Время войны - Антонов Антон Станиславович - Страница 28

И тут на Бранивоя снизошло озарение.

Некоторое время он молчал, обдумывая пришедшую в голову гениальную мысль, и Пал Страхау не нарушал тишины, прекрасно зная, что означает такое выражение лица великого вождя.

А потом Бранивой заговорил:

— Надо арестовать не группу наиболее подозрительных, а всех. Всех, кто вызывает хоть какие-то подозрения. В игры играть некогда. Все они виновны, как минимум, в недоносительстве, а в военное время это равно измене.

— А Иваноу? — спросил Страхау.

— Если резидент прикрыт надежно, его можно еще немного подержать на свободе. — ответил Бранивой. — Когда он потеряет свою сеть, ему придется прибегнуть к помощи наиболее хорошо законспирированных агентов, и тогда мы возьмем их всех. Так что с ним можно поиграть. А остальных арестовать немедленно. И никакой канители. Ускоренное судопроизводство. Приговоры в трехдневный срок. По всей строгости за измену — к высшей мере. Но в исполнение не приводить.

Страхау бросил на вождя удивленный взгляд.

— В исполнение не приводить, — перехватив этот взгляд, с нажимом повторил Бранивой. И пояснил, усмехнувшись: — Садоуски просит офицеров — мы дадим ему офицеров. Мы посмотрим, что для этих предателей дороже — амурская разведка или собственные дети, жены и родители.

— Вы хотите… — произнес Страхау, начиная догадываться, к чему клонит вождь.

— Мы вернем в строй кое-кого из этих предателей, — не обращая внимания на реплику генерального комиссара Органов, продолжал Бранивой. — А их родственники останутся сидеть с приговорами к высшей мере, и срок исполнения приговора будет зависеть только от поведения изменника на фронте.

Пал Страхау оценил гениальность идеи, но был вынужден возразить.

— Для такой масштабной операции у нас не хватит мощностей в местах заключения. Они и так переполнены, а создание новых задерживается из-за оборонительных мероприятий.

— Оборонительные мероприятия не должны мешать работе Органов, — назидательно произнес Бранивой. — А если мест заключения не хватает, можно уплотнить и почистить имеющиеся. Время, когда за измену можно было давать десятилетний срок и успокаиваться на этом, прошло. Только высшая мера наказания соответствует тяжести содеянного. Пора привыкать к законам военного времени. И если осужденный непригоден для использования в условиях войны, то с исполнением приговора медлить не следует.

Страхау попробовал уточнить еще, подлежат ли аресту родственники всех, кто осужден за измену или находится под следствием, или только тех, чьи репрессированные родичи пригодны для использования в условиях войны.

— А как по-вашему, в заговоре только родственники первых или же всех? — с иронией ответил Бранивой. — Дети расстрелянных, например, причастны к нему или нет?

Страхау понял, что задал глупый вопрос, а Бранивой тем временем придумал еще кое-что.

— Если кого-то нельзя использовать, его родственников можно казнить сразу после вынесения приговора. Заодно и место освободится.

Гениальная идея вождя влекла за собой и некоторые другие проблемы, но с ними Страхау не стал приставать к Бранивою.

Генеральный комиссар Органов мог решить эти проблемы сам.

28

«Приговор к высшей мере наказания исполняется, как правило, путем одиночного выстрела в голову с близкого расстояния…

В отношении осужденных, грубо нарушающих порядок исполнения приговора и не реагирующих на требования и предупреждения исполнителя приговора и членов боевого расчета, по решению дежурного офицера тюремного учреждения может быть применено специальное наказание, не отвечающее принципу мгновенности и безболезненности смерти осужденного…

Имущество, сохраняемое за осужденным пожизненно, утилизируется исполнителем приговора непосредственно перед совершением казни…

В целях безопасности боевого расчета и экономии боеприпасов при исполнении приговора надлежит использовать не более одного заряда на одного осужденного и заряжать оружие непосредственно перед выстрелом…

