Моря Африки - Ердег Элизабетта - Страница 18

Рыбаки говорят только на арабском, но наш маленький словарь, сформировавшийся за месяцы проведённые в Красном море, и главное, универсальный язык жестов, позволяет нам понимать основной смысл рассказа Фетини и рассказать ему о нашем путешествии на лодке, о нашей стране, о странах где мы побывали и куда собираемся.

Снаружи свистит Алим, мой друг повар, это значит что еда готова. Кто-то вышел помочь ему и кастрюли с рисом и красным супом, печёную на углях рыбу и лепешки заносят и ставят в центре на циновке.

Все едят руками. Из хлеба делают шарики и макают их в красный суп, отламывают кусочки рыбы и набивают рот рисом. Хлеб горячий и хрустящий, хотя сторона которая была прилеплена к бочке — чёрная.

Руками у них получается очень ловко, вернее только одной, правой рукой, пачкая только кончики пальцев. Левая рука расслабленно опирается на ногу. Мы же то и дело по очереди попадаем в неловкое положение, пытая воспользоваться левой рукой (серьёзное оскорбление: левая предназначена для других целей) и продолжаем обжигать пальцы супом.

Он очень вкусно пахнет, но в нём столько красного перца, что у меня начинает течь нос и я уже не знаю, какой рукой его вытирать.

Рыбаки не очень обижаются на наше поведение, наоборот, кажется это их забавляет. Все болтают и шутят. Фетини отправляет в рот большие жмени пищи, но роняет половину на циновки, когда пытается одновременно разговаривать.

Ужин действительно хорош. После трёх дней утомительного плавания лучшего мы и пожелать не могли.

Когда рыба, рис и суп закончились, Алим покрошил оставшийся хлеб в чашку, добавил масла из подозрительной банки и горсть сахара и все дружно начали мешать руками смесь хлеба, масла и сахара, пока она не превратилась желтоватую массу. Потом облизали руки испачканные сахаром и все принялись за десерт, делая из него шарики.

В суматохе мне удалось избежать дегустации, хоть Карло и продолжал утверждать, что это очень вкусно.

Когда последний кристаллик сахара был слизан, Алим забрал циновку, служившую скатертью и пошёл выбивать её подальше от хижины, потом принёс бачок с морской водой, помыть руки и термос с чаем. Мне досталась самая лучшая чашка, крышка от термоса, который наверное когда-то был белым. Появились банки из под масла, Карло досталось донышко от бутылки, оригинальный цвет которой даже трудно предположить.

Чай очень горячий и сладкий, ароматизированный имбирём и корицей. Его запах облагораживал посуду, в которой был подан и казалось, что пьёшь из чашек тончайшего фарфора.

7. Фейерверки в Йемене

— Лиззи, иди сюда! Кажется фейерверк!

Ночное небо со стороны Йемена полно света. Странные, розоватого цвета огни поднимаются от горизонта вверх. Дальше я их не могу видеть за парусами, они закрывают большую часть неба.

— Что за чёрт..!

— Пошли на нос, отсюда ничего не видно.

Мы перебегаем вперёд к носовому релингу, где лодка уже кончается и нос нависает над водой. Лодка идёт сама с парусами набитыми до отказа и закреплённым по центру румпелем.

Мы стоим держась за стальную конструкцию, которая поднимается и опускается на волнах, подвешенные над двумя пенными бурунами, которые форштевень поднимает прокладывая себе дорогу в волнах. Теперь, когда ничто не закрывает обзор, не остаётся больше сомнений.

Йемен горит. Красные и оранжевые огненные шары поднимаются в ночи и взрываются миллионами белых искр. Голубоватые вспышки полыхают ниже, как молнии в грозу.

Приглушённый грохот, свист и гром взрывов долетает до нас и смешивается с шелестом корпуса, разрезающего воду.

— Когда это началось?

— Не знаю, пять минут назад ничего не было.

— Значит это война?

— Боюсь, что да.

Десять дней назад, когда мы собирались покинуть Эритрею, в новостях говорили о растущем напряжении между северным и южным Йеменом. Потом, уйдя из Массава, мы больше не имели никаких известий, и даже рыбаки на островах Ханиш, хоть и были из Йемена, знали меньше нашего.

