Мартин Иден - Лондон Джек - Страница 34

Настала суббота и все та же бесплодная победа в три пополудни.

– Чего ж, пойду выпью пивка, – сказал Джо странно бесцветным голосом, означавшим, как всегда после рабочей недели, совершенный упадок сил.

И вдруг Мартин словно проснулся. Открыл сумку с инструментами, смазал велосипед, смазал передачу, отрегулировал подшипники. Джо только еще плелся к кабаку, когда Мартин промчался, мимо, – он низко пригнулся к рулю. Мерно и сильно, вовсю мочь жал на педали, в лице решимость одолеть семьдесят миль, подъемы, спуски, дорожную пыль. Ночевал он в Окленде, в воскресенье проделал семьдесят миль обратного пути. А утром в понедельник, усталый, начал новую рабочую неделю. Зато остался трезв.

Миновала пятая неделя и шестая, Мартин жил и работал, как машина, в нем сохранялся лишь проблеск чего-то, лишь теплилась в душе искра и каждую субботу и воскресенье заставляла его с бешеной скоростью одолевать сто сорок миль. Но это был не отдых. Это действовала некая сверхмашина, помогая затушить искру– единственное, что еще осталось в нем от прошлой его жизни. В конце седьмой недели, почти бессознательно, не в силах противиться, он поплелся вместе с Джо в поселок, и утопил жизнь в вине, и обрел жизнь до утра понедельника.

А потом опять в конце каждой недели одолевал на велосипеде сто сорок миль, вытеснял оцепенение от безмерно тяжкой работы новым оцепенением от усилий уж вовсе непомерных. В конце третьего месяца он в третий раз пошел с Джо в поселок. Он забылся, и снова жил, и, ожив, в миг озарения ясно увидел, что сам обращает себя в животное– не тем, что пьет, но тем, как работает. Пьянство – следствие, а не причина. Оно следует за этой работой так же неотвратимо, как вслед за днем наступает ночь. Нет, обращаясь в рабочую скотину, он не покорит вершины

– вот что нашептало ему виски, и он согласно кивнул. Виски – оно мудрое. Оно умеет раскрывать секреты.

Он спросил перо, бумагу, заказал выпивку на всех и, покуда все вокруг с воодушевлением пили за его здоровье, оперся на стойку и нацарапал несколько слов.

– Это телеграмма, Джо, – сказал он– На, читай.

Джо читал с пьяной добродушной ухмылкой. Но прочитанное, похоже, отрезвило его. Он с упреком глянул на Мартина, на глазах выступили слезы, потекли по щекам.

– Неужто бросаешь меня, Март? – уныло спросил он.

Мартин кивнул, подозвал какого-то парня и велел снести листок в телеграфную контору.

– Погоди! – еле ворочая языком, пробормотал Джо. – Дай сообразить.

Он ухватился за стойку, ноги подкашивались, Мартин обнял его за плечи, чтоб не свалился, покуда соображает.

– Пиши, оба уходим, стирать больше некому, – вдруг объявил Джо. – Дай-ка, я подпишу.

– А ты-то с чего уходишь? – спросил Мартин.

– С чего и ты.

– Но я пойду в море. А ты не можешь.

– Ага, – был ответ, – зато я бродяжить могу, вот что.

Мартин посмотрел на него испытующе и потом воскликнул:

– Черт подери, Джо, а ведь ты прав! Бродягой быть куда лучше, чем ломовой лошадью. Поживешь, парень! Ты ж еще никогда и не жил.

– Нет, я раз в больнице лежал, – возразил Джо. – Во была красота. Тифом хворал… я тебе не рассказывал?

Мартин переправил в телеграмме, что расчет берут двое, а не один. А Джо меж тем продолжал:

– Про выпивку в больнице и думать забыл. Чудно, правда? Ну, а работаешь весь день как вол, тут уж без выпивки нельзя. Примечал, как повара напиваются? Жуть!.. И пекари тоже. Такая у них работа. Им без выпивки никак нельзя.. Слышь, дай-ка я заплачу половину за телеграмму.

– Давай бросим жребий, – предложил Мартин.

– Подходи все, пей, – позвал Джо, вместе с Мартином кидая на мокрую стойку игральные кости.

В понедельник утром Джо был вне себя от радостного волнения. Не замечал, что разламывается голова, нисколько не думал о работе. Стада мгновений ускользали и терялись, а беспечный пастух смотрел в окно на солнце и на деревья.

