосипеде.

Настроение сразу испортилось, в душе поднялась неприязнь и к Лине, и к Андро. Не к Паскалу и его брату, а именно к Лине, которая заглядывается на французский велосипед, и к Андро, который спит и видит какой-то невиданный и неслыханный саксофон — купить его можно только на валюту.

«У нас все необходимое есть, да и вообще понятие „бедность“ не существует на нашей улице, но почему даже Здравка, его собственная сестра, бредит вещами, которые не каждый может иметь? Не отвечай мне, Яни, друг! Ничего не говори. Так же, как ты промолчал, когда я спросил про Паскала, не говори ничего и сейчас. Ты же знаешь мою глупую привычку задавать вопросы, на которые я сам должен найти ответ. Да, это вопросы к самому себе, но произнесенные вслух единственному другу. Да, Яни рассердился на Паскала и на его брата и из-за „скейт-борда“ и из-за всего, чего у них с Яни не было и о чем они даже не помышляли, но что сводило с ума даже таких девчонок, как Здравка…»

— Здрава! — сердито позвал Крум.

Здравка и ухом не повела. Быстро и легко носилась она по асфальту, поворачивая руль то вправо, то влево, выделывая невероятные пируэты, и Паскал не поспевал за ней. В какое-то мгновение они даже подъехали к самому входу в школу и прокатились по железной решетке, о. которую школьники вытирали ноги.

— Здрава! — теперь уже испуганно крикнул Крум. — Шины проколешь!

Плоская решетка снова зазвенела, Здравка и Паскал дали задний ход, Здравка даже приподняла переднее колесо велосипеда, норовя скорее проскочить, но заднее колесо уже застряло между железными прутьями. Девочка потеряла равновесие и остановилась.

— Это еще что за номера! — рассердился Крум. — Если проколола шину, сниму заднее колесо с твоего велосипеда.

Издали нельзя было разглядеть, что произошло. Но Здравка уже вытащила колесо. Паскал сделал плавный поворот вокруг нее. Крум и Яни направились к ним, чтобы наконец забрать свои велосипеды, но тут из школы вышли директор и Здравкин классный руководитель. За ними с огромной сумкой на молниях семенил коротко остриженный мальчуган в школьной форме с белым девчачьим воротничком.

Это был Досё, сын классного руководителя Геринской, женщины энергичной, похожей на мужчину. Над губой у нее даже пробивались небольшие усики.

Паскал мгновенно слез с велосипеда и чинно вытянулся. И резинку жевать перестал.

Здравка сняла ногу с педали и грациозно коснулась железной решетки.

Похоже, Геринская сделала ей замечание, потому что Здравка медленно, с явной неохотой слезла с велосипеда и замерла, вызывающе подняв голову.

Геринская и директор ушли. За ними все так же уныло и безропотно плелся Досё Геринский, а Здравка и Паскал не стали садиться на велосипеды.

Заднее колесо было в порядке, если не считать двух светлых полосок — следов решетки.

— Она сказала, чтобы мы ездили осторожнее! И не воображали о себе бог знает что, если уж нам удалось перекрыть уличное движение. И чтобы больше это не повторялось. Хочет, чтобы мы были осторожными, как ее слюнтяй Досё.

— От женщины с усами, — Паскал принялся жевать резинку, — другого и ждать нечего!

Все знали, что у Геринской властный, суровый характер, угодить ей трудно, еще труднее заставить ее выйти за рамки холодной, безразличной строгости, которую некоторые называли принципиальностью, а Здравка считала проявлением дурного характера. И вот надо же — жуткое невезение: попасть в класс именно к Геринской!

— Вдобавок ко всему, — вздохнула Здравка, — будет родительское собрание! Специально чтобы жаловаться на нас!

— А ты боишься? — спросил ее Крум.

— Я? — с искренним возмущением воскликнула Здравка. — Ты меня не знаешь!

— Знаю, — усмехнулся Крум.

— Боится этот слюнтяй Досё, — подхватил с видимым безразличием Паскал. — И больше всего собственной матери!

— А ты не боишься матери? — спросил его Яни.

Паскал резко повернулся к нему, точно хотел что-то сказать, но промолчал, и все вдруг заметили, как он побледнел. Казалось, щеки мальчика сразу пожелтели, а тонкий нос заострился, и сам он весь сжался, потемнел.

Крум и Яни сели на велосипеды.

— Идите домой, — сказал Крум. — И все-таки поосторожнее с этим «Большим стопом» на проспекте. — Злость его прошла: велосипед в порядке, да и Паскал, грустный, беспомощный, вызывал острое чувство жалости. — Мы покатаемся!