Пасьянс на красной масти - Шелестов Кирилл - Страница 71

— Пример не самый убедительный! — возразил я. — Задай такой вопрос в понедельник на совещании наших директоров, и они тоже не найдутся, что ответить!

— А я, знаешь ли, не ботаник! — капризно оттопыривая губу, отозвался Виктор. — Я в планктоне не разбираюсь! Водоросли они и есть водоросли! Кто из них министр, кто дворник, какая разница! И по половому признаку растения не делю. Мне все едино! Беда в другом! — вздохнул он. — В том, что это и есть самая главная тайна, которую я, наконец, понял. После всех своих подглядываний и подслушиваний!

Он прервался и замолчал, растирая себе виски.

— Так что же это за тайна? — потеребил я его, опасаясь, что он опять провалится в давешнее депрессивное состояние.

— Тайна в том, что никакой тайны у людей нет! — объявил Виктор. Он произнес эту банальность так, словно сообщал о великом открытии, способном перевернуть мироздание. Я даже не нашелся что ответить.

— Не понимаешь?! — сочувственно покивал головой Виктор. — По глазам вижу. Молодой еще, глупый. — К слову сказать, он был всего лет на пять старше меня. — Беда, что мы окружены планктоном. И кроме него, ничего другого в мире не существует! Никаких других людей, кроме этих! Вот от чего мне так пресно! Вот почему я места себе не нахожу!

— Как же так? — удивился я. — Ты же мне только что рассказывал…

— А что я тебе рассказывал? — перебил он. — Об особенностях растительного организма? Та водоросль спит больше, та жрет иначе. Вот и вся разница! Оболочка, может, и разная. Сущность та же. И все! Одна только физиология! Какая скука!

Я посмотрел на него внимательнее. Он не рисовался. Судя по его лицу, ему и в самом деле было скверно. Он взмахнул рукой, словно отгоняя неприятное воспоминание, которое могло его захлестнуть.

— Может быть, дело все-таки не в людях, а в тебе? — предположил я.

— Конечно, во мне! — воскликнул Виктор нетерпеливо. — В том, что я не совсем планктон! Так уж получилось. Не по моей воле! Я бы, может, много отдал, чтобы жить, как они. Чтобы не мучиться непонятно чем. Представляешь, какой бы я был счастливый с моими деньгами-то! Ешь что хочешь, пей что хочешь, люби кого вздумается! Вот она, мечта миллионов! А мне — иное надо! Мне что-то другое подавай! А что? Я и сам не знаю! Существовать среди планктона мне невыносимо. А другого ничего на земле не обитает!

Он прикрыл глаза и покачал головой из стороны в сторону, как будто все еще не мог поверить открывшейся ему правде. Потом вдруг встрепенулся и придвинулся к моему плечу.

— Помнишь, ты осенью все ко мне приставал насчет тех ребят из спецназа, которых я прячу и деньги им плачу? — горячо зашептал он мне на ухо. — Ты все выведать хотел, кого я убить замышляю: Вовку или тебя! Да помнишь, конечно! Вы тогда меня чуть в ответ не убили!

Он впервые заговорил со мной об этом так ясно и просто. Мне сразу стало жарко. Я даже взмок.

— Мы не собирались тебя убивать, — пробормотал я севшим голосом, пораженный его откровенностью.

— Собирались! — возразил Виктор тем же шепотом. — Просто вам смелости сразу не хватило, а потом все замялось. Дело не в этом! Дело в принципе! Ты мне в принципе ответь: почему планктон нельзя убивать? А? Как сорняк! Взять и вырвать!

— А решать ты будешь, какой сорняк вырывать: меня или Вову? — преодолевая вспыхнувшую ярость, спросил я. — Или сначала с нами посоветуешься? Да нет, зачем тебе! Ведь ты же один — не планктон!

Виктор с шумом выдохнул, обжигая меня дыханием. Напряжение последних минут вдруг оставило его, я сразу это почувствовал. Он отодвинулся от меня и расслабился.

— Дурак ты! — сказал он устало. — Так ничего и не понял! Испугался и не понял! Тебя, меня, какая разница?! Я же не о том спрашивал. Пошли! Мы давно приехали.

Я только сейчас заметил, что машина уже стояла перед входом в «Корону». Захваченный разговором, я не обратил на это внимания. Следом за Виктором я выбрался на улицу. Охрана поджидала нас.

Виктор медлил. Он достал сигарету и закурил.

