Предсказание - Кунц Дин Рей - Страница 14

Все подшивки начиная с 1950 года любой желающий мог просмотреть на микропленке. Если же кому-то хотелось копнуть глубже, приходилось заполнять бланк-требование на конкретный номер газеты, который потом и просматривался в присутствии библиотечного работника.

Конечно, на того, кто без всякой на то причины пристреливал библиотекарей, стандартные правила не распространялись. Маньяк рылся в архиве и приносил добычу на столик для чтения. С пожелтевшими газетными подшивками он обращался безо всякого почтения, словно имел дело с последним номером «Ю-эс-эй тудей».

Меня и Лорри Линн Хикс он усадил на пару стульев в противоположном конце большой комнаты, где и работал. Мы находились слишком далеко, чтобы понять, какие именно статьи «Газетт» его заинтересовали.

Мы сидели под бетонным сводчатым потолком. Комната освещалась двумя рядами покрытых толстым слоем пыли ламп, яркость которых могла устроить только тех, кто жил на заре эпохи электричества и хорошо помнил, какой свет давали масляные лампы и газовые рожки.

Еще одними наручниками наш тюремщик прикрепил цепь между кольцами, охватывающими наши запястья, к перекладине одного из стульев, на которых мы сидели.

Поскольку не все архивные материалы хранились в этой комнате, изредка он уходил в соседние, оставляя нас вдвоем. Его отсутствие не давало нам шанса на побег. Скованные одной цепью и таща за собой стул, мы не могли ни развить большую скорость, ни двигаться бесшумно.

– У меня в сумочке есть пилка для ногтей, – прошептала Лорри.

Я посмотрел на ее руку, пристегнутую к моей. Сильная, но изящная кисть. Длинные тонкие пальцы.

– Ногти у тебя отлично смотрятся.

– Ты серьезно?

– Абсолютно. И цвет лака мне нравится. Такой же, как бывает у засахаренной вишни.

– Он называется «Glacage de Framboise»[19].

– Неправильное название. Малина, с которой я работал, никогда не имела такого оттенка.

– Ты работаешь с малиной?

– Я – пекарь, собираюсь стать кондитером.

– Ты выглядишь куда более грозным, чем кондитер, – в ее голосе слышалось разочарование.

– Ну, я великоват для своего размера.

– Как так?

– И у пекарей обычно сильные руки.

– Нет, – она покачала головой, – все дело в твоих глазах. Есть в них что-то такое, вселяющее опаску.

Да, юношеская мечта вдруг стала явью: красавица говорит тебе, что твои глаза вселяют страх.

– Взгляд у тебя прямой, сами глаза синие, но есть в них что-то безумное.

Глаза безумца – опасные глаза, все так, но это не романтическая опасность. У Джеймса Бонда опасные глаза. У Чарльза Мэнсона – безумные. Чарльз Мэнсон, Осама бен Ладен, Злой Койот[20]… Женщины выстраивались в очередь, чтобы заполучить Джеймса Бонда, но у Злого Койота свидания постоянно обламывались.

– Я упомянула пилку для ногтей по той причине, что она – металлическая, а конец у нее острый, так что ее можно использовать, как оружие.

– Ага, – тупо ответил я. И, пожалуй, уже не мог утверждать, что ее красота – единственная причина моего внезапного поглупения. – Но он же забрал твою сумочку.

– Может, мне удастся ее вернуть.

Ее сумочка лежала на том самом столе, где киллер пролистывал старые подшивки «Сноу каунти газетт».

Когда он покинул бы помещение в следующий раз, мы, наверное, могли бы подняться, насколько позволяли наручники, приковавшие нас к стулу, чтобы вместе с ним добраться до сумочки. Но производимый нами шум наверняка привлек бы его внимание, и он вернулся бы до того, как мы успели бы реализовать задуманное.

Конечно, мы могли бы пересекать комнату медленно и осторожно, практически бесшумно, напоминая сиамских близнецов, лавирующих на минном поле, но в этом случае не успели бы добраться до сумочки до его возвращения.

Вероятно, мысли мои она читала с той же легкостью, с какой распознала безумие в моих глазах.

