Все, что было у нас - Филиппенко Анатолий Викторович - Страница 12

  Этого слабака я мог загнать в бой только обманом, а потом уже повести его в бой и там его пристыдить. Идти в бой вслед за ним - никогда такого не было, надо было идти впереди и, если делать это достаточно стильно, тогда и он мог пойти за тобой. Приходилось даже не вести его за собой, а заманивать. Я взял с собой своего коллегу и порядка тридцати матросов, мы уселись в пару джонок и зашли на пару кликов [километров] севернее американского объекта. Мы развернулись в цепь, в одну шеренгу, с интервалом тридцать футов, углубились на полклика от берега. Оборона, называется - хилее не бывает. Оружие у нас было только ручное - много не повоюешь. Я вызвал по рации на помощь 'Спуки'. 'Спуки' ? это самолёт С-47 с пушками Гатлинга. Я дал ему команду на взлёт, и так было приятно слышать, что он вылетел, потому что у нас уже начиналась перестрелка, и по нам стреляли из весьма тяжёлого автоматического оружия. Помню, как поздно ночью, когда я был уже всерьёз уверен, что скоро нас всех сожрут, прилетел 'Спуки' и вызвал меня на связь: 'Алло, алло, это 'Спуки' ноль-два, и у меня тут сорок тысяч патронов счастья'. Какая ж радость была его увидеть.

  В общем, обнаружив присутствие 'Спуки', с одной стороны, и факт нашего присутствия на том участке с другой, они остановились, перегруппировались и заново проанализировали ситуацию, потому что по планам между ними и американским объектом никого не должно было быть, а ты же знаешь, как вьетконговцы отрабатывают все свои действия. Слава богу, они и после этого не пошли через наш участок и не стали выяснять, что и как. Они отошли. И меня за это наградили.

  Представление на меня подал тот армейский полковник, что командовал группой советников - не Военно-морские силы США. Как раз когда я числился во флотском списке смутьянов, армия поощрила меня за храбрость. У меня никак в голове не укладывалось: я сразу и герой, и козёл отпущения - как же так?

   Джонатан Полански

  Стрелок

  101-я воздушно-десантная дивизия

  I корпус

  Ноябрь 1968 г. - ноябрь 1969 г.

  ДЕРЕВНЯ ЛАНГКО

  На равнине мы жили в рыбацкой деревушке под названием Лангко. Красивое-красивое место, на берегу Тонкинского залива. Тихая такая деревушка, где сочетались французская и вьетнамская архитектура, строения из цементных плит и бетонные домики всех оттенков голубого.

  Мы стояли у моста, прикрывая деревню и железную дорогу, чтобы их не взорвали. Наверное, это были мои лучшие дни во Вьетнаме, потому что там я познакомился с женщиной, в которую сразу же влюбился. Мы каждый день были вместе, с утра до вечера. В караулы я ходил по ночам, поэтому днём забот у меня не было. Мы уходили за железную дорогу и валялись у большого водопада, и я всё больше привязывался к этой женщине, которая была раньше замужем за арвином, которого убили, и от которого у неё остался сын. Мы гуляли часами напролёт. По-английски она говорила очень хорошо. Так странно было, что разговоры наши очень походили на те, что я мог бы вести и здесь. Мы разговаривали о детях, о ней, обо мне. О том, как нам хорошо друг с другом. Что бы мы делали, будь мы в Штатах. Как жила она там, где выросла, в Сайгоне, до того как переехала сюда. Она вместе со всеми родными перебралась так далеко на север. Отец у неё был учёный и руководил школой.

  Однажды ко мне подошёл молодой лейтенант: 'Хочешь в школе поработать?' Я сказал: 'Да, конечно'. Он сказал: 'Ладно, подбери кого-нибудь, чтоб одному в деревню не ходить, договорись там с главой селения'. Я тогда взял в напарники Джей-Джея из Чикаго, здоровенного чернокожего парня, во рту у него был большой золотой зуб, и глаза лучистые. К тому времени мы с ним очень подружились. Мы поговорили с главой селения и помощником отца моей девушки. Он сказал нам, что всё нормально, что в дневное время мы сможем давать уроки детям. Выучить их английскому мы бы не смогли, но определённо могли поработать над фонетикой, научить их минимальному количеству английских слов и тому подобное.

