Пасьянс на красной масти - Шелестов Кирилл - Страница 86

Я почувствовал, как ее напряжение начинает спадать. Судорожно сжатые мышцы чуть расслабились. Еще через минуту ее рука нерешительно легла на мои волосы.

— Тебе правда нравится? — пробормотала она недоверчиво.

Я поднял лицо и посмотрел на нее с немым укором.

— Я готов изнасиловать тебя прямо здесь! — признался я.

Некоторое время она не сводила с меня взгляда. Вдруг ее глаза расширились от пугающей догадки.

— Но ты же не хочешь?.. — в ужасе начала она, впервые постигая развратную глубину моего замысла.

— Нет! — перебил я. — Не здесь! Я всего лишь хочу, чтобы ты в таком виде дошла до гостиницы! Нет, даже не так! — торопливо добавил я. — Я хочу, чтобы ты сама захотела дойти со мной в таком виде до гостиницы.

— Но я же совсем голая! — воскликнула она, вздрагивая. — Все станут оборачиваться на меня! Считать меня проституткой!

— Я хочу, чтобы ты однажды захотела пройти по улице со мной, в свадебном наряде, почти совсем голая, чтобы все оборачивались на тебя и думали, что ты проститутка!

— А ты в это время будешь… — опять начала она с прежней обиженной интонацией. Но я вновь ее перебил.

— А я в это время буду умирать от желания! Несколько секунд она колебалась. Я выпрямился и

теперь стоял рядом, вплотную, чувствуя на своей щеке ее прерывистое дыхание. Я читал на ее лице смену быстрых впечатлений: страх, решимость, отчаяние и опять страх.

Мимо нас проходила шумная толпа веселой молодежи. Поравнявшись с нами, они чуть замедлили шаг. Я стоял к ним спиной и не видел их лиц, только слышал развязные голоса.

— Эй, красотка! — крикнул один по-английски, с американским акцентом. — Дай на тебя полюбоваться!

— Брось этого придурка, дорогая! — подхватил другой. — Пошли с нами. Мы лучше!

Я невольно дернулся и обернулся, готовый тут же кулаками доказать, что я не так плох, как кажусь. Возможно, это все и решило. Схватив меня за лацканы, она притянула к себе, заглянула в глаза особенным, темным взглядом, вскинула подбородок и, не спеша, поправила сбившуюся в волосах розу. Потом, чуть наклонившись, одернула складки на подоле, чтобы вырез был еще шире. На ее губах показалась дерзкая улыбка.

— Жаль, пиджак не снимешь! — проговорила она с вызовом. — Но без него я совсем замерзну!

7

До отеля было не больше десяти минут. Но мы шли целую вечность. Непривычные ей туфли делали ее выше меня на полголовы и замедляли ее шаг. Я обнимал ее за плечи и сквозь ткань небрежно накинутого пиджака чувствовал, как она горит и вздрагивает от волнения, ужаса и сладкой истомы. Она не разу не повернула головы в мою сторону. Ее глаза блестели, губы были полуоткрыты. Пиджак на ней не закрывал резинок чулок, он вообще ничего не закрывал, и, глазея на нас, прохожие останавливались, полагая, что стали участниками какого-то необычного маскарада.

— Тебе не холодно? — спросил я хрипло, крепче прижимая ее к себе.

— Мне жарко! — ответила она еле слышно.

Она коротким шагом плыла по улице, все так же загадочно и отрешенно улыбаясь, не обращая внимания на проституток, делавших ей неприличные знаки в витринах и на невольные восклицания ошарашенных туристов. Одна немолодая пара даже принялась снимать нас на камеру, и, освободившись из моих рук, Ирина сделала несколько танцевальных па. Закружившиеся прозрачные складки разлетелись в стороны, открывая обнаженные бедра, бесстыдные в желтоватом свете фонарей, и высокие ноги в белых чулках, на черном, мокром от дождя тротуаре.

— Я никогда не думала, что так бывает! — проговорила она откуда-то издалека. — Так остро и так стыдно!

Когда мы вошли в отель, сонный консьерж рассеянно посмотрел на нас и застыл на месте. Челюсть у него отвалилась, он начал приподниматься за своей конторкой. Она царственно проследовала мимо него, одарив небрежным кивком. Кажется, он хотел что-то сказать и не смог.

