Сборник "Чистая фэнтези" - Олди Генри Лайон - Страница 25

Увы, ребенка не оказалось и там. И тогда Фержерита, задушенно всхлипнув, зажала себе рот руками и бросилась в дом. Ее нашли на втором этаже, у кровати свекрови.

— Мама! Мамочка! Прости ты меня, дуру! — рыдала женщина, уткнувшись лбом в край постели. — Зла тебе пожелала, тварь я грязная! Язык мой змеиный! Аукнулось гадине… Тиль, сыночек… Прости, мама, прости, если сможешь…

Ядвига лежала без движения, тихая и безучастная. Она была не здесь.

— Ищите мастера Андреа, — твердо, как гвоздь забил, произнес Леонард Швеллер. Осторожно поднял за плечи невестку, содрогающуюся от рыданий. Обернулся к сыну. — Если кто поможет, так только он. А сюда не ходите. Нечего вам тут делать. Кричите, спать мешаете… Ты, Яся, спи спокойно. Мы внука твоего найдем.

— … Это он Тиля свел! Он!

— Кто?

— Тот щенок, которого папаша приютил! Допросите его, под пыткой! Он сознается…

— Вы ошибаетесь.

Несчастные родители умолкли, глядя на сурового ланд-майора.

— Указанный вами юноша был в цирке вместе с сударем колдуном. Я лично его видел. Успокойтесь и перестаньте возводить напраслину на невинных людей. Якоб Гонзалка уже каялся, что едва не зарубил топором этого, как вы изволили выразиться, «щенка»…

Слушая строгий голос Намюра, Мускулюс вспомнил, что не обнаружил парня на галерке во время переполоха. Окажись Янош там, колдун бы почуял его даже сквозь морок. Когда парнишка оставил свое место? В суете переполоха? Раньше? Во время антракта?! В антракте Мускулюс тоже не встретил Яноша… Стоп. Отставить, господин малефик. Дурной глаз — талант, конечно, выдающийся, но усматривать в самых невинных догадках преступную связь — это, извините… — Я озабочусь розыском, — продолжал ландверьер, беря огонь на себя. Чувствовалось: после рассказа Андреа о непричастности к возвращению Искры Гонзалки офицер боится, что родители малыша Тиля сейчас кинутся в ножки «святому». — Я немедленно извещу капрала Фюрке с его людьми, а вы пройдитесь по соседям…

Не угадал старина Эрни.

Швеллеры не успели кинуться в ножки. Мускулюс сам выступил вперед, втайне костеря себя за минутную слабость:

— А я тем временем попытаюсь составить гороскоп вашего внука, мастер Леонард. Возможно, мы сумеем кое-что определить. Для этого мне понадобится…

— Год рождения? Месяц? День?

— Нет. Принесите какую-нибудь вещь ребенка. Из недавно ношенной одежды. Лучше до стирки. Рубашка, штаны… И, если не сложно, пошлите кого-нибудь к архивариусу. Пусть отдаст платье, в котором Искра вернулась домой. Еще последняя просьба…

— Все, что угодно!

— Оставьте меня в покое до утра. Такие гороскопы я в силах составлять лишь в полночь. Иначе ничего не выйдет. Мастер Леонард, разумеется, к вам это не относится. Вы — хозяин дома…

Во дворе было пусто и одиноко. Как в треснутом бочонке для вина: содержимое вылилось на землю, выходит, и толковать не о чем. Добросердечная Цетинка отправилась к брату — утешать. Забился в будку красавец Нюшка, ушел жировать в окрестных гаремах седой прохиндей Косяк. Двор напоминал Ядвигу Швеллер: он повис между небом и землей, перепутав жизнь и смерть. Контузия судьбы. Двое мужчин сидели за столом, ожидая полуночи.

К счастью, Цетинка успела прибраться.

Странная штука, думал колдун. Сидеть за пустым столом, который ты помнишь уставленным яствами. Словно глядишь на портрет умершего друга.

— Вам надо подготовиться? — спросил мастер Леонард. — Я мешаю?

— Нет. Мне надо всего лишь дождаться полуночи.

— Вы хороший астролог?

— Я вообще не астролог. Так, азы, основы: Дома Клошаров, Ягъя, кульминирующие узлы… Тут другая методика. — Малефик тронул ладонью рубаху мальчика, принесенную рыдающей Фержеритой. Нет, до полуночи ничего не прощупывалось. Надо ждать перелома. — Меня научил этому волхв Грозната, мой первый наставник. Здесь требуется очень мало маны, совсем чуточку знаний и уйма таланта. Свободной маны у меня в обрез, значит, все в порядке. Знаний, к счастью, почти нет… Зато с талантом — беда. Другие у меня таланты. Совсем другие.

