Рекламный трюк - Антонов Антон Станиславович - Страница 32

— Ты меня не убедил. Я знаю, почему ты так трясешься за ее язык. Это говорит твоя нездоровая сексуальность. Что ж, я привык потакать больным. А то они становятся агрессивными, и это сильно затрудняет лечение. Клеймо, так клеймо…

Когда они появились в «темнице», оба пленника спали, утомленные любовью и недоеданием. Сухари, которые похитители оставили им, уходя на дело, были большей частью съедены еще вчера, а сегодня Яна и Шурик доедали остатки и доели-таки, хотя целый день уговаривали друг друга и каждый сам себя, что нужно оставить хоть что-нибудь на завтра, потому что неизвестно, когда эти два бандита вернутся.

Но вот они вернулись, однако вместо еды принесли с собой орудие пыток, сделанное из обыкновенного паяльника. Крокодил тут же включил его в розетку, а Казанова занялся приготовлениями к съемке.

Сон пленников был чуток, и они пробудились сразу же, едва похитители вошли в подвал. В следующую секунду Казанова включил яркий свет, что ускорило пробуждение, поскольку до того в «темнице» горела лишь одна слабая красная лампа.

Гена молча надел на Уклюжего наручники и затолкал его в туалет, где приковал на короткий поводок и заклеил рот.

Когда он возвратился в главную часть «темницы».

Казанова сказал:

— Лучше, если она не будет кричать. Это очень больно — больнее, чем кнут. На улице могут услышать, а это нам совсем ни к чему. Особенно теперь.

— В своем замке я сделаю подвал поглубже, — сказал Крокодил, залепляя рот Яне скотчем.

На ее лице в этот момент было написано облегчение и чуть ли не радость. Ведь раз ей заклеивают рот — значит, не будут сейчас отрезать язык, а все остальное по сравнению с этим казалось совсем не страшным.

Пленница покорно дала себя привязать и закрыла глаза, чтобы не видеть манипуляций своих мучителей. Чего не видишь, того меньше боишься. Яна заранее приготовилась к боли и примерно знала, чего ждать — ведь Крокодил не раз говорил о пытке огнем, и его манипуляции с каким-то электроприбором все-таки не укрылись от ее глаз.

Яна не прислушивалась к приглушенному змеиному голосу Крокодила, но вдруг он зазвучал совсем рядом, прямо за ее спиной.

— Говорят, здесь самое чувствительное место на теле женщины, — он провел пальцами по «кошачьему месту», где у Яны действительно была чуть ли не самая мощная эрогенная зона. — Интимные места, разумеется, не в счет. Сейчас я поставлю здесь клеймо. Шрамы от плетей быстро заживают, а клеймо останется на всю жизнь. Но вы все равно должны ценить мою исключительную доброту. Вы нарушили все мои условия, а я по-прежнему проявляю непомерную снисходительность. Мне давно следовало убить ее, а я до сих пор даже не отрезал ей язык. Но смотрите — сейчас девочке будет очень больно.

Встав к девушке боком, Крокодил прижал ее К себе и вдавил раскаленное клеймо в нежную кожу между лопатками. Яна забилась от боли, которую она не могла разрядить даже криком, но Крокодил держал ее крепко и отпустил только тогда, когда дело было закончено.

Крокодил еще что-то говорил в камеру, но Яна этого не слышала, или вернее, не понимала. Она лишь на секунду потеряла сознание от боли, но когда мучитель выпустил ее из рук, пленница уже вновь твердо стояла на ногах. Только думать она могла лишь об одном — как погасить огонь, пылающий на ее спине. Ощущение казалось донельзя реальным, даже сверхреальным — Яна словно видела язык пламени, вырывающийся из ее спины там, между лопатками. Конечно, она знала, что никакого огня там нет, а есть обыкновенный ожог причудливой формы — но она ничего не могла поделать со своими ощущениями.

Вдруг Яна почувствовала, что руки ее свободны, и ничто больше не удерживает ее в вертикальном положении. Медленно, словно сгибаясь под тяжелой ношей, она опустилась на колени и уткнулась в колени лицом. Со стороны это выглядело так, будто пленница выражает абсолютную покорность своему господину.

