Пасьянс на красной масти - Шелестов Кирилл - Страница 81

На улице возле двух автобусов под накрапывающим дождем нас уже дожидались остальные члены нашей труппы. Отечные лица Торчилиной и Калюжного красноречиво свидетельствовали о том, что ночь они тоже провели не за изучением голландского языка. Даже всегда корректный Игорь Назаров был не свеж. Про Хенриха и Дергачева и говорить не приходилось.

Губернатор свирепо глянул на подчиненных ему граждан, но ничего не сказал, видимо приберегая нравоучение на потом. Калюжного, как главного специалиста по сельскому хозяйству, губернатор посадил с нами, чему тот не был особенно рад. А изнывающий Плохиш малодушно залез в другой автобус, подальше от начальственного ока, к Торчилиной и Назарову.

В автобусе нам с Храповицким удалось немного подремать, и когда мы прибыли на ферму, то чувствовали себя уже гораздо лучше. Нас встречали трое неспешных румяных голландцев, с которыми Хенрих и Дергачев заранее договаривались о нашем визите.

К чистенькому, вымытому коровнику, который размерами напоминал, скорее, сельский Дом культуры, чем жилище для скотины, вела аккуратная асфальтовая дорожка. Перед входом нас заставили надеть бледно-зеленые халаты и бахилы.

— Ба, а почему у них дверь наверх открывается?! — громко удивилась Торчилина. — Прямо как в гараже.

Хенрих с трудом перевел ее вопрос голландцам. Он заметно мучился с похмелья, к тому же сильно волновался. Сегодня ему предстоял главный экзамен, и для своего решающего дня он был не в лучшей форме.

— Это сделано, чтобы коровы не болели от простуды, — пояснил он, выслушав их ответ. — Чтобы не допускать сквозняк.

Сегодня Хенрих изъяснялся еще медленнее обычного, к тому же часто запинался.

— Вот темнота! — покачал головой Калюжный, который по-прежнему был настроен скептически. — Сквозняк-то, чай, не от дверей, а от ветра!

— От ветра! — передразнил губернатор. — Дурак ты, Калюжный! Забыл, как у тебя в Винокуровке дверь в коровник обледенела? Два часа ломами долбили, чтобы открыть! Коровы, недоенные, чуть с ума не сошли.

Торчилина захихикала.

— Это кто ж вам такую напраслину на меня наговорил? — всполошился Калюжный. — Неужто председатель? Ну, я ему, подлецу, устрою! Два часа! Это ж придумать такое! За двадцать минут управились!

— Я тебе сам устрою! — зловеще пообещал Лисецкий. — Будешь у меня вместо быка в стойле жить. Коров осеменять.

Торчилина захохотала. Калюжный опасливо покосился на Лисецкого.

— Холодно здесь жить-то. — Он зябко повел жирными плечами.

— Привыкнешь! — бросил губернатор без всякого сочувствия.

Между тем, мы уже вошли внутрь. В коровнике и впрямь было довольно прохладно. Не теплее, чем в номерах нашего отеля. И так же светло.

— Здесь такой климат, специальный, — объяснял Хенрих. — Он поддерживается круглосуточно.

Тучные, сытые коровы, пестрого, черно-белого окраса, располагались в два ряда вдоль стен за деревянными перегородками и без любопытства и интереса смотрели на нас влажными глазами. Их здесь было около полусотни. Своей самонадеянностью они чем-то напоминали мне европейцев. Время от времени они издавали ленивое мычание и делали пару шагов, неторопливо передвигая ногами.

— Стойла-то, гляди, какие просторные! — восхитился губернатор. — Станки метра три на четыре, не меньше! А наших, как втиснут в станок, они только лежат и жуют!

Плохиш толкнул меня в бок.

— Андрюх, — пробормотал он, не сводя с коров глаз, в которых мелькал ужас. — Меня, в натуре, глючит, что ли? Они, кажись, без рогов? Кто ж им рога обломал?

Рогов у коров действительно не было. Я спросил об этом Хенриха.

— Им прижигают рога, — перевел Хенрих ответ голландцев. — Когда они еще маленькие. Телята. Жидким азотом. Чтобы потом не задевали рогами. Меньше им вреда.

— Во-во! — оживилась Торчилина. — Надо нашим мужикам в администрации тоже самое проделать!

