Сборник "Чистая фэнтези" - Олди Генри Лайон - Страница 7

— Хозяин! Еще тминной нашему почтенному гостю! За мой счет!

— Будет сделано, сударь ланд-майор!

Прежде чем колдун успел отказаться, ширма сомкнулась. Срывать же досаду на аустаторе, который хромал из кухни со вторым кувшинчиком, было нелепо. Не часто ли тебя злость-досада без причины мучит, колдун? Детвора с плюшками, назойливый вояка, хозяин «Хромого Мельника»? В твои-то годы…

Странное дело: мелочь, пустяк, а настроение испорчено безнадежно.

Тут еще Веселые Братья без одобрения косились на Андреа: скупердяй, брезгует обществом святых отцов! У приор-дьякона Братьев в левом глазу обнаружился характерный прикос, и Мускулюс машинально закрылся ослабленными «Плодами Злонравия». Чароплетов меж Братьями не водилось, но рожи всей компании (включая крепыша из магистрата) были мрачней мрачного.

«Вот ведь люди! И чего им в миру не жилось?!»

Орден Веселых Братьев учредили более трех веков назад, при Фредерике Барбабелле. Вскорости он получил поддержку большинства правящих династий: здесь, по неясной причине, особо постарались духовники августейших супруг. К Братьям приходили адепты Тринадцати Скорбей, отчаявшись слиться с Романтичным My, аскеты церкви Неукротимого Смирения, возжаждав дополнительных мук, первопроходцы Двух Колец, неофиты Двух Концов и жрецы Срединного Гвоздя, — короче, титаны подвижничества и столпы отрешения, неудовлетворенные духовно.

Они стучались, и им отверзалось.

Хотя не всем.

Кандидата в члены Братства ждал ряд испытаний: на чистоту помыслов, стойкость к соблазнам и крепость телесную. Ибо образ жизни Веселых Братьев мог долго выдержать отнюдь не всякий! Скрипя зубами от отвращения, они поглощали горы жаркого с пряностями; морщась, как от зубной боли, вливали в себя ведра лучших эмурийских вин; стеная и лия слезы раскаяния, многажды за ночь теряли невинность в объятиях блудниц; и лишь печально крякали, огребая зуботычины во время «стенных» ритуал-побоищ. Тот, кто хоть на миг выказывал малейший намек на удовольствие, получаемое не от утреннего похмелья и саднящих кровоподтеков, а от застолий и ночных оргий, безжалостно изгонялся с позором. В итоге Веселые Братья четвертый век подряд предавались ненавистным разврату и чревоугодию, стоически неся тяжкий груз. Немало из них достигло за это время Горнего Делириума, ускользавшего ранее. Кое-кто после озарения вновь возвращался к былому отшельничеству; иные уходили в мир, узрев в обыденности Янтарную Нить. Редкие гении, если позволяли средства, возобновляли разгульный образ жизни вне ордена — теперь уже в полное свое удовольствие.

Таким способом орден креп год от года.

— …Вы позволите?

Очнувшись от задумчивости, Мускулюс обнаружил два любопытных факта. Во-первых, ему, оказывается, принесли окуньков и запеканку. Судя по обглоданным костям, пару окуньков он успел благополучно съесть. Во-вторых, над ним горой навис давешний ланд-майор с дымящейся кружкой в деснице. Шуйцей офицер беспардонно оперся о стол малефика. Пшеничные усы, «завитые винтом», грозно топорщились, обрамляя пористый утес богатыря-носа. Усмехался жесткий рот, а вот глаза-буравчики исподволь продолжали начатую работу, ввинчиваясь глубже, глубже…

Отказать нахалу? Бессмысленно. Этот пес с мертвой хваткой. Будет встречаться на пути раз за разом, пока не добьется своего.

— Присаживайтесь, — откровенно вздохнул Мускулюс. Ландверьер опустился на стул с неожиданной легкостью.

Стул даже не скрипнул.

— Я вижу, сударь офицер, вы не просто желаете выпить для знакомства, — малефик решил брать быка за рога. — Что ж, приступим.

— Вы угадали, мастер колдун. Значит, сразу к делу? Тем лучше. Мое дело — закон и порядок в Ятрице. И, смею вас заверить, справляюсь я с этим неплохо. Иначе, сами понимаете, старину Эрнеста вряд ли оставили бы на второй срок… Но сейчас я в затруднении. Видите вон того мужчину с бляхой магистрата? Что сидит с Братьями?

— Вижу. Вы хотите его арестовать? Вам нужна моя помощь?!