Говорят, в древнем мире рабов клеймили не просто для того, чтобы запечатлеть на их телах знак хозяина. Огненное тавро делало покорными даже самых диких и свободолюбивых варваров.

А еще говорят, что покорно склонившегося человека труднее убить, чем того, кто сопротивляется или хотя бы молит о пощаде.

Но Крокодил и Казанова не стали проверять это утверждение. Они просто собрали аппаратуру, освободили Уклюжего и ушли, оставив пленницу в той же позе.

Может, так ей просто легче было переносить боль.

48

Сначала Олег Коваль увидел портрет Толика Гусева на каком-то столбе. Ни портрет этот, ни подпись под ним ничего нового Олегу не сказали — кроме того, что по делу о похищении Яны Ружевич обнаружился какой-то новый свидетель. Имени его люди из «Львиного сердца», печатавшие портрет, не знали.

Вернее, к тому моменту, когда Коваль увидел объявление, имя неудачливого шантажиста и видеопирата уже дошло до команды Беляцкого. Оно было названо как минимум в дюжине телефонных звонков по номеру, указанному в объявлении. Независимо от этого один из оперативников с утра узнал то же самое на нефтебазе.

Теперь Беляцкий спешно организовывал поиск любых возможных сведений об Анатолии Гусеве. И его ребята даже нашли уже городской адрес видеопирата и сходили туда, но обнаружили, что квартира пуста.

А Коваль никакого Толика не искал и вообще шел другим путем. В данный момент он обдумывал промежуточные результаты проверки таксопарков силами милиции, которые Олег добыл, близко подружившись с секретаршей начальника муниципальной милиции города. Поскольку источник информации был не прямой, данные оказались неполными и интерпретировать их было трудно. То есть, грубо говоря, Коваль вытянул пустышку и почти окончательно разочаровался в частном расследовании.

На одну из главных толкучек города — рынок «Техно» — Олег забрел с неясной целью. Он ходил между лотками, бросая рассеянные взгляды на развалы компакт-дисков, видео — и аудиокассет, пока прозвучавшее поблизости имя Яны Ружевич не заставило его остановиться.

Продавец видеопродукции, крутя в руках кассету с изображением нагой Яны Ружевич на коробке (кадр из первого видеопослания похитителей), говорил своему собеседнику — интеллигентного вида молодому человеку в очках — буквально следующее:

— Похоже, Гусь вляпался в это дело по самые уши. Его ищут и менты, и банда. Весь город завешан его мордой. И что смешней всего — полгорода знает, где он ныкается, а искать его будут еще недели две. Потому что никому это не надо. Горенский крутит свое, мафия — свое, террористы всякие, самый крутеж идет — и Гусь тут совершенно не в тему.

— Ну, и куда он, по-твоему, делся? — спросил очкастый.

— Угадай с трех раз. Дома его нет, у Марика его быть не может, потому что Марик в Штатах, а с бабой своей Гусь еще весной разлаялся в дым. Конечно, всякое может быть, но я спорить буду, что он на хуторе у Шмелевых шьется.

— А Шмелевы кто такие?

— Ты их не знаешь. Они у Марика в порнухе снимались несколько раз. А пару фильмов он у них на хуторе делал. Смешней всего — любая собака в городе знает, что у них есть этот самый хутор, но никто в упор не знает, где. Конспирация. Совсем как с Мариковой студией. Все там были, а никто не найдет. И ментам не продаст, что характерно.

Коваль послушал еще немного, но собеседники перешли на другие темы да вдобавок еще и стали обращать на Олега внимание.

Хотя байка про то, что о месте, где спрятался Гусь, знает полгорода, была явным преувеличением. Коваль смекнул, что та же информация насчет шмелевского хутора может в скором времени дойти и до его конкурентов — а значит, надо спешить.

И он поспешил — прямиком в областную администрацию, с удостоверением ученого-историка наперевес.

— Где-то здесь, неподалеку от города, должны жить фермеры Шмелевы. Я сейчас занимаюсь изучением дворянского рода Шмелевых, и очень вероятно, что они — потомки этого рода. Не могли бы вы мне помочь?

Обаятельная, чуть застенчивая улыбка девушке за компьютером. И такая же улыбка в ответ: