Беспощадная страсть - Щербаков Дмитрий Викторович - Страница 64

— Постараюсь… — неопределенно хмыкнул Газават.

— Вот и отлично! — заявила Мила. — Завтра в здешний театр приезжают московские актеры с гастролями. Как раз будет вечер поэзии. Я разрешаю тебе пригласить меня на него.

«Боже мой, во что это я ввязался? — думал Газават по дороге домой. — Девка-то совершенно сумасшедшая… Ну и женушка у меня будет, если будет… А хочу я этого? Черт побери, ведь хочу! Еще как хочу! Едва подумаю о ней — в паху сразу сладко ноет… До чего красива! До чего сексуальна! А этот ее танец… Если она и в койке такая, какой кажется, — ой… А характер я ей обломаю со временем», — успокоил себя Газават.

Глава 9

— Ну, как поживает наш друг Коля-Боец? — спросил Север Милу через неделю.

Девушка как раз явилась со свидания с Газаватом — она встречалась с ним теперь каждый день.

— Нормально поживает, — ответила Милка устало. — Николай от меня просто тащится. Первые день-два он еще мог попробовать изнасиловать меня, только тебя боялся. А теперь даже не помышляет об этом. Пылинки с меня сдувает.

— Стихи-то он полюбил? — поинтересовался Север иронично.

— Делает вид, — пожала плечами Мила. — А по-настоящему полюбить стихи он и не способен. У него души нет.

— Как это — души нет?

— Ой, Север, ну что здесь непонятного? — произнесла Мила слегка раздраженно. — Нету у мужика души, и все. Может, когда-то была, а теперь усохла и отвалилась за ненадобностью. Один половой член остался.

— Сиречь, хрен? — усмехнулся Север.

— Ага. Весь Газават — это один сплошной хрен, больше ничего. Ну, может, еще желудок. А душа там близко не валялась. Помнишь, Башлачев писал: «Мы с душою нонче врозь. Пережиток, в обчем, Оторви ее да брось, Ножками потопчем…» Вот наш Колюня оторвал, бросил да потоптал… Ему так удобнее.

— Как же ты его, бездушного, умудряешься охмурять?

— Без проблем. Дергаю за основной инстинкт. Очень ему меня хочется, а силой не возьмешь — опасно. Вот он и ищет подходы… Точнее, искал. Теперь уже ничего не ищет. Теперь ходит за мной, как телок за мамкой, и ловит каждое мое слово.

— Как тебе это удалось?

— А запросто. Хочется-то ему именно меня, другие бабы ему меня не заменят, он это просекает. У него впервые в жизни такая ситуация, когда хочется одну определенную, конкретную бабу. А она не дает. И поскольку сразу трахнуть меня ему не удалось, приходится вести со мной психологические игры. И вот тут он прокололся. Он чувствует, что я духовно выше него, не осознает, но чувствует…

— Почему? — перебил Север.

— Да потому, что я для него загадка, — невесело улыбнулась Мила. — Он меня не понимает. Во мне нет того, что он привык видеть в женщинах. Я не зарюсь на его деньги, не тащусь от его смазливой морды, мускулов, крутости… Я не спешу забраться с ним в койку, а значит, не шибко к этому стремлюсь, могу обойтись и без газаватовских жарких объятий. Его это удивляет, он никогда ни с чем подобным не сталкивался, раньше любая баба была счастлива стать его добровольной рабыней. А он ими играл. А теперь я им играю…

— Уже играешь или только собираешься? — решил уточнить Север.

— Уже играю, — уверенно заявила Мила. — Ведь раз у меня нет обычных бабьих мотиваций, раз я не поддалась на привычные приемы обольщения, то Газават должен был попробовать разобраться во мне, как в личности.

— Зачем?

— Хотя бы для того, чтобы в итоге все же добраться до моей промежности, — Мила говорила с горьким цинизмом человека, ненавидящего цинизм. — Другого-то способа попасть туда у него не осталось… Вот и пришлось Газаватику выяснить, какая я, чем мне можно понравиться, угодить, потрафить. И оказалось, что мои интересы ему абсолютно чужды, недоступны и непонятны. А Гюрзу трахнуть хочется, чем дальше, тем больше… Соответственно, надо под нее подстраиваться, делать вид, будто тебя интересует то же, что и ее. То есть играть на чужом поле, на котором Газават — даже меньше, чем пешка, просто слепец без поводыря. И в результате такой игры он потерял всю свою самоуверенность, всю свою спесь, поскольку просто перестал понимать происходящее, управлять событиями. Теперь он готов выполнить любой мой каприз — иного пути заполучить меня не видит. Да и не ищет даже иного пути — отчаялся найти его. Вот вкратце так обстоят дела.