  Следующие три месяца мы проработали с детишками, каждый день мы учили их английскому языку. Классы были собраны из детей от пятилетнего до подросткового возрастов. Мы с Джей-Джеем придумывали небольшие сценки, которые представляли перед классом, как будто играли словами в бейсбол. Мы становились в разных концах комнаты друг напротив друга и перебрасывались каким-нибудь словом. Мы произносили его, чтобы дети слышали и повторяли его за нами. Дети визжали от радости, они нас обожали - им приятно было смотреть на двух несуразных американцев, двух подвижных молодых парней. Мы получали от этого несравненное удовольствие, потому что каждый день после урока мы шли через всю деревню, и по пути слышали, как детишки шепчут своим родителям: 'Учитель, учитель', и нас приглашали зайти в дом, попить газировки или чаю, и все дети нас любили. Могли подойти к нам на улице и схватить за руку: 'Пойдём сюда'.

  Через какое-то время мне там стало до того хорошо, что я перестал ходить в деревню с оружием - чуть под трибунал за это не попал. Я вдруг разуверился в том, что война продолжается. Мне казалось, что я в этой стране работаю от Корпуса мира, и занимаюсь обучением. Я придумывал свои собственные самодельные подходики, стараясь дать детям чуть побольше знаний. А после завершения школьного дня я оказывался у них дома с их родителями, с удовольствием беседовал с ними, меня приглашали в дом главы селения на ужин, всячески старались угодить. Благодаря этим людям я стал намного мягче душой.

  А тем временем мой роман с той женщиной всё развивался и развивался. Я вдруг понял, что живу счастливее, чем когда-либо в Штатах. Мне казалось, что я живу не зря. Месяц назад - ужасы и всё прочее, что творилось вокруг, а здесь я нашел такое местечко, где был явно небесполезен, и где мне были благодарны за помощь. Мне очень нравилось то, что я делал, и то, что ко мне относились лучше, чем когда-либо дома. Со мною рядом была любимая женщина. Она хотела уехать со мною в Штаты. Она хотела сбежать от этой страны, того, что там творилось, от войны. Она хотела хорошей жизни, которая по её представлениям, шла там - не сравнить со здешней, когда спишь по ночам в блиндаже. Она рассказывала мне о том, какими ей представлялись Штаты в её мечтах: большие улицы, большие дома, еды до отвала, ребёнок в безопасности, и не надо спать в блиндаже в селении, где она чувствовала себя одиноко. Она рассказывала мне о родственниках, которых уже не чаяла увидеть снова. А на жизнь она зарабатывала тем, что продавала 'Коку' и всё прочее, что удавалось достать.

  Пока мы охраняли тот мост, вьетконговцы ни разу не нарушили покой деревни. Мы оставили мост, отправились в Ашау на три месяца. Все ушли. Через три месяца мы вернулись. Деревня была сровнена с землёй. Ни души не видно. Её сровняли с землёй вьетконговцы, которые приходили, чтоб её уничтожить. Деревня была сожжена дотла, потому что все её жители сочувствовали американцам. Единственные, кто остался - стариканы-побирушки. Дознаватели их тут же заграбастали и стали выяснять, что там произошло. Я не мог в это поверить - раньше эта деревня была такая живописная, красивейший городок. Разрушили. Всё разрушили. Ни одной живой души не осталось. Я зашёл в школу. Я заплакал и не мог остановиться. В голове не укладывалось, я ведь три месяца в горах всё думал об этой деревне. К тому времени о доме я совсем позабыл, после восьми месяцев в стране... После трёх месяцев тяжёлых боёв в Ашау. Просто никак в голове не укладывалось.

   Ли Чайлдресс

  Сержант

  206-я вертолётно-штурмовая рота

  Фулои

  Июнь 1967 г. - май 1968 г.

  ЛЫСЯТИНА