– Я имела в виду совсем другое. Подумала, если попрошусь в туалет по срочному женскому делу, он позволит мне взять сумочку.

Срочное женское дело.

Может, сказался шок от того, что предсказание деда реализовалось, может, из головы не выходил убитый библиотекарь, но я все думал и думал, что же означают эти три слова.

Почувствовав мое недоумение, чем совершенно меня не удивила, Лорри пояснила:

– Если я скажу, что у меня месячные и мне срочно нужно поменять тампон, я уверена, что он поведет себя как джентльмен и позволит взять с собой сумочку.

– Он – убийца, – напомнил я ей.

– Но он не кажется мне таким уж грубым убийцей.

– Он застрелил Лайонела Дейвиса в голову.

– Это не означает, что ему чужда галантность.

– Я бы не стал на это рассчитывать.

Она скорчила раздраженную гримаску, но все равно осталась чертовски красивой.

– Я очень надеюсь, что ты – не законченный пессимист. Это уже чересчур, попасть в заложники к убийце библиотекаря, да еще оказаться прикованной к законченному пессимисту.

Я не собирался с ней спорить. Мне хотелось ей понравиться. Каждому парню хочется понравиться красивой женщине. Тем не менее я не мог согласиться с такой характеристикой.

– Я – не пессимист, а реалист.

Она вздохнула.

– Так говорят все пессимисты.

– Ты увидишь, – пообещал я. – Я – не пессимист.

– А я – неустанная оптимистка, – сообщила она мне. – Ты знаешь, что такое неустанная?

– Пекарь и необразованный – это не синонимы, – заверил я ее. – Ты не единственная читательница и мыслительница в Сноу-Виллидж.

– Так что означает неустанный?

– Не знающий устали. Настойчивый, упорный.

– Именно, не знающий устали. Я не знающая устали оптимистка.

– Тогда тебя следовало назвать не Лорри, а Полианна[21].

В пятидесяти футах от нас киллер, ранее покинувший комнату, вернулся к столу, нагруженный пожелтевшими газетами.

Лорри не отрывала от него взгляда. В ее глазах читалась расчетливость хищницы.

– Выбрав удобный момент, – прошептала она, – я скажу, что у меня срочное женское дело и мне нужна сумочка.

– Пилке для ногтей, даже острой, с пистолетом не справиться, – запротестовал я.

– Снова ты за свое. Законченный пессимист. Таким нельзя быть даже пекарю. Если ожидать, что все торты подгорят, так и будет.

– Мои торты никогда не подгорают.

Она изогнула бровь.

– Это ты так говоришь.

– Ты думаешь, что сможешь ударить его в сердце, и оно остановится, как часы, в которых лопнула пружина? – спросил я, подпустив в голос лишь малую толику сарказма, чтобы она не смогла уменьшить мои шансы добиться ее согласия пообедать со мной, если мы оба сможем пережить этот день.

– Ударить в сердце? Конечно же, нет. В крайнем случае бить нужно в шею, стремясь попасть в сонную артерию. А наилучший вариант – удар в глаз.

Выглядела она как мечта любого мужчины, а вот говорила что-то кошмарное.

Должно быть, у меня опять отвисла челюсть. А потом я пролепетал:

– Удар в глаз?

– Если вогнать пилку достаточно глубоко, то можно достать и до мозга, – она кивнула, показывая, что такой расклад полностью ее устраивает. – Он содрогнется, выронит пистолет, а если не выронит, то будет столь потрясен, что мы без труда завладеем его оружием.

– Господи, ты хочешь кратчайшим путем отправить нас на тот свет.

– Сколько же можно талдычить одно и то же!

– Послушай, – я попытался урезонить ее, – когда дойдет до дела, на такое тебе не хватит духа.

– Конечно же, хватит, речь ведь пойдет о спасении моей жизни.

Встревоженный ее спокойной уверенностью, я гнул свое:

– В последний момент ты дашь задний ход.

– Напрасно ты так думаешь.

– Ты уже втыкала кому-нибудь в глаз пилку для ногтей?

– Нет. Но ясно представляю себе, как я это сделаю.

Вот тут я уже не смог сдержать сарказма:

– Ты у нас кто, профессиональный убийца?