Контрольное вторжение - Медведев Михаил - Страница 29

— Следующим будет кофе «Ленин», — проворчал мужчина за соседним столиком.

Невозмутимый робот-официант принес мой заказ и замер в ожидании оплаты.

— Атака на Горький, — устало сообщила Алена Глазунова, прерывая рекламу пива. — Есть жертвы. Заместитель председателя мобилизационной комиссии Земли предупредил о запрете на отключение индивидуальных средств связи. В любой момент любой гражданин планеты может быть мобилизован для выполнения боевых и иных задач. Призывной возраст снижен до 16 биологических лет. Президиум Верховного Совета Солнечной Системы объявил об эвакуации с планеты Земля всех детей в возрасте до 13 лет включительно. Об эвакуации детей старшего возраста будет объявлено дополнительно. В расчет принимается только реальный календарный возраст. Лица, прошедшие глубокое омоложение, детьми не считаются. Подтвердились предположения о том, что агрессоры вторглись в наш мир через мощные телепортационные колодцы. Место их первоначального базирования до сих пор не выяснено. Это может быть любая из планет Солнечной Системы или, по наиболее смелым предположениям, неизвестный нам параллельный мир. Последнее утверждение решительно опровергается физиками.

Дальше я слушать не стал. Расплатился с роботом по мыслетелефону, опрокинул в рот чашечку прохладного кофе с коньяком и покинул гостеприимную «Абжорку».

В двух кварталах от кафе на чудом сохранившейся старинной улочке в блочном девятиэтажном доме жила Тумана Сентябрь. Я шаркал подошвами по узкому тротуару, заглушая невнятный гул ночного города. Тула спала беспокойным предвоенным сном. То и дело с широких проспектов доносился рокот последних выпусков новостей. За темными окнами мелькали отблески экранов, и город вздрагивал от далеких бомбовых ударов и чувствовал боль умирающих на другом конце планеты людей.

Город хмурился и готовился к битве.

С благоговением я переступил порог ее подъезда. Автомат зажег тусклый желтый свет, осветив выщербленные ступени и темно-синие стены с облупившейся краской. Торжественный и неспешный подъем на второй этаж занял у меня не меньше минуты. Мне вдруг стало тоскливо и одиноко. О чем говорить? Что обсуждать?

Между нами никогда ничего не было. Мы даже по душам ни разу не говорили. Я всегда держал свои чувства при себе, и она о них не догадывалась. Неважно, какие воздушные замки построило мое воображение, я для нее чужой малознакомый человек.

Демон ее двери приглашающе щелкнул замком. Ничего удивительного. Ведь я бывал у нее в гостях и вполне мог остаться в памяти домашнего компьютера. Я робко постучал и, не дождавшись ответа, вошел внутрь, на секунду раньше, чем решился убежать прочь. Будто прыгнул в открытый люк самолета. Шагнуть назад означало опозорить себя навсегда в своих собственных глазах.

Странно. Никто и никогда не узнал бы о моей слабости, но до конца дней своих я остался бы опозоренным.

Освещение в прихожей почему-то не включилось, и я, ориентируясь по памяти, двинулся в сторону гостиной. Здесь мало что изменилось после моего последнего посещения. Только справа от входа добавилось нечто угловатое и деревянное, высотой чуть пониже колена. Что это было, я так и не выяснил, но синяк после встречи с этой штуковиной остался знатный. Пока я брел по коридору, мне в голову пришла мысль о том, что Тумана может быть не одна, и я уже почти повернул назад, но снова передумал. Другой возможности поговорить у нас, вероятно, уже не будет. Плевать, что мой приход сюда мотивирован исключительно моими фантазиями. Плевать! Я должен поговорить с ней, иначе не будет мне покоя ни на этом свете, ни на том. А если у нее сейчас кто-то есть, то я спущу его с лестницы! Война все спишет. Время вежливости и всеобщей терпимости закончилось после падения первой бомбы.

В гостиной мерцал робкий свет свечи. На ковре и стенах шевелились щупальца зыбких потусторонних теней. Они то скрывали нарисованные на обоях цветы, то заставляли их вновь распуститься. Пахло горячим воском и жжеными спичками. Из окна тянуло нежным ароматом уснувших тополей. Вторгнувшись в чужой романтический вечер, я почувствовал себя глупцом и невежей. Я даже сделал шаг назад, мечтая незамеченным раствориться в темноте.