— Лихо, — похвалил Север.

— Стараюсь… — бросила Мила равнодушно.

— А какую-нибудь полезную информацию ты из него выудила?

— Нет пока. Сам он о своих бандитских делах не говорит, а интересоваться, прямо спрашивать его о чем-то я опасаюсь. Нет повода, понимаешь? А без повода задавать такие вопросы подозрительно.

— Пожалуй… Но когда он возникнет, повод-то?! И возникнет ли?

— Обязательно. Я уже все рассчитала.

— Поясни! — потребовал Север.

— Видишь ли, у Газавата остался последний бастион психологической обороны собственной личности. Последняя опора в борьбе против моей власти над ним. Он считает, что, когда я наконец трахнусь с ним, это даст ему огромное преимущество передо мной, я стану покорной, послушной и так далее — лишь бы он меня не бросил. Газават весьма высокого мнения о своих сексуальных способностях. И, похоже, не зря.

— Откуда ты знаешь? — Север напрягся.

— Во-первых, чувствую, — отозвалась Мила спокойно. — Во-вторых, в разговорах проскальзывало. А в-третьих, это ж элементарно просчитывается. Такой самовлюбленный индюк, как Колечка, такой оголтелый бабник, открыто к тому же презирающий всех женщин скопом, не может не раздуваться от гордости за свой толстый жилистый конец. А гордость должна чем-то подкрепляться. Чем, кроме мужской силы и умения довести женщину до крутейшего оргазма? Нечем… Поэтому я уверена, что, когда Газават трахал своих девок, они на стенку лезли от кайфа. Только мне-то Колькины способности до фени…

— Спасибо и на этом! — буркнул Север.

— Кстати, Газават меня даже в губы целовал, представляешь? Вот до чего дошел!

— В губы?! — изумился Север.

Он знал — блатные почти никогда не целуют женщин в губы, ведь по блатным понятиям баба — это «соска», следовательно, рот у нее поганый.

— Именно в губы! — подтвердила Мила. — Поэтому я и считаю, что он уже полностью у меня в руках.

— Да, похоже… — протянул Север. — Но ты недоговорила. Когда ты собираешься вытянуть из него его секреты?

— Когда он меня трахнет… — начала Мила.

— Не тебя! — выкрикнул Север яростно. — Не тебя, а Гальку!

— Естественно. Но принимать-то он ее будет за меня. Не цепляйся к словам, Север, а то я просто не смогу ничего объяснить.

— Ладно, продолжай… Говори, как говорится, — разрешил Север неохотно.

— Значит, когда он якобы меня трахнет, то не он получит надо мной преимущество, а я над ним. Я так заведу перед койкой и его, и Геллу, что Газават испытает нечто неподражаемое. Такое, чего до сих пор никогда не испытывал. И он сломается окончательно, я уверена. Начнет просить, клянчить, умолять, чтобы я стала его женой. И я, как девушка практичная, спрошу: а каковы источники твоего состояния, твоего богатства, милок? Надежны ли они? Не окажусь я завтра опять на улице? Да еще брат, не дай Бог, женится, скажу я Газавату. Женится и захочет жить спокойно, есть, мол, у него такие тенденции, подумывает Сатир завязать. А куда бедная Гюрза денется без Сатира?

— Не забывай, ты ведь любишь риск, свист ментовских пуль… Как ты это собираешься увязать со своим страхом остаться на улице? — спросил Север.

— Ага, я люблю риск, свист ментовских пуль, но еще больше я люблю швыряться деньгами и не считать их при этом. Люблю меценатствовать, дарить крупные суммы поэтам и артистам… ну и прочее. А уж если Гюрза соберется замуж, то с лихими делами она завяжет намертво, ибо она желает в таком случае нарожать детей и воспитывать из них аристократов духа, эстетов, тонких ценителей искусства и так далее. А без денег нынче такого воспитания детям не обеспечишь… Годится легенда?

— Слабенько, по-моему… — засомневался Север.