Крепыш как раз опустошал очередной кубок крепкого. По мокрому румянцу его щек градом катились слезы.

— Это Якоб Гонзалка, архивариус ратуши. Два… нет, уже почти три дня назад пропала его дочь. Искра Гонзалка, шести лет от роду. Отец пришел в «Хромой Мельник» напиться с горя.

— Я малефик. Розыск людей вне моей компетенции. Обратитесь к ясновидцам. Закажите легавого волхва из частной службы. Или просто отправьте на поиски патрули с собаками.

— Вы позволите мне закончить?

Сказано было вежливо, но столь твердо, что Андреа на миг смешался. Молча кивнул, налил себе тминной; не глядя, сыпанул соли, разболтал. Выпил без удовольствия, словно Веселый Брат.

— Я забыл представиться. Ланд-майор Эрнест Намюр, из Кошицких Намюров.

— Андреа Мускулюс. Консультант лейб-малефициума.

— Рад знакомству. И заверяю вас, — ландверьер расстегнул верхний крючок мундира, дернул воловьей шеей, — что мы сделали все необходимое. Патрули с лучшими чеширскими хортами, ясновидица… Мэлис очень толковая ведьма! Не чета столичным затейницам, но ей человека найти — что мне кружку пива осушить. Увы, ни малейших следов. Как в воду канула. Впрочем, Ляпунь-водяника Мэлис захомутала: дед клянется, что дно чистое…

С минуту колдун сидел молча, наскоро прикидывая, куда могла подеваться дочка молодого архивариуса. Чтоб ни хорты, ни ведьма, ни героический ландвер… Решила прибиться к цирку? Кочевые шагры сманили? Вряд ли. Сгинула в лесу? Ведьма б почуяла, что жизнь пресеклась. Если толковая баба, то и место гибели указала бы. «Малый народец» шалит? От собак они человека укроют, от ясновидицы — никогда… Некромант в Чурих увел, для «Страстей по Вторнику»?! Глупости. Это в сказках некроты детей мешками таскают. Толку их, сопляков, красть, когда на любом невольничьем рынке хоть легион голопузых, бери не хочу… Опять же чужая мана в любом случае след оставит. Если только ведьма не полная дура. Или если она не в сговоре с похитителем.

— Прошу прощения, если чем обижу. — Андреа наклонился к ланд-майору. Вдохнул жаркий запах вина и еще почему-то еловой смолы. — У вас, сударь офицер, в Ятрице поножовщины не случается? На улицах ночью не грабят? С поджогами все в порядке?

— К чему вы клоните, мастер колдун?

— К тому, что пропал один ребенок. Исчезни пять, семь, десять детей, можно было бы грешить на безумца-злоумышленника или обращаться в Надзор Семерых. А так — одно-единственное дитя. Дочь архивариуса. Вы приняли меры, но они принесли мало пользы. Якоб Гонзалка — ваш близкий друг?

— Нет.

— Родственник?

— Ничуть.

— Сударь офицер, вы понимаете, о чем я?

Ландверьер моргнул бесцветными ресницами. Он вдруг стал прямой-прямой, как флагшток замка, захваченного врагами, но еще ведущего бой на лестницах и галереях. Даже изрядный живот не мешал этой удивительной прямизне. Пальцы наглухо застегнули крючки воротника: медленно, тщательно, выполняя наиважнейшую в данный момент работу. Края, обшитые жестким галуном, врезались в шею. Лицо Эрнеста Намюра налилось кровью. Вдыхая воздух, он слегка храпел: так бывает с людьми, перенесшими сквозное ранение в грудь, когда у них учащается сердцебиение. Ландверьер вдруг показался малефику загнанным, упрямым конем. Впрягся в ворот маслобойки: скрип-скрип, день-год.

— Нет, мастер колдун. Я не понимаю вас. Пропал ребенок. И поножовщина с поджогами никак не отменяют для меня этого факта. Возможно, я старомоден или сентиментален. Извините, что потревожил. Честь имею!

— Обождите…

Движением руки остановив ланд-майора Намюра, колдун подумал, что жизнь в столице накладывает на человека тайное клеймо. Печать зверя. Вот и сейчас: Андреа Мускулюс не испытывал угрызений совести. Не терзался, коря себя за произнесенные слова. Ничуть не бывало. Он никогда не заблуждался насчет своих моральных качеств; не делал этого и теперь. Просто от ландверьера пахло вином и смолой. Просто Якоб Гонзалка, чей румянец не могло погасить даже горе, хлестал кубок за кубком. И галун воротника все туже врезался в жирную, чужую шею, словно удавка.