В лифте она обняла меня и, прильнув всем телом, начала целовать в губы. Я отвечал ей бережно, изо всех сил борясь со своим нетерпением. Я боялся спугнуть ее своей порывистостью. Я не собирался спешить. Я хотел, чтобы все было медленно и долго…

— Я никогда не думала, что так бывает, — еле слышно простонала она еще раз, уже позже, в номере, изможденная откидываясь на кровати.

— Я тоже, — пробормотал я.

И соврал. Точнее, наполовину соврал. Я знал, что так бывает. Но я не знал, что так бывает с ней. Зато теперь я точно знал, что с ней будет еще и не так. Еще безумнее.

Мы забылись лишь под утро. Но едва я задремал, как из коридора раздались истошные крики. Орали, между прочим, по-русски, и голос показался мне знакомым. Ничего не соображая, сонный и разбитый, я накинул халат и выскочил из номера. Зрелище, представшее моим глазам, было потрясающим.

По коридору, совершенно голый, несся Плохиш с вытаращенными глазами. Его толстый живот болтался не в такт. За ним двумя черными фуриями с топотом бежали перепуганные темнокожие гренадерши. Тоже, кстати, без одежды и тоже что-то кричавшие.

— Шухер! — надрывался Плохиш. — Мусора! Гасимся! Я с трудом поймал его и сбил с ног. Плохиш катался

по полу и орал, что живым не дастся. С помощью гренадерш я волоком дотащил его до номера, при этом он брыкался, норовил ухватиться за дверные ручки чужих номеров и рычал. Общими усилиями мы повалили его на кровать, и он, видя бесполезность дальнейшего сопротивления, затих и зажмурился.

Из сбивчивого рассказа гренадерш, изъяснявшихся по-английски немного лучше Плохиша, я понял, что они всю ночь таскались по разным клубам, и неутомимый Плохиш повсюду мешал марихуану с виски. Так что к моменту прибытия в отель он уже не понимал, где находится. Услышав сирену «скорой помощи» под окном, Плохиш почему-то решил, что это облава, целью которой является его, Плохиша, поимка. И решил искать спасения в бегстве.

— Слышь, командир, — бормотал Плохиш, принимая меня не то за следователя, не то за кого-то еще. — Я этих пацанов первый раз вижу. Я тут вообще не при делах. Проездом.

— Разберемся, — пообещал я и, оставив его на попечение подруг, вернулся к себе.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Меня разбудил телефонным звонком Храповицкий.

— Ты что, решил не ехать в Гаагу?! — заорал он вместо приветствия. — Все уже отправляются! Давно позавтракали!

— О, черт! — спохватился я, нечеловеческим усилием выныривая из забытья. — Бегу!

Через минуту, не проснувшийся и не умытый, я кубарем катился вниз, застегивая на ходу пуговицы рубашки.

Храповицкий нервно вышагивал в лобби. Он был взвинчен и раздражен.

— Одурел совсем?! — набросился он на меня. — Народ уже уехал на вокзал. Нет только тебя и Плохиша.

— Я, собственно, готов, — ответил я, тряся головой и пытаясь прийти в себя.

— К чему ты готов?! — взвился Храповицкий. — Видел бы ты себя со стороны! Брюки хотя бы застегни! У тебя вообще есть что-нибудь в голове, кроме баб?!

К такому вопросу, да еще с утра, я не был готов и задумался, припоминая.

— Нет, — честно признал, наконец, я, оставив безнадежные усилия. — Кроме баб — ничего абсолютно!

— Идиот! — прошипел Храповицкий. И выругался. Я тяжело вздохнул, ощущая бремя своей вины.

Храповицкий окинул меня критическим взглядом.

— Ладно! — решил он с досадой. — В таком виде тебе псе равно там нечего делать! Тебя в министерство и близко не пустят! Попробую как-нибудь отмазать тебя перед Лисецким. Господи! Крику-то будет!

Он покачал головой.

— Я кровью искуплю, — благодарно пробормотал я. Храповицкий только отмахнулся.

— Погулял-то хоть нормально? — понижая голос, спросил он. — Да, чего уж там, не отвечай, по твоей наглой роже и так все видно.

Он нетерпеливо взглянул на часы.

— Черт! Опоздаю еще из-за тебя! Да! — спохватился он. — Тут еще один неприятный вопрос. Он замялся. — Или уж не говорить тебе сейчас? — Он посмотрел на меня с сомнением.