Тело казненного утилизируется немедленно после исполнения приговора…

Боевой расчет при исполнении приговоров к высшей мере наказания состоит из исполнителя приговора, помощника исполнителя приговора и двух конвойных. При исполнении приговоров в отношении лиц, заведомо не способных оказать сопротивление боевому расчету, состав расчета может быть сокращен…

При исполнении приговоров в отношении особо опасных преступников, склонных к сопротивлению и побегу, а также при исполнении специальных наказаний состав боевого расчета может быть расширен…

Уничтожение осужденных при оказании ими сопротивления или попытке побега допускается только в том случае, если иные меры пресечения невозможны. Боевому расчету и регулярному конвою рекомендуется в таких случаях использовать приемы рукопашного боя, а при неэффективности оных наносить нарушителям дисциплины ранения, не вызывающие стойкой потери сознания, дабы к данным нарушителям могло быть применено специальное наказание…

Членам боевого расчета разрешается беседовать с осужденными во время исполнения приговора с целью получения информации, которая может быть использована при проведении следственных действий в отношении лиц, преступные деяния которых известны осужденному, но не были вскрыты им на следствии и суде…»

Младший лейтенант Органов Данила Гарбенка тяжело вздохнул и отложил книгу. Просто прочитать этот текст не составило бы для него труда, но инструкцию требовалось заучить наизусть. А с этим у Гарбенки были большие проблемы.

Даже стихи в школе учить ему было непросто. А тут не стихи, а зубодробительный текст, написанный совершенно неудобоваримым юридическим языком.

Но деваться некуда. Завтра знание устава и инструкций будет проверять сам начальник окружного управления. А работа в управлении — это выше, чем предел мечтаний для вчерашнего лагерного охранника без протекции и перспектив.

Данила Гарбенка родился в чащобах Зеленой Пущи на крайнем северо-востоке, в поселке при лагере, и всю свою сознательную жизнь обитал в этих поселках, с внешней стороны колючей проволоки. От призыва в армию изменился только окружающий ландшафт. Вместо лесов северо-востока — опаленные тропическим солнцем острова юго-запада.

Правда, в последнее время несколько раз приходилось исполнять высшую меру. Старшине-сверхсрочнику Гарбенке доверяли больше, чем многим офицерам, а в лагерях росли строгости и за те выходки, которые раньше окончились бы карцером, теперь уголовники и политические то и дело попадали под расстрел.

Там Гарбенка перед первой акцией тоже читал эту инструкцию, но ее никто не требовал учить наизусть. Никто даже не требовал ее точно выполнять.

Но Чайкин — это тебе не какой-то остров. Чайкин — вторая столица Народной Целины. А если считать по времени — то первая.

Тут все по-другому. Все очень серьезно.

Да и вообще все серьезно, если в управлении вводят дополнительную смену исполнителей высшей меры. И не только в управлении. Везде, где исполняют высшую меру, вводятся дополнительные смены, а там, где ее раньше не исполняли, теперь начинают это делать.

Данила Гарбенка знал об этом из кулуарных разговоров, но особо не задумывался ни о причинах, ни о следствиях. Он вообще предпочитал много не думать. Меньше знаешь — лучше спишь. Пусть лошадь думает — у нее голова большая.

А в голове у Гарбенки бродили другие мысли. С детства и по сию пору он крутился по мужским лагерям, по самым диким местам, где с бабами было очень негусто. То есть совсем никак. Даже элементарные давалки и то в дефиците.

А тут вдруг инструктор по исполнению приговоров на первом же собеседовании как бы между прочим говорит:

— Баб и малолетних будешь исполнять в одиночку. Конвойный остается в предбаннике, а помощник на такой случай не положен. Сокращенный состав, сам понимаешь.

И потом еще о нормах выработки.

— Тебе дается задание на смену. Пока не выполнишь, домой не пойдешь. А там хоть трава не расти. Что ты там в камере делаешь, никого не интересует. От тебя требуется, чтобы сколько живых к тебе вошло, столько исполненных от тебя вышло. А оттуда они сразу в печку идут, так что сам понимаешь.