Кожевник с сочувствием кивнул. Выражение его лица было бы смешным еще вчера. «Да, — подумал Андреа. — Вчера бы я хохотал до слез».

— Я понимаю. Знаете, в юности я очень хотел быть колдуном. Даже из дому сбегал.

— Знаю.

— Откуда?

— Ваш сын рассказывал. А ему — дед. Я имею в виду, ваш отец.

— Сын, отец! — улыбнулся Леонард Швеллер. — Что они смыслят…

В боковом крыле дома три девицы у окна тихонько мурлыкали колыбельную. «Спать пора, уснули глазки, сон несет в подоле сказки…» Капралы подпевали мужественными баритонами, лишь слегка испорченными «ледяным домом». Молодому метателю Тьядену на баритон не хватало возраста, а на песню — слуха. Поэтому он патрулировал на улице, веточкой стуча по забору в такт колыбельной.

«Усталость близится, а полночи все нет…» — вздохнул колдун.

— Расскажите, мастер Леонард. Прошу вас.

SPATIUM V

Детей приносит аист.

Когда все аисты в разлете, умотав клином в жаркий Клюкэнвыт, детей находят в капусте или горохе. Если капуста и горох благополучно сняты с огорода и хранятся в холодном подвале, где рожать вздумают разве что крысы, — деток, бывает, приносят в подоле, без помощи добропорядочного аиста. Иных надувает ветром, иными оделяют родителей Вечный Странник или Нижняя Мама, в зависимости от судьбы. Кое-кто рождается в сорочке или с серебряной ложкой во рту.

Маленький Леонард Швеллер родился в сыромяти.

Его мать, почтенная Гретта, которую с девичества звали Тетушкой Гретти, отдавая дань увесистости характера, как раз явилась в мастерскую свекра. Зачем бабе на сносях тащиться в кожевенную мастерскую? Кто знает. Сплетница Тильда Язычиха брехала, будто Тетушка Гретти желала застукать на горячем своего муженька, Бьорна Мяздрилу, заподозренного в чувствах к блудной женке топталя Воротняка. Подтвердились чувства или нет, о том история умалчивает. От всех страстей осталось лишь одно: вопль шлепнутого по заднице Леонарда над кипой телячьего голья.

По всем приметам, доля ребенка определилась.

В полные мастера — или «завотчики», как говаривали в слободе, — дед младенца выбился недавно. Пройдя трудный путь от кожемяки-наемника до опытного строгаля-юфтевика, Кирей Швеллер скопил деньжат на собственное заведение. Конкуренция в слободе по тем годам сложилась варварская, могли и подпалить втихомолку. Но упрямства деду было не занимать. Зря, что ли, в молодости он утопил в Тайных Удах какого-то змея, сильно досаждавшего Ятрице?!

За подвиг магистрат наградил героя похвальной грамотой.

Сперва мастерская Швеллеров была по совместительству еще и сапожной. Позднее сапожники отделились: им не хватило места. Кожевенный промысел — дело сезонное, лето-осень, пока река не встала. Слобода треть года пахала, как проклятая, а две трети пролеживала бока на печи, подъедая запасы. Не таков был ушлый Кирей: он догадался обустроить работу не только в сезон, но и с поздней осени до ранней весны, задымив кострами всю окраину. В «пустые» дни было проще найти работников за мизерную плату. Да и скот били «на снежный поворот», так что закупка шкур приносила изрядный доход против весенней. Бьорн Мяздрила, сын Кирея Змееборца, поддержал и приумножил отцов промысел — в итоге Леонард, сын и внук, пришел на готовое счастье.

Так и случилось. Юный наследник исправно сосал мамкину грудь, рос не по дням, а по часам и играл дедовыми перстнями из железа, какие имеет всякий кожемяка. Дитя выучило слова «бахтарма» и «шакша» раньше заветных «папа» и «мама». Подростком Леон, нимало не утомясь, мог ворочать барку — большой чан для отмоки. Юнцом, тринадцати лет от роду, на спор рвал ремни, толок корье в укор бывалым дуботолкам, ловко работал стругом и «ощупкой» различал тертую кору лещины, мимозы и дерева кебраччо.