Пока мы не встретимся вновь - Крэнц Джудит - Страница 88

Когда Дельфины не было дома, все они лишались части денег. Она выплачивала им жалованье, но не одаривала их с прежней щедростью, ибо теперь это не имело для нее никакого смысла. К тому же, прислуга привыкла прикарманивать часть денег, выделяемых на хозяйственные расходы. Дельфина, со свойственной американцам глупой доверчивостью, никогда их не контролировала. Этой возможности они тоже лишились. Кроме того, Дельфина часто дарила им подарки и давала чаевые, наивно полагая, что они будут хранить ее тайны. Теперь, когда ее практически не бывало дома, прекратилось и это. Скрытая зависть, которую четыре женщины всегда испытывали к богатой, молодой, красивой и независимой Дельфине, вышла на поверхность и становилась все сильнее по мере того, как пролетали месяцы, а их хозяйка проводила каждую ночь неизвестно в чьей постели.

Никто в мире не знает, где мы, думала Дельфина, охваченная таким полным счастьем, которое заставило ее забыть о всех своих суевериях. Лежа под теплым пледом на диване в гостиной на бульваре Сен-Жермен, она думала о том, что впервые в жизни счастлива так, как и представить себе не могла. Она смотрела, как Арман читает сценарий своего нового фильма, самого сложного, какой ему когда-либо попадался. У Дельфины не было ни планов, ни честолюбивых стремлений; за ней никто не следил. А все это так недавно было частью ее жизни.

— О чем ты думаешь? — спросил он, не поднимая глаз от рукописи.

— Ни о чем, — ответила она. — Совсем ни о чем.

— Отлично. Так и продолжай, — сказал он, продолжая читать.

Он и пятнадцати минут не мог обойтись без нее, как бы ни был погружен в работу. Если она была где-то рядом, он протягивал руку, чтобы коснуться ее, если она ходила по комнате, он о чем-нибудь ее спрашивал и удовлетворялся любым ответом. Дельфина не знала, слышит ли он, что она сказала, или ему достаточно звука ее голоса, но никогда не спрашивала об этом, поскольку это не имело значения. Она сама просто радовалась тому, что они вместе. Дельфина могла часами, ничего не делая, находиться в комнате, где он читал. Когда же Арман уходил на студию, она весь день бесцельно слонялась по дому, мечтая и занимаясь поверхностной уборкой, и оживлялась только с его приходом.

Единственное, чего ей недоставало из прежней жизни, это печки, так хорошо обогревавшей ее дом. Здесь были батареи, но почувствовать тепло от них можно лишь сидя рядом. По предположению Дельфины, обитатели нижних этажей выдували все тепло из батарей, чтобы им уже ничего не доставалось. А Арман утверждал, что теплый воздух поднимается кверху и им достается большая его часть. Лишь эта тема и вызывала их разногласия, но поскольку наступил конец марта и консьержка вообще перестала отапливать дом, причин для разногласий не осталось.

— Поженимся и сразу найдем более теплую квартиру, — часто повторял он зимой, но Дельфина думала, что скорей замерзнет совсем, чем покинет квартиру, где Арман провел более пяти лет. На стенах бессистемно висели картины авангардистов, купленные Арманом по соседству; стоял рояль, на котором с одинаковым энтузиазмом он вдохновенно играл регтайм и плохо Шопена; старую истертую удобную мебель он отыскал на блошином рынке; ковры подарили ему родители, когда он впервые обзавелся своим собственным хозяйством. В этой квартире он впервые признался Дельфине в любви, и здесь же они впервые занимались любовью. Ни один дом никогда не будет так много значить для нее.

Она встала и подложила дров в камин. Скоро они спустятся вниз и пойдут ужинать в ближайший ресторанчик. Они делали так почти каждый вечер. Никто из них не готовил. Когда им хотелось поужинать дома, они покупали готовые салаты, сыр и сосиски и устраивали пикник перед камином. Его они топили почти каждый день, начиная с октября. По утрам Арман спускался и приносил ей булочку; она съедала ее, лежа в постели, вместе с кофе со сливками, который он кое-как научился приготовлять.

