Охотник за бабочками 2 - Костин Сергей - Страница 42

— А пахнет-то! — не унимался Кузьмич.

— Землей пахнет, — кроссовка вроде чистая стала, а вот Кораблю надо одну звезду лишить, за грязные посадочные лапы, — Хватит воздухом хрипеть. За тобой воздушная разведка. Если что, свисти.

Кузьмич сказал, что ему это за удовольствие и взмыл вверх. А я двинулся прямиком к блиндажу. По дороге выломал из местной растительности палку на случай возможного инопланетного нападения. Нож, конечно, замечательно, но больно короткий.

Вблизи блиндаж показался более ухоженным. Аккуратно подстриженные квадратами кусты дикой крапивы заслоняли от любопытных глаз бетонные стены. Узкая каменная тропинка по кругу, тщательно натерта наждаком. Несколько мин ловушек, да с десяток скелетов, вот и весь пейзаж.

Я поднял один из черепов, заглянул ему в пустые глазницы и ничего не сказал. В таких случаях нельзя ничего говорить. Вот Кузьмич, например, наверняка бы вякнул что-нибудь подходящее про бедный, бедный череп.

Из черепа выползла змея, увидела меня, испуганно пискнула и юркнула в подстриженные кусты дикой крапивы. Вот дура, нет чтоб укусить. Определенно, здесь что-то не так. Увеличив осторожность на порядок и проверив, на месте ли сверху смотрящий напарник, я ползком двинулся дальше к блиндажу.

Узкое окно, к сожалению, было завешено горизонтальными жалюзи. Так что мне ничего не оставалось делать, как переползти поближе к входу. Спрятавшись за воображаемый угол, я постучал палкой по металлическим дверям.

Дверь моментально приоткрылась, сквозь щель просунулось дуло нейромета и полетели нейроновые импульсы по направлению к морю, чуть не сбив на пристани ржавое ведро.

— Пониже на два деления, — посоветовал я невидимому мазиле.

Из-за дверей донеслось бормотание, дуло опустилось как было посоветовано и ведро взлетело высоко в воздух.

— Отличный выстрел, приятель, — с такого расстояния даже мне трудно попасть в ведро, — У меня в сейфе значок раритетный лежит. Нахимовский стрелок первой степени. Хочешь, подарю?

Нейромет втянулся в щель и вместо него показалось лицо. Худое, загорелое, в возрасте, немного встревоженное.

— Правда? — спросило лицо, — Первой степени?

— С какой кстати мне врать, — я значок этот у паПА позаимствовал. Вроде как талисман на удачу.

— Ты кто? — поинтересовалось худое и загорелое.

— Костя. Сергеев. Может, слышали?

Немного встревоженное лицо стало менее встревоженным.

— Не приходилось. Ты, выходит, не от нее явился?

Лицо стало говорить загадками.

— Я сам по себе. А кто она-то?

— Подожди…

Дверь закрылась, звякнула цепочка, и дверь снова распахнулась. На этот раз практически на всю ширину проема. Лицо оказалось бородатым седым дедом, в холщовой рубахе и полуспущенных до уровня пупка штанах.

Первым делом дед внимательно осмотрел окрестности, убеждаясь, что я сам по себе, и только потом немного опустил нейромет.

— Извини, хлопец, что чуть пострелял. Она меня совсем достала. Каждый месяц свежих присылает по мою душу. Совсем достала. В дом зайдешь, или здесь погуторим?

— Здесь, — решил я, располагаясь на бугорке, заросшим щавелем, — Ненадолго я. Некогда чаи распивать.

Дед присел рядом, не выпуская из рук нейромет. Стреляный, видать, старичок.

— Что за нелегкая тебя сюда занесла? — поинтересовался он, внимательно разглядывая мои кроссовки. Сам он был босиком, — Аль аварию потерпел? Так у меня здесь не магазин запчастей. И с провизией тяжко. Если только пресной воды могу отлить пару бочек.

— Не, — Кузьмич куда-то с небосвода подевался. Надейся потом на таких оболтусов, — Ничего мне не надо. Исключительно устная информация.

— Тогда другое дело. Погоди немного. Я сейчас.

Дед резво вскочил и скрылся в блиндаже.

Вот ведь жизнь. Живем в здоровенных мегаполисах, пользуемся подогретой водичкой, смотрим головизоры и кушаем разные сытности. А того не знаем, что жить можно даже в жутко безжизненных местах. И не в апартаментах, а в простом бетонном блиндаже.