— Фетини, как по твоему, будет война?

— Lah, lah, inshallah — нет, нет, если на то будет воля Аллаха.

Несколько дней мы даже пытались настроить радио на какую-нибудь йеменскую радиостанцию, чтобы знать, что там происходит, но потом забыли об этом. Там, на необитаемых островах посреди пустого моря, война казалась совершенно нереальной и йеменский берег виднелся вдали спокойный и пустынный, как обычно.

Теперь вдруг война стала реальностью, в которой мы не знали как себя вести и что делать.

— Сколько до берега?

— Десять миль примерно, но стреляют в глубине суши. Не думаю, что воюют на необитаемом берегу.

— Да, но это выход к морю.

Земля и берег остаются невидимыми в ночи и только огни, продолжающие взлетать, как на городском празднике, свидетельствуют о том, что там воюют люди.

— Что будем делать? — Спрашивает Лиззи.

— Не знаю.

— Меняем галс?

— Подожди, пойду определюсь с местоположением. Смотри за судами.

— Хорошо, только постарайся не оставлять меня здесь одну на долго.

Спускаюсь в каюту. Мы проходим последний участок Красного моря, где оно сужается, как воронка и заканчивается проливом Баб Аль Мандаб. Здесь азиатский и африканский берега почти соприкасаются.

Ветер встречный и уже два дня мы идём в лавировку, делая зигзаги между эритрейским и йеменским берегами. Это очень утомительно, каждый галс продвигает нас на несчастные несколько миль в нужном направлении, в то же время вынуждает каждый раз пересекать поперёк море и судовой ход. По мере того, как мы приближаемся к проливу, количество судов возрастает и мы совсем не уверены, что ночью они нас видят. Приходится нести непрерывные вахты, чтобы нас не переехали. Кроме судов, вдоль берегов полно необозначенных рифовых банок, мелей и других опасностей, к которым теперь ещё добавилась война.

Переношу на карту широту и долготу по показаниям GPS и собираюсь сравнить полученную точку с точкой счисления, как снаружи раздаётся взволнованный голос Лиззи:

— Иди сюда! Иди скорей!

Высовываюсь из люка в тропическую ночь.

— Смотри на этот. Он слишком близко.

— Опять! Это уже наверное десятый за эту ночь.

За нашей кормой зелёный и красный огни большого карго угрожающе сверлят темноту.

Силуэт судна ещё не виден, и к счастью. Если бы мы его видели, было бы слишком поздно.

Но огни яркие и висят высоко, что означает — судно близко, мы их видим оба, красный и зелёный, это означает, что оно идёт на нас.

— Попробую вызвать их по радио?

— Подожди… — автоматически поднимаю глаза, чтобы проверить белый огонь на топе нашей грот мачты. Его лампочка сверкает, как маленькая звездочка. Он не очень сильный, но в море виден за несколько миль, конечно если вахтенный на судне смотрит в нашу сторону.

Мы выжидаем. У нас мало времени, если нас не заметят, нужно будет срочно убираться с их курса. Огни становятся всё ярче, увеличиваются и становятся всё выше. С замиранием сердца готовимся к повороту. Потом, вдруг, что-то меняется. Красный начинает меркнуть а зелёный становится ярче.

— Уфф…пронесло… Кто-то на судне увидел нас, и так как они идут быстрее, они изменили курс и уступили нам дорогу. Ещё со времён больших парусников парусное судно всегда имеет право дороги.

— По крайней мере мы не одни. — Говорю я Лиззи, показывая на огромное чёрное судно, появляющееся из темноты в ста метрах от нас. Оно обходит нас слева и теперь идёт между нами и войной.

Другое судно, на котором видны только красный и два белых огня, идёт в противоположном направлении. Не думаю, что нас видят и стараюсь держать их в поле зрения, вместе с другими более слабыми огнями виднеющимися вдали. Они похожи на слабенькие огоньки свечек на кладбище, но это всё суда, танкеры, сухогрузы, контейнеровозы, которые идут туда и сюда следуя невидимым электронным маршрутам в этой узкости, соединяющей Красное море с Индийским океаном.