Дельфина думала о том, что при теперешнем образе жизни ей не нужны больше ни туалеты, ни портниха, ни сапожник. Дельфине казалось, что вещей, которые она постепенно перетащила сюда с Вилла-Моцарт, ей хватит до конца жизни, поскольку ходила она в основном в старых расклешенных брюках от Шанель и свитерах от Армани, напяливая их по два, а то и по три сразу. Приходя на несколько часов на Вилла-Моцарт, чтобы расплатиться с прислугой и убедиться в том, что дом все еще на месте, она надевала костюм и шляпу, но никогда не пользовалась своей машиной и услугами шофера, чтобы доехать до бульвара Сен-Жермен или оттуда до Вилла-Моцарт. Она не продавала дом и машину лишь потому, что обладание ими поддерживало необходимый ей имидж.

Дельфина не сомневалась, что уберегла свою жизнь с Арманом Садовски от чужих глаз. Когда он сказал ей, что ему внушала отвращение перспектива стать одним из многих ее любовников, Дельфина решила сохранить их связь в тайне до тех пор, пока не выйдет замуж. Она отвергла все предложения сниматься после первой же ночи, проведенной с ним, и привела своему агенту множество убедительных аргументов. Дельфина не решалась сказать Абелю правду, состоящую в том, что она слишком поглощена любовью, а потому у нее нет сил играть и справляться со сложной жизнью кинозвезды. Она отказывалась и от участия в фильмах Армана, зная, что выдаст свои чувства всей киностудии, если будет работать с ним. Лицедейство потеряло для нее былое очарование.

Реальность тоже мало волновала ее. В Испании к власти пришел Франко. Франция и Англия признали его. Дельфина старалась не замечать этого так же, как делала вид, что не замечает успеха нового фильма Марселя Паньоля «Жена булочника». Триумф Кэтрин Хепберн был так же безразличен ей, как и присуждение Нобелевской премии Энрико Ферми. Она не хотела всего этого знать. Она не стремилась и к замужеству, ибо оно неизбежно привлекло бы к ней общественное внимание. Ей удавалось уклоняться от ответа каждый раз, когда Арман затевал разговор на эту тему.

Все силы души Дельфины уходили на то, чтобы отгородиться от внешнего мира и сохранить атмосферу истинной любви. Ее единственной заботой были дрова для камина. Она давала чаевые мальчику из соседней дровяной лавки, чтобы он приносил их наверх.

Она постоянно переходила на другую сторону улицы, чтобы только не проходить мимо газетных киосков, никогда не смотрела на расклеенные на стенах плакаты. Она выбирала такие рестораны, где можно было не слышать разговоры людей, сидящих за соседними столиками, не посещала кафе, где посетители говорили о политике, не включала радио. А Арман знал, что не должен приносить домой газеты.

В течение всей это зловещей зимы и полной грозных предчувствий весны 1939 года Дельфина отчаянно защищала свой внутренний мир и наслаждалась счастьем с Арманом Садовски, который любил ее так, что понимал мотивы ее поведения и опасался разрушить неосторожным словом хрупкий мир ее иллюзий.

— Мадемуазель де Лансель, — сказала Виолет, когда в начале апреля Дельфина заглянула в свой дом на Вилла-Моцарт, — на прошлой неделе дважды звонил месье виконт. Я сказала ему, что вас нет дома, и обещала сказать вам о его звонке. Что передать, если он снова позвонит? Он, кажется, обеспокоен тем, что ничего о вас не знает.

— Не беспокойся, Виолет, я сама ему позвоню, — нехотя ответила Дельфина.

Ей удавалось избегать встречи с Бруно начиная с сентября под разными убедительными предлогами вроде тех, которые она придумывала, чтобы отказаться от предложений продюсеров. Но Бруно был значительно настойчивее, чем Абель, и, в отличие от Абеля, его желание увидеться с ней носило личный, а не профессиональный характер. Она знала, что не сможет больше уклониться от встречи с ним, хотя инстинктивно опасалась разрушить идиллию своего существования даже ради Бруно. Тем не менее разум подсказывал ей, что избегать его больше не стоит. Может быть, пообедаем вместе, подумала она, звоня ему в банк.

— Дельфина, я должен тебя увидеть. Прошла целая вечность, — сказал Бруно.