Китайская петля - Антонов Вячеслав - Страница 44

— Красивая девушка, — улыбнулся господин Ли Ван Вэй. — Что, здесь болит? Надо рожать, кормить — тогда рассосется. Воина рожай, улана…

— Благодарю вас, господин посол, — прервал его хан, бесстрастно наблюдавший за процедурой. — А сейчас мы могли бы закончить наш разговор.

— Думаю, что утром конь будет здесь.

— Прекрасно, хотя я имел в виду не это.

— Очевидно, ваш поход на север?

— НАШ поход на север, — произнес хан с нажимом. — Если я правильно понял, нам была предложена помощь.

— Разумеется, достопочтимый хан, разумеется! Но что именно…

— Два дела. Первое: купить для нас на Красном Яру партию пищалей и припаса для огненного боя — пороха и пуль. Не будет припаса, шайтан с ним, купить хотя бы ружья. Второе: вывести конных урусов за крепостные стены, под наши сабли.

— Всех? — в голосе китайца сквозило сомнение.

— Как выйдет. Хоть сотней казаков меньше будет, и то нам легче.

— Если потребуется послать-получить известие — кто поможет?

— В Кзыл-Яр-Туре есть наши люди, они помогут.

— Кто они? Им можно доверять? — спросил господин Ли Ван Вэй.

— Они урусы, но доверять им можно, — кивнул хан.

— Почему же русские вам помогают?

— Нажились под московским царем, в степь хотят, в «кыргызы». А другие не так молятся, оттого и в леса уходят. Говорят, сами себя жгут. На Бирюсе такая артель стоит, лодки строит — и себе, и нам. До них доберетесь верхами, с нашим провожатым. Купите у них лодку, коней нам вернете. За белого коня даю товару на продажу, еды в дорогу. А поможете — век не забуду!

— Сделаю все, что смогу, достопочтимый хан. С почтительным поклоном китаец покинул ханскую юрту, выйдя в дикую, тревожную темноту, озаренную рыжими сполохами костров. С юга послышался слитный топот большого конного отряда — похоже, войска уже начали стягиваться в ханскую ставку. ***

Над степью опустилась ночь, но трое коней все так же рысили по натоптанной конной тропе, поднимаясь и спускаясь на пологих увалах. Всадники ехали молча, подремывая, говорить не было желания. Темные склоны сливались с небом, вдоль слабо сереющей дороги проходили черные тени могильных плит. Для Андрея все они были одинаково неразличимы, однако, не доезжая одной из них, всадник-кыргыз вдруг придержал лошадь, вгляделся в темноту, потом привстал на стременах и вгляделся снова. Увидев что-то, он обернулся к спутникам и жестом послал их в объезд — Андрея направо, Чена налево. Медленно вытягивая саблю, сам он тронул коня в направлении кургана. Теперь и Андрей увидел, что среди черных плит вроде бы шевелились какие-то тени. «А вдоль дороги мертвые с косами стоят. И тишина…»

Чена он потерял из виду, но кыргызин еще виднелся. Андрей вглядывался в черное шевеление впереди, как вдруг с могильника раздалось по-кыргызски: «Аман!»и почему-то по-русски: «Шухер, братцы!» Из темноты ударил огненный шар, тишина разорвалась грохотом пищального выстрела — лошадь кыргызина шарахнулась в сторону, унося свисающее тело. Тут же со стороны Чена донесся, нарастая, леденящий кровь, какой-то по-змеиному шипящий вой. Вой все усиливался, и в темноте показался бледный силуэт лошади. По мере сил подвывая в ответ, Андрей ударил пятками свою пегую, подгоняя ее к могильнику, — черные тени метнулись в темноту, и когда Андрей подъехал к разрытой могиле, он увидел лишь Чена, ковыряющего разрытую землю носком сапога. Тот нагнулся, вытащил из земли какой-то светлый предмет, обтер о траву и спрятал под куртку. Увидев Андрея, сразу заторопил его, не показывая находки:

— Пошли, пошли, еще бедолагу этого искать!

Лошадь обнаружилась неподалеку — мертвый кыргызин зацепился ногой за стремя, а кафтаном за какую-то степную колючку. Привязав его поперек седла, они тронулись было к дороге, как вдруг Чен остановился, вслушиваясь в ночной мрак. Издалека доносился нарастающий топот копыт — он стал четче, потом совсем приблизился, и глаза различили группу всадников, промчавшуюся по дороге.