— Дурак ты, — повторил он мне, выпуская дым. Он говорил вяло, без раздражения и неприязни. — Я ведь и себя убивал. Да я только и делаю, что себя убиваю.

Неловко отвернувшись от охраны, он задрал рукав рубашки на левой руке, так, чтобы видел только я. Все его запястье было в глубоких шрамах. Некоторые были старыми, едва заметными. Другие, совсем свежие. Я ужаснулся.

— Видал? — усмехнулся он. — Все как-то до конца не получается! То помешает кто-то. А то самому себя станет жалко. А ты говоришь, я не планктон! Видать, еще какой планктон, раз такой живучий! Скучно мне!

Эту фразу он повторял уже который раз за вечер.

3

Ресторанчик располагался в подвальном, грязноватом, плохо освещенном помещении. Вместо стульев здесь стояли диваны. Музыка грохотала так, что подрагивал пол. Ни сцены, ни металлического шеста, обязательных для заведений подобного рода, здесь не было. Девушки, покачиваясь, бродили по темному залу и довольно неуклюже раздевались прямо у столиков, выпрашивая чаевые у посетителей. Клуб имел стойкую репутацию бандитского, и потому коммерсанты его избегали. Исполнявшие стриптиз гражданки, подобранные в соответствии с запросами клиентов, выглядели так, что раздеваться им совсем не стоило. А еще лучше было бы, если б они носили паранджу.

Сегодня, впрочем, особой поживы у голого народа не предвиделось. Занят был всего один диван, причем, к моему удивлению, на нем чинно восседал Бабай с парой неизвестных мне бандитов. Они пили водку, молчали и как-то нехотя, как будто по обязанности, не роняя своего достоинства, тискали стриптизерш. Но денег им не давали.

Я поприветствовал Бабая издали, и он кивнул мне в ответ.

— Кто эти скоты? — осведомился Виктор, с вызовом разглядывая бандитов. По счастью, его слова утонули в реве музыке.

— Бабай, — ответил я. — Местный авторитет.

— А, слышал, — поморщился Виктор. — Терпеть этих тараканов не могу. Так бы их и давил!

Мы расположились в глубине и сделали заказ. При этом Виктор, несмотря на свою неприязнь к бандитам, почему-то сел к ним лицом. Я устроился напротив. Он дождался, когда принесли коньяк, выпил его залпом, попросил еще.

— Веришь, я иногда завидую вам с Храповицким, — заговорил он. Вероятно, начав выплескивать все, что у него наболело и нагноилось, он уже не мог остановиться. — Вы проще устроены. Примитивнее. Вам легче. Ты получаешь удовольствие от своей мышиной возни. Провел выборы, одного подонка заменил другим. Ты рад. Храповицкий заработал очередные десять миллионов и тоже рад. Вам нравится процесс. А мне — нет. Мне нужно что-то запретное. Что руками нельзя потрогать. Угадай, что я подарил своей Анжелике на Новый год? Думаешь, машину или золотую побрякушку? Я подумал.

— Ты подарил ей хомячка, — предположил я. — Перевязал его ленточкой, а на ленточке собственноручно вышил крестом написанные тобой стихи. Что-то вроде: «Ты мне не родная, не родная, нет. Мне теперь другая делает миньет». Мне кажется, это в твоем духе. Ах да, ты еще воткнул в зад хомячку зажженную свечку, чтобы было совсем трогательно. Так сказать, по-рождественски.

В ответ он даже не улыбнулся.

— Я подарил ей мальчика, — ответил он серьезно и посмотрел мне прямо в глаза. — Любовника. Нашел стриптизера в одном ночном клубе. Дал ему денег. Привел к ней на Новый год. И подарил! Ленточкой, правда, не перевязывал. Подумал, что пошловато получится.

Признаюсь, он вновь сумел меня ошарашить. Сегодня он прямо сыпал сюрпризами и неожиданностями. Чтобы скрыть замешательство, я начал пить минеральную воду, но поперхнулся, закашлялся и смутился еще больше.

Виктор, не отрываясь, следил за моими движениями. Он торжествовал.

— Что же ты замолчал? — забавляясь, напирал он. — Растерялся? Не ждал? Ты ведь так хорошо про меня объяснял. Уже уверен был, что знаешь, как я устроен! А тут на тебе! Кстати, если ты полагаешь, что я страдаю совестью, когда заставляю спать жену с другим мужчиной, то ты ошибаешься. Мне это нравится. Это, кажется, единственное, что еще меня заводит.