– Ты только глянь! – восклицал он. – Это ж все мое! Задаром! Захочу– разлягусь вон там, под деревьями, и просплю хоть тыщу лет. Март, слышь, Март, давай кончать мороку. На кои ждать? Вон оно, раздолье, там спину гнуть не надо, у меня туда билет… и никакого тебе обратного, черт меня подери!

Через несколько минут, наполняя тележку грязным бельем, для стиральной машины, Джо заметил сорочку управляющего гостиницы. Джо знал его метку, и вдруг его осенило: свободен! – и он возликовал, бросил сорочку на пол и принялся топтать ее.

– Тебя бы эдак, тебя, чертова немчура! – заорал он. – Тебя, тебя самого, вот так вот! На тебе, на тебе, на, вот тебе, будь ты проклят! Эй, держите меня! Держите!

Мартин со смехом оттащил его к стиральной машине. Во вторник вечером прибыли новые рабочие, и до конца недели пришлось их обучать, натаскивать. Джо сидел в прачечной и объяснял, что и как надо, а работать не работал.

– Пальцем не шевельну, – объявил он. – Пальцем не шевельну! Пускай хоть нынче увольняют, только тогда и обучать не стану, враз уйду. Хватит с меня, наработался! Буду теперь в товарных вагонах раскатывать да в тенечке дремать. А вы пошевеливайтесь, вы, рабочая скотинка! Во-во. Валяйте. Надрывайтесь! До седьмого поту! А помрем, сгнием, что вы, что я, так не все ль равно, как живешь-то?.. Ну? Вы мне скажите… не все ль равно, в конце-то концов?

В субботу они получили жалованье, и пришла пора Джо с Мартином расставаться.

– Видать, нечего и просить тебя, все одно не передумаешь, не пойдешь со мной бродяжить? – Погрустнев, спросил Джо.

Мартин покачал головой. Он стоял подле велосипеда, готовый тронуться в путь. Они пожали друг другу руки, и Джо на миг задержал руку Мартина.

– Мы еще повстречаемся, Март, – сказал он. – Вот ей-ей. Нутром чую. До свиданья, Март, бывай здоров. Полюбился ты мне черте как, право слово! Он одиноко стоял посреди дороги и глядел вслед Мартину, пока тот не скрылся за поворотом.

– Золото, а не парень, – пробормотал он. – Чистое золото.

И он поплелся по дороге к водокачке, там на запасном пути с полдюжины пустых товарных вагонов ждали, когда их прицепят к составу.

Глава 19

Руфь и все семейство Морзов были уже дома, и Мартин, возвратись в Окленд, часто с ней виделся. Она стала бакалавром и покончила с ученьем, а у него работа высосала все силы души и тела, и он совсем не писал. Никогда еще не было у них друг для друга столько свободного времени, и между ними быстро росла новая близость.

Поначалу Мартин только и знал что отдыхал. Много спал, долгими часами ничего не делал, думал и размышлял. Он словно приходил в себя после тяжкого испытания. И впервые понял, что возвращается к жизни, когда ощутил некоторый интерес к газете. По– том снова начал читать– немудрящие романы, стихи, – а еще через несколько дней с головой погрузился в давно заброшенного Фиска. На редкость крепкий и здоровый, он обрел новые жизненные силы, он обладал великолепным даром молодости– быстро воспрянуть телом и духом.

Он объявил Руфи, что, как только хорошенько отдохнет, вновь отправится в плавание, и она не скрыла разочарования.

– Зачем вам это? – спросила она.

– Для денег, – был ответ. – Надо запастись для следующей атаки на редакторов. Деньги – ресурсы войны, в моем случае деньги и терпение.

– Но если нужны только деньги, почему вы не остались в прачечной?

– Потому что прачечная превращала меня в животное. При такой работе поневоле запьешь. Руфь посмотрела на него с ужасом.

– Неужели вы?.. – дрожащим голосом спросила она.

Так легко было бы вывернуться, но Мартин по природе своей был правдив, да еще вспомнил давнее решение говорить правду, чем бы это ни грозило.

– Да, – ответил он, – Бывало. Несколько раз. Она вздрогнула и отодвинулась.

– Ни с одним человеком из тех, кого я знаю, этого не бывало.

– Значит они не работали в прачечной гостиницы в Горячих ключах. – Мартин горько засмеялся. – Труд – хорошая штука. Он необходим для здоровья, так говорят все проповедники, и, бог свидетель, я никогда не боялся тяжелой работы! Но, как известно, хорошенького понемножку, а тамошняя прачечная это уже чересчур. Потому я опять и ухожу в плавание. Думаю, это в последний раз – когда вернусь, непременно возьму эти журналы штурмом. Уверен.