Время войны - Антонов Антон Станиславович - Страница 23

21

Напряжение висело в воздухе.

Со стороны казалось, что юнармейское собрание под лозунгом «Смерть предателям» идет своим чередом, но все видели прекрасно, как бледна гордость дружины Лана Казарина — белее бумаги лицо в обрамлении черных волос, — как дрожат ее губы и руки, и как, глядя на нее, сбиваются даже самые бойкие ораторы класса, привыкшие к тому, что Лана всегда первой задает тон всем речам.

Сегодня ей предстояло выступать последней. Текст лежал перед нею на парте, но Лана старалась не смотреть туда. Однако отводить взгляд было бесполезно. Слова все равно крутились в ее голове, они обжигали и ранили, жалили, как ядовитые пчелы, от которых некуда спрятаться.

«В этот суровый час, когда война стоит на пороге, когда агрессивная амурская военщина не оставляет своих бесчеловечных планов порабощения свободной Целины, когда весь целинский народ, как один человек, готовится прийти на помощь угнетенным массам Востока, дабы общими усилиями свергнуть насквозь прогнивший режим узурпатора Петровича и уничтожить без остатка всех врагов мира и прогресса, стоящих на пути у передовых сил планеты, мы, юнармейцы 10 „а“ класса образцово-показательной школы №1 готовы еще крепче сплотить ряды в едином строю, шагающем к великим победам.

Но мы не должны забывать, что темные силы не дремлют, и измена порой гнездится в самых неожиданных местах. Она притаилась прямо рядом с нами. На днях разоблачен и арестован амурский шпион и предатель, который на протяжении многих лет продавал врагу самые важные секреты государства и армии. Это Иван Казарин, которого многие из нас принимали за честного человека. Мы оказались недостаточно бдительны, чтобы разглядеть за этой личиной истинное лицо изменника. Но предателя разоблачили наши славные Органы, и теперь его будут судить за все преступления, которые он совершил.

Призывая всегда и везде каленым железом выжигать ростки измены, мы, юнармейцы 10 «а» класса, не можем пройти мимо этого позорного факта и обращаемся к народному суду с единогласным юнармейским требованием: никакой пощады предателю! Наказанием за измену может быть только смерть, и мы призываем наш самый справедливый во Вселенной суд приговорить Ивана Казарина к смертной казни!»

— Пусть это прочитает кто-нибудь другой! — в слезах умоляла Лана вожатых, учителей и директора школы перед собранием. — Я не хочу… Я не смогу! Не заставляйте меня, пожалуйста!

Но все было тщетно.

— Ты пока еще командир отряда, — сквозь зубы сказала ей классная руководительница. — Зачитывать такие обращения — твоя прямая обязанность. И не только на классном собрании, но и на общешкольном.

От этого «пока еще» у Ланы мурашки пошли по коже. Теперь до нее, наконец, дошло, что никакая она больше не гордость дружины, и что никто не верит, будто ее отца арестовали по ошибке.

Органы не ошибаются.

А главное, классная сказала неправду. Когда арестовали родителей у Миши Крукау, он сам зачитывал похожее обращение, а Лана лишь произнесла обычную речь о бдительности, не называя никаких имен.

Миша Крукау потом пропал из школы. Говорили, что его отдали в детдом.

Но не могла же Лана обвинить учителей во лжи.

Вообще такие собрания устраивали только тогда, когда изменником оказывался не просто кто-то из родителей учеников, а человек, занимающий высокое положение. Когда у Маши Данилавой посадили отца — директора продуктовой базы, никаких собраний не было, хотя Маша наврала всем, что папа сел за растрату. На самом деле он тоже был предателем, однако шуметь об этом не стали.

А когда у Костика Барабанау мать и впрямь посадили за растрату, об этом вообще долго никто не знал. И не узнал бы, если бы Костик сам не связался со шпаной и не начал хвастаться матерью-уголовницей на всех углах.

Но у Ланы отец был генерал, и умолчать о его предательстве было никак невозможно.