— Держи, — дед протянул бумажный стаканчик, — Что за информация?

Я подождал, пока старик нальет мне и себе мутной белой жидкости из чугунного чайника.

— Средство выведения одного паразита. За что? За русскую душу? За это обязательно… Это что? Пошла-то как!

— Эликсир бодрости, — пояснил старик, одевая опустошенный стакан на носик чайника, — Последние запасы. Еще хочешь?

— Еще? — я шмыгнул носом, прислушиваясь к разливающемуся жару в районе груди, — Еще…. Хочу.

Как-то в старинной книге я прочитал, что употребление градусных настоек глубоко в крови у русского народа. В старину, например, даже существовал такой праздник. Новый год. Это когда выпивались все запасы градусных напитков, а новые еще не изготовлялись. Это я так, пока пью, размышляю. К делу данный факт не относится.

— Нужна мне отец информация про… спасибо, ммм, хороший огурец. Неужто сами? Я тоже, когда на пенсию уйду, буду огурцы разводить… Интересует меня вот что, как мне душу из так называемого КБ Железного вытрясти?

Дед внимательно взглянул на меня из-под седых бровей.

— Ты ж молодой, куда прешь? На кой тебе этот урод сдался?

— Нужен, — коротко пояснил я, — Украл он у меня невесту. Вот и ищу.

— Ну и дурак, что ищешь, — плюнул старик, — Не понимаю я нынешнюю молодежь. Хоть убей, не понимаю. Невесту им подавай. А для чего? Чтобы лет через десять совместной жизни голову сломать, мысля, как от нее избавиться?

— Это ты, старик, загнул. Что от них избавляться?

Дед полез за пазуху и достал толстый бумажник. Покопавшись среди разноцветных, преимущественно зеленых бумажек, он вытащил монографию. Прямоугольник с черно-белым изображением.

— Вот смотри, — протянул он мне листок, — Это мы с моей стервой в молодости. Только-только поженились. Дураком я тогда был.

Дед в молодости дураком не был. Девчонка рядом с ним была красива, стройна, и улыбчива. Да и сам старик при медалях, в пиджаке и с лихим чубом.

— Да нет. Первое время жили хорошо. Детишек, правда, заиметь не получилось. Но в остальном, все прекрасно. Я рыбой промышлял, перепродавал дуракам втридорога, а она в домохозяйках числилась. Так и жили. Но вот к старости она меня доставать стала совсем. А потом и вовсе, к ноге прижала.

Старик смахнул слезу памяти.

— Понимаешь, хлопец, поймал я как-то рыбу одну. Да не простую. Простой-то я всегда космовагонами ворочал. Золотую рыбу. Да вот те крест!

Дед перекрестился.

— Ты хлопец, хош верь, а хош не верь, но если желание есть все узнать, то слушай. Поймал я рыбину эту и хотел уже об камень башкой, чтоб не дергалась, а она мне и говорит на чистой латыни слова странные, да непонятные. Я то конечно ее слегка к камню приложил, не без этого. А что б по нашенски, по-русски гуторила. И знаешь, хлопец, что она мне сказала?

Я не знал. Рыба сдуру может всякое сболтнуть. Особенно если к камню приложить. От хорошего удара восстанавливается не только функция речи, но также проходят многие другие, ранее не излечимые болезни.

— И говорит она мне на русском, хоть стой, хоть падай. Не бей, говорит, старик меня по морде. Крови, говорит, не переношу. А лучше отпусти обратно во влажную среду. Ишь как завернула? Да? Не веришь, что ль?

Верю. Я после куколки во что угодно поверю.

— А дальше-то что?

— Ну я ее в море… мы тогда у моря жили, и выпустил. Там рыбина-то была, вот что твоя ладонь. Хвост один, да жабры. Ни ухи не сварить, ни на пиво засолить. Оставь бы я ее себе, гринпис замучил бы. Это совесть такая природная.

А у меня гринписа нет. Я бы из рыбины чучело сделал. На проволочках. И на стенку повесил.

— Ты хлопец дальше слушай. Рыба эта золотая выныривает и вновь со мной разговор ведет. В чем, говорит, ты нуждаешься? Все, что ни попросишь, исполню. Я-то вначале не поверил, но пальцы загибать начал. Новый стиральный агрегат попросил, ордер на квартиру, десять соток на дачу, и в столице жилплощадь с надлежащей должностью. И что ты думаешь?