Пока мы не встретимся вновь - Крэнц Джудит - Страница 17

Все с нетерпением ждали Рождества, словно оно могло изменить климатические условия, делавшие Париж самым невыносимым из крупных городов мира. Тучи, затянувшие небо, ползли над низкими серыми зданиями и казались такими враждебными, что мудрые парижане постоянно закрывали окна занавесками, а лампы в квартирах горели с утра до ночи.

За два дня до Рождества Ален подхватил простуду, несколько недель свирепствовавшую в труппе «Ривьеры». В тот день он, как обычно, пошел в театр и исполнил свои песни, но, вернувшись пешком домой, вскоре почувствовал себя гораздо хуже. К утру его сильно лихорадило, и он настолько ослаб, что Ева, ухаживавшая за ним всю ночь, побежала в одном пеньюаре спросить у Вивьен, не знает ли она какого-нибудь доктора по соседству.

— Ручаюсь, что старый доктор Жам мгновенно поставит его на ноги. Не волнуйся, малышка, сейчас я ему позвоню. А ты предупреди «Ривьеру», что Ален не появится на работе по крайней мере неделю. Эти рождественские холода просто бедствие.

Тщательно обследовав Алена, доктор Жам покачал головой.

— Возможно, остальная труппа и страдает от банальной простуды, — сказал он Еве, — но в данном случае налицо все признаки воспаления легких. Боюсь, его придется немедленно отправить в больницу. Вы не сможете выходить его.

При словах «воспаление легких» Еву охватил ужас. Пациенты ее отца с пустячными заболеваниями печени нередко умирали от страшного воспаления легких. В таких случаях оставалось только молиться, чтобы у пациента хватило сил превозмочь болезнь.

— Ну-ну, не расстраивайтесь так сильно, это все равно не поможет, вы же понимаете, — торопливо проговорил доктор Жам, заметив, как изменилось лицо Евы. — Вам нужно хорошо питаться, чтобы сохранить силы. Готов поспорить, что этот молодой человек, — добавил он, взглянув на Алена, — выкарабкается. Однако он чересчур худой. Когда он поправится, ему придется больше заботиться о своем здоровье. Ах, я всегда говорю это моим пациентам, но разве они когда-нибудь следуют моему совету? Так или иначе, мадам, я отдам все необходимые распоряжения.

— Больница… больница — это очень дорого, доктор? — едва выговорила Ева.

— Все на это жалуются, мадам. Но у вас, конечно, есть сбережения?

— Да, да, разумеется. Я просто спросила, потому что… ну, любая болезнь…

— Не беспокойтесь, мадам. Он молод, и я всегда считал, что лучше быть слишком худым, чем слишком толстым. Мне нужно осмотреть еще пять пациентов до завтрака… У врачей нет времени болеть воспалением легких, и развлекаться нам тоже недосуг. До свидания, мадам. Звоните, если я вам понадоблюсь. Разумеется, я буду осматривать его в больнице во время обходов.

— Вивьен, это, конечно, звучит по-детски, но я понятия не имею, как Ален распоряжался деньгами. Он давал мне на одежду, но сам платил горничной, и дома мы только завтракали. Я даже не знаю, как называется его банк, — призналась Ева подруге. Ева сопровождала Алена в больницу, но больше ничего не могла для него сделать.

— Тебе придется спросить его об этом, малышка. Не волнуйся, Ален многие годы неплохо зарабатывал, к тому же он не дурак, — успокоила девушку Вивьен, еще раз порадовавшись тому, что удачно устроила свои денежные дела. Она не сомневалась, что жены ее покровителей так же мало смыслят в финансовых делах своих мужей, как Мадлен в финансовых делах своего любовника.

Целый месяц Ален был не в состоянии ответить на вопрос, где хранятся его сбережения, как, впрочем, и на любой другой. Попав в больницу, он трижды находился на грани жизни и смерти. Вивьен всячески опекала подругу, кормила ее тем, что сама готовила, и, если бы она не заставила Еву принять деньги, Алена пришлось бы перевезти в одну из парижских больниц для бедных.

Наконец в последних числах января он, казалось, пошел на поправку, и измученная Ева решилась спросить, как ей получить немного денег в его банке.

— Банк! — слабо усмехнулся Ален. — Банк! Вот и сказалось то, что ты дочь богатых родителей!