И вот собрание шло своим чередом. Активисты отряда славили великого вождя, клеймили позором предателей, жгли каленым железом, призывали к восстанию амурский народ и взывали к сплочению рядов в едином строю.

Это длилось довольно долго, но Лане хотелось, чтобы одноклассники продолжали говорить вечно, и их выступления не закончились никогда. Ведь она должна была выступать последней, после всех остальных ораторов.

И этот момент настал.

Лана поднялась из-за парты и на негнущихся ногах вышла к доске. Держа обеими руками листок с текстом, она долго не могла начать и только грозный взгляд классный и суровый холодный взор директора заставили ее произнести первые слова:

— В этот суровый час, когда… Когда…

Дальше дело не пошло. Лана невольно бросила взгляд на последние фразы, и слезы брызнули у нее из глаз, мешая читать.

— Ну что же ты? Продолжай, — не выдержала классная, и ее тон, холодный и злой, с какой-то совершенно неуместной иронией, окончательно выбил Лану из колеи.

Плохо осознавая, что она делает, Лана непроизвольно сжала кулаки, комкая бумажку с текстом, а потом вдруг бросила ее, смятую в шар, на учительский стол с криком:

— Вы!.. Вы все врете!!! Мой отец ни в чем не виноват! Он хороший, а вы!..

Когда она выбежала из класса, хлопнув дверью, и ее всхлипы затихли где-то в коридоре, неслышные за толстыми стенами, классная руководительница с каменным лицом произнесла:

— Ну что ж… По-моему, вопрос с командиром отряда всем ясен. Заканчивать собрание придется мне.

И она, аккуратно расправив злополучный листок, ровным хорошо поставленным голосом преподавателя-словесника, привыкшего к диктантам, начала читать:

— В этот суровый час, когда война стоит на пороге…

22

Помощник командира 77-й линейной центурии 13-й фаланги легиона маршала Тауберта сержант Иванов зачитывал образчики целинской пропаганды в оригинале и в переводе сабуровских филологов, используя для этой цели планшет начальника штаба и то и дело приговаривая в сомнении:

— Хотел бы я знать, чья это на самом деле стряпня.

Игорь подозревал, что все эти речи, статьи и письма трудящихся, которые в изобилии загружала в компьютерную сеть легиона сабуровская разведка, на самом деле были придуманы здесь же, в легионе, какими-то штатными пропагандистами для поднятия боевого духа войск. Потому что если на Целине все действительно выглядит так, как явствует из этих писаний, то против такого режима и повоевать не грех.

Командир центурии капитан Саблин приводил свои контрдоводы, и главный из них выглядел довольно убедительно:

— Здесь основная масса бойцов — из 84-го года. Припомни, что у нас в Союзе тогда было? Наоборот, пропагандисты легиона идиоты, раз дают им такое читать. Еще почувствуют целинцев братьями по классу, а от этого и до братания недалеко.

На самом деле пропагандисты легиона видели эту опасность и, памятуя о том, что самым страшным врагом Советского Союза в 1984 году был коммунистический Китай, старались представить целинцев чем-то вроде китайцев, только с белой кожей и большими глазами. В том духе, что это тоже социализм, но настолько неправильный, что он даже страшнее капитализма.

Славянская внешность и речь целинцев не особенно способствовала успеху этой пропаганды, но к счастью, большинство легионеров старалось вообще не задумываться над такими мудреными проблемами.

А вот Игорь Иванов задумывался. Он не верил никакой пропаганде и в любую свободную минуту открывал планшет, с которым не расставался, чтобы почитать документ из открытых фондов и попробовать разобраться во всем самостоятельно.

Планшет начальника штаба центурии представлял собой офицерский ноутбук. Маленький и легкий, он укладывался в плоскую сумочку, которая вешалась через плечо и практически не стесняла движений.

Рядовым планшет не полагался, и хотя Игорь Иванов был уже сержантом, офицерской сумкой он владел незаконно. Обладатели четырех низших званий — рядовой, ефрейтор, сержант и старшина — относились к солдатской категории и имели более дешевое снаряжение.