— За нами? — шепнул Чен. — Ты где-то наследил?

— Представления не имею. Вроде бы нигде.

Они хлестнули коней и тоже двинулись по дороге, стремясь скорей уйти со странного места. Скоро дробный топот галопа вновь сменился мерной походной рысцой. Андрей с Ченом поехали рядом, лошадь с кыргызином чуть позади.

— Что ты подобрал? — спросил Андрей.

— Да так, странное что-то… Я сначала Ши-фу покажу, а уж он тебе, если сам захочет.

— Дело хозяйское. А кто там рылся?

— Бугровщики. В Китае таких полно, все могилы поразрыли. Странно только, что русские среди них. Или я ошибся?

— Да нет, вроде, не ошибся. — Андрей поправил левую руку, которую он подвесил на косынку, затем глянул, не съехал ли с седла мертвый кыргызин. — Интересно, как они с местными сговорились?

— Business is business, — пожал плечами Чен, — особенно ночной. Кстати, ты не сентиментален? Нет желания пообщаться с соотечественниками?

— Что я, братков не видал?

— Это правильно. Кстати, у меня есть предположение, что Красноярск, который мы собираемся посетить, как раз и населен такими вот братанами. Что ты об этом думаешь?

— Правая у меня в порядке. Да и левая скоро заработает, — ответил Андрей. — Разберемся.

Похоже, Чен и ждал чего-то в этом роде:

— Что ж, приятно слышать.

Лошади, пофыркивая, мерно рысили по темной дороге, покачивалось на одной из них остывающее тело. Впереди было тихо. Дрема вновь клонила головы, стягивала на глаза потяжелевшие веки. Где сейчас Мастер, где Таня, где кто? Да и сам-то он где? В пустоте между мирами несла его теплая живая лошадь, на бегу потряхивая ушами в черной — нет, уже чуть посеревшей предутренней мути. Чен прикемарил, голова упала на грудь.

Год назад Чен показывал Шинкареву Шаолиньский монастырь. Поездка туда была наградой за рискованную операцию, проведенную в азиатском порту. Заодно, по поручению Мастера, Чен должен был рассказать Андрею о китайских нравах и обычаях.

Андрей с некоторым волнением подошел к высокой красной стене, над которой нависал тяжелый выгнутый карниз кровли, покрытой толстой трубчатой черепицей. Черепица была старая, по ее темно-зеленой глазури сетью разбегались трещины. Ко входу вела высокая лестница, сложенная из серого гранита. Монастырь состоял из множества корпусов и дворов, отделенных друг от друга кирпичными стенами. Стены были окрашены грязноватой красно-розовой краской, понизу шел поблескивающий черно-золотой барельеф, изображающий драконов.

Дорожки и дворы были вымощены серыми шестиугольными плитками. Во дворах упражнялись монахи в просторных оранжевых одеждах, подпоясанных черными и желтыми поясами. Некоторым из упражняющихся Чен кивнул, как хорошим знакомым. Отвечая Чену, монахи улыбались, кивая и Андрею.

— Китайцы пожимают руки без поклонов, — говорил Чен, — и постоянно улыбаются. Улыбайся больше. Подарок протягивай обеими руками. Не бойся личных вопросов: семья, зарплата, даже группа крови. Ты тоже отвечай.

— Понятно. Еще что?

— Когда подзываешь человека, не ставь палец вверх — это обидно. Направь пальцы вниз и делай движения, как будто подгребаешь к себе. Дадут тебе визитную карточку — не клади ее в задний карман брюк, это тоже обидно. Только в передний или внутренний.

— Понятно.

— Сегодня в ресторане ты совершил ошибку. Оставил палочки торчащими из недоеденного риса.

— Этого нельзя?

— Так делают на кладбище. Сделать это в ресторане — все равно что пожелать смерти его хозяину.

— Почему ты говоришь о смерти?

— Именно на смерть завязаны все китайские церемонии. Ши-фу говорил как-то: «Церемонии — это игра, с помощью которой человек пытается поставить под контроль мир смерти». У этих, — Чен кивнул на монахов, отрабатывающих комплекс кунфу, — то же самое. Я не все понимаю, что говорит Мастер. Но он прав. Скажем, подарить часы — тоже пожелание смерти. Правда, только настенные или настольные. Наручные можешь дарить. — Андрей тогда машинально поглядел на свой «Ориент», купленный в Пекине за пару дней до визита в Шаолинь.