— Ален, я задала тебе самый обычный вопрос. Почему ты так говоришь со мной?

— Да если бы ты не родилась богатой, то понимала бы, что я трачу все до последнего сантима: так было и будет всегда… Таков уж мой образ жизни. Самый ничтожный буржуа понял бы это давным-давно. Экономить! Это удел жалких людишек с их осторожными женами и кучей невзрачных детей, помоги им Бог. Ба! Да я лучше спущу все в карты, чем положу деньги в банк. Тебе не на что жаловаться, признайся! Когда у меня были деньги, я их тратил и не плакался тебе, когда все проиграл, не так ли, скажи?

— Ты все проиграл?

— Да, как раз перед тем, как заболеть. Шла плохая карта. — Ален пожал плечами. — На Рождество нам бы хватило денег, а потом я надеялся, что удача вернется ко мне… или я дождался бы дня выплаты жалованья. Меня никогда не тревожат деньги. Не желаю портить себе жизнь, и я прав, вот увидишь. Скоро я вернусь в «Ривьеру», эта отвратительная пневмония почти прошла.

— Но, Ален, доктор Жам сказал, что ты сможешь вернуться домой, может быть, только через несколько недель. Однако и после этого пройдут месяцы… месяцы до окончательного выздоровления, когда ты сможешь приступить к работе!

— Он просто напыщенный старый дурак. — Отвернувшись от Евы, Ален стал смотреть в окно на снегопад, столь редкий в Париже.

— Напыщенный, согласна, но совсем не дурак. Уверена, он спас тебе жизнь, — с негодованием сказала Ева.

— Послушай, я хочу кое-что посоветовать тебе, — горько проговорил Ален. — Возвращайся домой. Поезжай в Дижон.

— Ален!

— Я серьезно. Ты не создана для такой жизни и должна это понимать. Ты изведала это приключение, но теперь, конечно, видишь, что все кончено? Отправляйся к родителям первым же поездом. Здесь тебе не место. Видит Бог, я никогда не просил тебя мчаться за мной. Это был только твой каприз, помнишь? Такая жизнь мне подходит, но я не могу долго нести за кого-то ответственность. Ты очутилась здесь по собственной воле, тебя никто не принуждал; теперь настало время уехать. Попрощайся с Парижем, Ева, и отправляйся на вокзал.

— Я сейчас оставлю тебя одного, ты переутомился, и вернусь завтра, дорогой. Постарайся как следует отдохнуть. — Ева, не оглядываясь, выскочила из больничной палаты в надежде, что никто не заметит ее слез.

— И это все, что он сказал? — спросила Вивьен.

— А разве этого мало? По-моему, более чем достаточно.

— Скорее всего, он прав, — медленно произнесла подруга Евы.

— Значит, и ты так думаешь? И ты?

— Да, малышка. Париж не место для девушки без твердого положения, в чем бы оно ни состояло. И еще, Мадлен, есть кое-что, чего месье Марэ никогда не мог тебе дать. Думаю, он это понимал. А то, что он сказал… о возвращении в Дижон — это возможно?

— Нет! Совершенно исключено! Я люблю его, Вивьен, и мне неважно, что говоришь ты или даже он. Я его не оставлю. Если я вернусь домой… они будут ждать… Одному Богу известно, чего они ждут! Нет, этого и вообразить нельзя.

— Значит, есть другой выход из положения, но только один.

— Почему ты на меня так смотришь? — спросила Ева, внезапно ощутив смутную тревогу.

— Я спрашиваю себя, способна ли ты на это?

— На что, Господи?!

— Работать.

— Конечно, я могу работать. За кого ты меня принимаешь? Я готова устроиться продавщицей в магазин, научиться печатать… Я могу работать в телефонной компании, могу…

— Уймись, Мадлен. Я не предлагаю тебе работать в магазине или конторе, как миллионы других девушек. Я говорю о том, что достойно твоего таланта: о работе на сцене мюзик-холла.

— Ты шутишь!

— Напротив. Я размышляла об этом несколько месяцев. Пожалуй, с того момента, когда впервые услышала, как ты поешь. Удивляюсь, почему месье Марэ сам не додумался до этого. Он вообще-то знает, что ты умеешь петь? Нет? Я так и подозревала. Ты чересчур благоговела перед его… талантом, чтобы демонстрировать свой слабенький, писклявый голосок… так ведь?