Пока мы не встретимся вновь - Крэнц Джудит - Страница 29

— Жена столь же важна для карьеры дипломата, как и ум… возможно, даже важнее, — признал Жан-Люк де Лансель, глубоко вздохнув. Аннет, как обычно, выказала больше практичности, чем он.

— Эта… женщина не может быть женой посла. И ты должен это понимать не хуже меня. Ему никогда не простят этого на набережной Орсэ. Он погубил себя ради нее, он пожертвовал ради нее своей карьерой!

— Я только спрашиваю себя, много ли он знал о ней до своей скоропалительной женитьбы?

— Очевидно, почти ничего, — ответила виконтесса с глухой ненавистью.

— Может, так, а может, и нет. Он мог знать о ней все и решить, что, чем бы это ему ни отозвалось, она того стоит, — сказал виконт де Лансель, впрочем, не слишком убежденно.

— Он влюбился в военное время, а значит, сделал глупость, — насмешливо возразила жена.

— Возможно, его обманули. Он никогда не женился бы на ней в мирное время. — Голос отца Поля стал суровым. Он смял письмо.

— Тебя и теперь удивляет, почему они так быстро поженились?

— Нет, теперь я это понимаю. Даже слишком хорошо.

— Мэдди, ты что, серьезно? — вскочил из-за своего стола Жак Шарль. — Не может быть! Я отказываюсь в это поверить. Если ты поступаешь так потому, что другой режиссер сделал тебе более выгодное предложение, я всегда об этом узнаю… И мне это ужасно не понравится. Учти, я сверну твою прелестную шейку. Видно, надо отвести тебе гримерную побольше и хорошенько тебя отшлепать… Уйти со сцены! Навсегда! Это просто немыслимо!

— Твоя жена поет в «Казино де Пари»?

— Ну… нет, и что из этого? У нее нет слуха.

— А если бы у нее был слух? Ты радовался бы, если каждый вечер, придя домой, ты узнавал бы, что мадам Шарль уже отправилась в театр, занята примеркой нового сценического платья или дает интервью? Ты был бы очень доволен, если бы тебе пришлось проводить в одиночестве все вечера, кроме одного дня в неделю, когда «Казино де Пари» не дает представления?

— Нет, конечно. Черт тебя побери, Мэдди!

— Значит, ты, несмотря ни на что, понял меня.

— Допустим, я могу понять твою ситуацию как мужчина, который ничем не отличается от других мужчин. Но ты… если взглянуть на это с точки зрения звезды… то — никогда! Знаешь ли ты, от чего отказываешься ради семейных ужинов? Почему, черт побери, ты не могла завести с этим типом роман? И с чего ты решила выйти замуж? Думаешь, звезда может уйти со сцены на годик-другой, а потом вернуться? Поверь, несмотря на твои теперешние чувства к галантному полковнику, ты можешь внезапно обнаружить, что замужество тебе смертельно наскучило и что тебе отчаянно не хватает публики, аплодисментов и обожания тех, кто приходит послушать твое пение.

— Патрон, все, что вы сейчас сказали, неделю назад имело бы для меня смысл, и я повторила бы то же самое кому-нибудь вроде меня. Возможно, даже не в столь тактичной форме. Но теперь… вы сказали — ради семейных ужинов… Поверьте, теперь мне ничего другого и не надо.

— Ты выглядишь невыразимо счастливой, будь ты проклята!

— У вас слишком доброе сердце, патрон, — весело рассмеялась Ева.

— Выметайся отсюда! Но, Мэдди, когда будешь готова… если это когда-нибудь случится, ты вернешься? Аудитория хранит верность лучше, чем любовник или муж. Ревю, созданное исключительно ради тебя, которое я планировал… Ну, этого, конечно, я больше не смогу тебе обещать… но, Мэдди, ты вернешься, если что-нибудь в твоей жизни переменится?

— Обязательно, — ответила Ева, все еще смеясь, затем обняла Жака Шарля за шею и расцеловала на прощание в обе щеки. Слова ничего не стоят: она никогда не вернется в мюзик-холл.