— Ты очень долго шел, Светозар, — тихо сказала Тумана.

Она сидела в кресле с высокой спинкой, поджав под себя голые ноги. Ее саму почти не было видно, только крошечное пламя многократно отражалось в глубине широко распахнутых глаз.

— Садись, — она показала рукой на пустое кресло.

— Там открыто, — я сделал движение в направлении прихожей.

— Никто не войдет. Садись, — ее голос звучал тепло и уютно, ему невозможно было противиться.

Я сел. По ковру прошуршал мягкими лапками домашний робот. Он проворно откупорил бутылку вина, поставил на стол бокалы и корзинку с фруктами. В моей голове было пусто, как в шлеме древнего космического скафандра. Глупо как-то все получилось. Надо было хотя бы цветы купить, что ли. И торт. Ага, может, еще и в аптеку следовало зайти? Тьфу! Не за этим я здесь. Тумана — это же неземное существо. Что-то такое светлое, безвоздушное и безгрешное. Ее нельзя лапать руками, кормить тортами и… И вообще! Почему это другим можно, а мне нельзя? Все-таки свечи придумали очень умные и гуманные люди. В их теплых бликах легко прятать смущение и идиотски сосредоточенное выражение лица. Я почти чувствовал, как по моим щекам ползают красные пятна, а в мозгу шевелятся одинокие мысли.

Если бы кто-нибудь их прочитал, я бы, наверное, умер от стыда.

— Я думала, что у нас впереди много времени. — Тумана взяла в руки бокал, и тонкие пальцы обхватили искристую бордовую полусферу вина, заключенного в невидимом стекле. — А его нет совсем. Боюсь, нашей планете осталось совсем недолго. Мы ведь не умеем воевать. Слишком много лет мирной жизни. Наши предки выдержали бы, а мы… — Она замолчала.

Я тоже взял со стола бокал. Красная нежно пахнущая жидкость притягивала взгляд. Была в ней какая-то магия. Доброе солнечное волшебство. Сгущенный солнечный свет. Вино чем-то похоже на кровь. А блестки — это разлагающиеся защитные термовирусы! От идиотской ассоциации меня затошнило.

— Послушай, Свет, я ведь даже не человек, — тихо сказала она.

— Не говори ерунды! Небольшие изменения на генетическом уровне. — Я поставил бокал с вином обратно на стол.

— Меня родила машина, Свет. Мой зародыш рос в родильном автомате. У меня даже фамилия по месяцу производства, а имя по погоде в час рождения. Я не знаю, кто мои родители, и не уверена, есть ли они у меня. Зато у меня точно есть серийный номер и гарантийный сертификат.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Меня, как робота, изготовили для решения определенной задачи. — Она сделала маленький глоток и зажмурилась то ли от удовольствия, то ли желая отгородиться от моего внимательного взгляда.

— Ерунда. Крошечное вмешательство, чтобы дать ребенку выдающиеся способности в какой-либо области. Ты должна была стать гениальным высокооплачиваемым агрономом.

Тумана кивнула.

— А стала палеонтологом, — усмехнулся я. — Ты полностью свободна и не выполняешь никаких заранее заложенных в тебя программ. Ты даже элементарной логике не подчиняешься. Ты — человек.

— Отсутствие программ главный критерий свободного человека? — вскинулась она.

— Да. — Я снова взял в руки бокал.

На этот раз, чтобы ускользнуть от ее цепких глаз.

— Ты пришел сюда, потому что не мог не прийти. Это и есть программа, Свет. Мы все запрограммированы.

— Мне больше нравится слово судьба. — Я глотнул вина и поморщился.

Мне рассказывали, что Тумана любит бесплатные французские сорта, но я никак не ожидал, что это будет такая омерзительная кислятина.

С улицы через открытое окно донесся далекий треск стрельбы и унылое бормотание диктора. Налетевший порыв ветра мгновенно заглушил и то и другое.

— Опять бомбят, — тихо сказала Тумана. — Теперь Белград.

— Я тебя люблю, — слова выскочили из меня сами собой, будто только и ждали этого не самого подходящего момента.