"Я у себя одна", или Веретено Василисы - Михайлова Екатерина Львовна - Страница 34

Моя единственная жизнь — слишком важное дело, чтобы позволить себе бездумно попадаться в уже известные мне ловушки. И дело совсем не в том, что "я тоже виновата": дело как раз в том, чтобы перестать играть в "поиск виноватого". А вместо этого попытаться изменить то, что я могу из­менить, и принять то, чего я изменить не могу. А для этого, как известно, придется научиться отличать одно от другого. И даже если я ничего не могу сделать с законами этого мира, я всегда могу лучше понять свой лич­ный вклад в собственные разочарования и, как минимум, рассмотреть лю­бые свои решения при ярком свете подарка Бабы-яги...

Так что мы не ограничились констатацией путаницы в собственных чув­ствах и мозгах: не успели отсмеяться, как кто-то предложил пройтись еще раз по всем противоречиям в ожиданиях и потребностях, которые так рез­ко высветились: нам показалось, что просто признать их наличие недоста­точно. Ибо в каждом таком противоречивом требовании к мужчине, кото­рый рядом, таится точка выбора для себя. Может быть, не пожизненного, но выбора: все-таки девочкой я хочу быть или взрослой, на равных или нет, искренней или не очень? И за многими "вилками" обнаружились впол­не узнаваемые конструкции.

Например, все то же противоречие "имени Золушки": безопасность — сво­бода.

Например, боязнь отвержения, сравнений: скажи мне, что я самая лучшая, что я единственная, be my Valentine и черт с ней, с реальностью. Здесь час­то зарыта отравленная приманка: каких только подвигов многие из нас не готовы совершить, чтобы заслужить этот "высший балл"! Что бывает — сами знаете. Куда заводит "болезненный энтузиазм помогать-служить на всех фронтах", для многих тоже не секрет.

Например, вечная и ненасытная потребность в безусловном принятии — любви "без экзаменов". Это очень серьезная сила, а ее корни уходят глубо­ко в детство. Чаще всего оказывается, что мужчина, который нам этого не в состоянии дать (а мы ему — в состоянии?) — только "представитель" или, говоря более научным языком, "фигура переноса". Разбираться же следует совсем с другими важными персонажами нашей жизни — с теми, чьим "наследником" он помимо воли стал.

Из сюжетов попроще — желание остановить (а то и повернуть вспять) время, вернуть "острый период" любви и остаться в нем, как муха в янтаре. Конечно, большинство из нас знают, чем чревато восклицание: "Остано­вись, мгновенье, ты прекрасно!" — и кто предлагает соответствующие сделки. Но искушение так велико, но иллюзия так сладка...

Вот на эту тему — не самую глубокую в той истории о разочарованиях, куда мы влезли, — и работала прелестная женщина Роза. И это было так красиво, так печально и настолько шире любой "бытовухи" про несложив­шийся брак, что заслуживает рассказа.

— Я уже дважды была замужем, и все происходило по одной и той же схеме: бурный роман, самые радужные ожидания, красивая свадьба — разочарование. В какой-то момент такая трезвая, страшненькая мысль: боже мой, что тут делает этот? Я бы не хо­тела еще раз в это вдряпаться. Я обожаю это приподнятое состо­яние, но нельзя же всю жизнь за ним гоняться! Что же это за сила такая, которая сначала возносит, а потом — хряп!

—   Роза, я правильно понимаю: ты хотела бы узнать что-то о проис­хождении своей влюбленности и о том, куда и почему она дева­ется потом?

—   Ну да, и зачем обязательно хряпаться.

—   Важны ли тебе для работы твои мужья?

—   Да нет, пожалуй. Могли быть, наверное, и какие-нибудь другие.

—   Тогда давай прикинем, кто или что ответит тебе на твои вопросы.

—   Она и ответит, Сила.

—   Имя у нее есть?

—   Пусть будет как у Пастернака — Высокая Болезнь.

—   Выбирай, кто ее для тебя сыграет. Выбрала? Поменяйтесь ролями. Высокая Болезнь, расскажи Розе, что ты для нее такое.