Когда в 1912 году Поль-Себастьян де Лансель женился на Лауре де Сен-Фрейкур — единственной дочери маркиза де Сен-Фрейкур, его семья была в восторге от этого брака, однако родители Лауры с неудовольствием смирились с ним. Лаура, смуглая, хрупкая и очень элегантная, считалась одной из красивейших девушек. Она была единственной наследницей владений Сен-Фрейкуров, и после их смерти к ней должно было перейти состояние, сильно поубавившееся с веками.

Между тем деньги волновали Сен-Фрейкуров меньше всего. Маркизат де Сен-Фрейкур был древним и прославленным титулом, столь прочно связанным с историей Франции, что казался родителям Лауры самой значительной частью приданого дочери. Правда, титулу предстояло умереть вместе с нынешним последним маркизом де Сен-Фрейкур, но дети Лауры, за кого бы она ни вышла замуж, всегда и прежде всего будут известны как Сен-Фрейкуры. Одно то, что их мать — урожденная де Сен-Фрейкур, мгновенно распахнет перед ними дверь в узкий круг самой родовитой французской аристократии и позволит им занять там высокое положение. Значение древней крови невозможно переоценить, твердо верили Сен-Фрейкуры. В том обществе, где они вращались и где все знали все обо всех, это было неоспоримой истиной.

Разумеется, все ожидали, что Лаура сделает блестящую партию. Как последняя из рода Сен-Фрейкуров, она росла в атмосфере заботы, нежности, поклонения, едва ли не благоговения. Когда же родители поняли, что дочка обещает вырасти красавицей, это совсем вскружило им голову, как это часто случается.

И как же они были разочарованы, когда она выбрала в мужья виконта Поля-Себастьяна де Лансель. Да, он происходил из древней семьи, но не был старшим сыном. Да, Лансели, несомненно, принадлежали к древней аристократии, но они не относились к высшей аристократии, о которой мечтали Сен-Фрейкуры. Имя Ланселей много значило в Шампани, но не шло ни в какое сравнение с титулом герцога и пэра Франции. До революции Лансели редко посещали Версаль и не были близки ко двору. Полю предстояло унаследовать половину «Дома Лансель» — немалое состояние, но это мало что меняло. Однако, как понимали родители Лауры, у них нет разумных возражений против де Ланселя, ни одной серьезной зацепки, которая могла бы убедить Лауру, что она совершает ошибку, выходя замуж за Поля.

Известные во всем мире виноградники, которыми Полю в будущем предстояло владеть наравне с братом, не казались им оправданием этого брака. Имя их дорогой дочери будет связано с замком, чье название значится на наклейках винных бутылок! Сен-Фрейкуры не разделяли типичного для французов уважения к производителям вин, проявляя почтение лишь к прямым потомкам Гуго Капета, первого короля Франции, и некоторых других родов, чьи предки занимали высокое положение при дворе.

Лаура была очень счастлива в первый год замужества, и Сен-Фрейкуры могли бы, в конце концов, изменить отношение к зятю, если бы он не совершил преступного безумства, отправившись в армию, несмотря на беременность Лауры. Патриотизм Сен-Фрейкуров, как и все остальные чувства, не шел в сравнение с благополучием дочери. Для них было совершенно очевидно, что первая обязанность Поля — оставаться рядом с беременной женой и что он, не уронив своей чести, мог подождать с отъездом на фронт до рождения младенца.

Он убил ее, говорили они между собой после смерти Лауры, и это так же верно, как если бы он свернул ей шею своими грубыми мужицкими руками. Лаура была сама не своя после его отъезда на войну: от отчаяния у нее пропал аппетит, все валилось у нее из рук, она буквально «сохла» по нему. Когда же подошло время родов, она так ослабела от тоски, что просто не могла выжить. Отняв у них единственное сокровище, он обращался с ней так жестоко, что это было равносильно пыткам.

Сломленные и убитые горем так, что и словами не выразить, бабка и дед взяли с собой внука Бруно и уехали в Швейцарию, где по крайней мере оставалась возможность спокойно вырастить их бесценного наследника, единственное, что осталось от Лауры, — ребенка, которому она подарила жизнь.

И в мирное, и в военное время слухи распространяются быстрее почты. Еще до получения от Поля письма с сообщением о его женитьбе Сен-Фрейкуры, хоть и жили в Женеве, знали о Еве все, вплоть до особого красного оттенка ее театральных туалетов.