— Мужу прижги! — мрачно посоветовал Калюжный. Реплики губернатора его явно задевали, но возражать Лисецкому он не осмеливался и старался срываться на других.

— Хенрих, а это что за космический аппарат? — окликнул голландца Игорь Назаров. Он стоял в другом конце коровника возле приспособления, представлявшего собой усеченный конус, перевернутый острой головкой вниз.

— Это — кормораздатчик! — неожиданно подал голос Храповицкий. Все уставились на него, пораженные его осведомленностью.

— Они его к тракторам цепляют, он сам корм сгребает и смешивает, — авторитетно продолжал Храповицкий, словно не замечая всеобщего изумления. — Кстати, заметили, что чанов тут нет? Они скотину кормят прямо с пола. Так потом убирать легче.

— Ну, ты даешь! — только и смог выдохнуть губернатор. Все остальные подавленно молчали. Храповицкий не Удержался и бросил торжествующий взгляд на Гозданкера. Тот отвернулся.

По плану нам предстояло стать свидетелями процесса доения. Скотники, тоже в халатах и бахилах, согнали коров в соседний зал, представлявший собой яму, примерно на метр ниже пола, размерами с плавательный бассейн. Коровы, блестя лоснящимися округлыми боками, со сдержанным мычанием, сами встали елочкой к станкам. Помахивая хвостами, они терпеливо дождались, пока опрятные крупные голландки в чепчиках, толстые и неторопливые, как подведомственные им животные, спустятся по лестнице вниз и присоединят к вымени аппараты.

— Поздновато доят, — критически заметил Калюжный. — У нас в шесть уже начинают!

— Здесь это не очень зависит, — сказал Хенрих. — Такая технология. Можно немножко задержать. Для гостей. У вас, наверное, тоже можно?

— Можно-то можно! — отозвалась Торчилина. — Только за три часа наши буренки сдохнут! Гостей доить придется.

И она мстительно посмотрела на Калюжного. Тот насупился. Несмотря на то что ночь они провели за совместной попойкой, в присутствии губернатора они вновь превращались в чиновников, и дружба между ними заканчивалась.

Из динамиков полилась негромкая классическая музыка.

— Это что? — переполошился Калюжный.

— Моцарт, дубина! — важно ответил губернатор. — Вот дурак необразованный.

Голландцы, услышав его слова, что-то зашептали Хенриху.

— Это не совсем Моцарт, — не без смущения объяснил Хенрих. — Это Вивальди. Моцарт для них есть слишком агрессивный.

— Ах, да, — с досадой спохватился губернатор. — Знаю. Времена года. А порода у них какая? — быстро спросил он, переводя разговор.

— Голштино-фризская! — ответил Хенрих без запинки. — Мы после этого еще и симментальских будем наблюдать. Которые для мяса.

Лисецкий посмотрел на него с уважением.

— А как здесь с надоями?

— В среднем двенадцать тысяч литров молока в год, — выпалил Хенрих, радуясь, как примерный ученик, готовый к каверзным вопросам учителя.

— А у тебя больше двух с половиной тысяч литров не дают! — неприязненно заметил губернатор Калюжному.

— Да если наших бестужевских подкормить, они и больше дадут! — обиженно возразил тот.

— А ты сам жри меньше! — оборвал его губернатор. — Глядишь, и коровам больше достанется. А то уже на свиноматку похож!

Торчилина залилась радостным смехом. Калюжный засопел и отошел в сторону.

Когда доение окончилось, нас проводили в родильное отделение, пояснив, что обычно сюда не пускают посторонних, но для нас сделали исключение. Новорожденные телята здесь размещались в специальных домиках, приподнятых над полом, так, что подламывающиеся ножки телят приходились на уровень пояса стоящего рядом человека, а голова была вровень с нашей. Телята забавно таращились на нас и испуганно пятились.

— Какие смешные! — умилилась Торчилина.

— Они рождаются круглый год, — переводил Хенрих. — Не зависит от сезона.

— А ты только летом телишься, — опять насел на Калюжного губернатор. — Вот и сидим из-за тебя весной без молока. Тебя же, когда ты в отеле, доить нельзя! — Он глянул на Калюжного с таким презрением, словно запрет доить беременного начальника сельхоздепартамента было личным и необоснованным капризом Калюжного. — Нет, надо тебя и впрямь здесь оставить! Скажи только, кто тебя возьмет?!