—   О, я прихожу и меняю все! У тебя все получается, ты летаешь, ты горы можешь свернуть. Как будто у тебя роман не с человеком, а со всем миром, вселенная радуется и переливается всеми цвета­ми радуги! Как будто у меня в руках волшебная палочка: я до­трагиваюсь, и все расцветает.

(Капризно)

—   Почему ты уходишь от меня, почему меня хряпаешь?

(Обмен ро­лями.)

—  Я могу дать ощущение полета — о, да. Я могу заставить сверкать каждый камушек и цвести — каждый веник. Но даже птицы лета­ют не всегда. Ты не умеешь приземляться. Вот и хряпаешься.

(Обмен ролями.)

—   Ты что, с самого начала знаешь, что покинешь меня? Тогда ты просто дрянь, обманщица. Ты же должна быть вечной!

(Обмен ро­лями.)

—   Это кто тебе сказал? Я вообще не понимаю этого вашего "вечно". У меня каждое мгновение — навсегда. Ты что, собираешься их считать? Не смеши!

—   Но мне надо знать, что будет дальше!

—   Извини, прогнозы — это не моя работа. Я и так перегружена: украшаю, утешаю, обнадеживаю. Когда моя работа сделана, я ухожу.

(Обмен ролями.)

—  Тогда зачем ты вообще приходишь? Расстройство одно!

—   Зачем цветы? Зачем праздники? Это вы, мои дорогие, хотите, что­бы цветы никогда не осыпались, а понедельник не наступал. Я вам этого не обещала. Я просто даю вам шанс увидеть друг в друге лучшее и, может быть, ради этого лучшего смириться со всем остальным. Шанс, понимаешь? Не итог, а возможность. На­чало, а не конец. Без меня людям было бы гораздо труднее быть вместе: я толкаю вас друг к другу, и все, что вы чувствуете, — правда. И когда вы уже готовы увидеть больше, я ухожу. Если цветы не осыпаются, значит, они искусственные. Ты любишь ис­кусственные цветы, Роза?

—   Ненавижу. Им место только на кладбище. Скажи, когда ты ухо­дишь, дальше еще что-то хорошее бывает?

—   У кого бывает, у кого нет. Те, кто любит искусственные цветы и вечные праздники, гоняются за мной, так ничему и не на­учившись. Те, кто готов узнать больше, могут познакомиться с моими сестрами. Переживи понедельник, научись приземляться, разгляди завязь в облетевшем цветке, и ты сможешь с ними встретиться.

—   Спасибо. Ты очень великодушна.

—   Не за что. Приятно было поболтать — обычно мне не задают воп­росов, только призывают, воспевают или клянут. Ты смелая жен­щина, ты посмотрела мне в лицо. За это я открою тебе еще один секрет. Я могу дотрагиваться своей волшебной палочкой не толь­ко до женщин и мужчин. Могу сделать неповторимым закат, го­род, стихотворение — что угодно. Но только для тех, кто научил­ся меня отпускать. Тогда я больше не Болезнь, пусть даже и Высо­кая. Я становлюсь подарком, нечаянной радостью. Много одержи­мых мною, много таких, кто меня боится; много разочарованных. А меня нужно пе-ре-жить. Запомни: пе-ре-жить.

—   Спасибо. Я, кажется, поняла. Все это очень грустно, но похоже. Прощай.

—  Я предпочитаю говорить "до свидания". Кто знает? Никогда не говори "никогда". И помни о моих сестрах!

— Да. До свидания. Спасибо, что ты была. И спасибо за науку.

И в тот же день на той же группе мы, конечно, встретились и с сестрами Высокой Болезни, но это были уже другие работы и другие темы. Роза же в своей истории удивительно тонко и точно показала, как опасно пытаться "консервировать" то, что по самой своей природе должно быть живым. А это означает — развивающимся, изменчивым... и

смертным.

И куда бы мы ни шли, время от времени наш путь будет пролегать через то место в темном лесу, где придется перебороть страх и задуматься о костях, охраняющих страшное, но необходимое место, — и, возможно, о смене дня и ночи, о циклах.

"Вдруг скачет мимо нее всадник: сам белый, одет в белое, конь под ним белый и сбруя на коне белая, — на дворе стало рассве­тать.

Идет она дальше, как скачет другой всадник: сам красный, одет в красное и на красном коне, — стало всходить солнце.