Пасьянс на красной масти - Шелестов Кирилл - Страница 69

Он издевательски подмигнул.

— Нет, — поспешно ответил я, не задумываясь. — Не хочу.

— Почему же не хочешь? — недоверчиво поднял брови Виктор. — Не верю. Врешь! Ведь это же как здорово, выведать тайну начальника! Его главную слабость! Да после этого он в твоих руках, со всеми потрохами.

— Нет! — повторил я твердо. Мне почему-то стало ужасно неприятно, как будто меня принуждали к чему-то постыдному. — Я не роюсь в грязном белье. Тем более, если речь идет о близких людях.

— А я вот роюсь! — воскликнул Виктор упрямо. — И ты роешься, хоть и отпираешься! Не притворяйся передо мной. Мы с тобой слишком похожи для этого. Я тебя насквозь вижу!

Он не сводил с меня испытующего взгляда своих помутневших глаз.

— Надеешься, что я тебе сам выболтаю? — насмешливо настаивал он. — А ты и капитал приобретешь, и невинность сохранишь? Думаешь, самый хитрый?

Я подался вперед и похлопал по плечу его водителя.

— Останови! — потребовал я. — Мне пора выходить!

— Езжай! — рявкнул Виктор. Он сделал над собой усилие и растянул губы в недоброй улыбке. — Вот и еще одну твою тайну я узнал. Опять ты себя выдал! Как все-таки с тобой просто! Боишься, значит, правды! Трусишь! Екает в тебе сердишко. Не такой, выходит, ты смелый, как хочешь казаться!

Он удовлетворенно откинулся на сиденье, запрокинул голову и вытянул ноги.

— Ну а как насчет моего личного секрета? — осведомился он. — Любопытно? Я же тебе не близкий человек! Враг, можно сказать. Секрет врага дорого стоит. Ох как дорого!

Весь этот разговор уже давно раздражал меня. Я поневоле втягивался в его игру. Пора было положить этому конец.

— А твой секрет я и так знаю! — возразил я как можно равнодушнее.

— Да ну? — ухмыльнулся Виктор. — И в чем же он состоит, скажи на милость?

Он явно не верил мне. Я еще несколько секунд потянул, давая ему потомиться.

— Ты, Виктор, какой-то надорванный человек, — заговорил я, стараясь выбрать доброжелательный тон. — Тебя почему-то совесть мучает. Как будто ты что-то гадкое совершил в жизни и простить себе не можешь. И тебе страшно важно вновь и ^новь убеждаться, что все остальные не заслуживают твоего уважения. Что они мельче и подлее. Как будто чужой грех прибавляет тебе святости. Но в проницательности тебе не откажешь. Иное дело, что она у тебя особого рода. Злая какая-то. Ты чужие слабости очень легко угадываешь. Только тут ты сильно заблуждаешься.

— И в чем же я заблуждаюсь? — скосил на меня глаза Виктор.

— Да очень просто, — продолжал я. — Ты вот считаешь, что если подсмотрел чей-то порок, то уже все понял про человека. А ты понял лишь одну его сторону. Всего лишь одну черту. Может статься, не самую важную. Сути она не исчерпывает, но тебя это уже не интересует. Знаешь, кто чаще всех ошибается в людях? Следователи и судьи. Потому что им все врут. И они уверены, что все люди — лжецы. Но это же не значит, что люди только и делают, что врут! Когда они выходят из кабинетов следователей, то очень часто говорят правду. Или, скажем, кто-то дал слабину с женщиной. Ты уже готов считать его слабаком! А он всего лишь дал слабину с женщиной.

Не больше. И кстати, я тебе вовсе не враг, — прибавил я, улыбнувшись. — Это слишком сильно сказано. Скорее, я стараюсь держаться от тебя подальше. Что тебя, кстати, особенно бесит. Ты бы хотел, чтоб я тебя любил. Или, по крайней мере, ненавидел. Равнодушие тебе непереносимо.

— Я тоже к тебе безразличен, — проговорил он, зевая. Я даже прыснул, до того ненатурально он выглядел в

эту минуту. Он понял, что его притворство не удалось, и тоже улыбнулся.

— Ну, не люблю я тебя, — признал он с каким-то даже добродушием. — Ужасно не люблю. Можно сказать, не выношу. Видишь, я честнее тебя! — похвалился он. — Ну что, тебе полегчало?

— Да нет! — откликнулся я. — Я расстроился. Я надеялся, что мы поженимся.

— А ты знаешь, почему не люблю? — допытывался он.

— Конечно, — отозвался я легко.

— Почему? — требовательно спросил Виктор.

Я видел, что он заводится. Теперь преимущество переходило на мою сторону. Мне нравилось его дразнить. В этом смысле мы с ним действительно были похожи. Я закинул ногу на ногу, посмотрел в окно и закурил, не спрашивая его разрешения.

— А почему тебе важно сейчас поговорить со мной? — ответил я вопросом на вопрос. — Не с Васей, не с Храповицким? А со мной? И именно сегодня! Вчера же тебя не тянуло на откровенность.

— Почему? — повторил он, раздражаясь.

— Потому что во мне есть то, чего ты не можешь купить за все свои деньги. И ты от этого бесишься. Ты богатый человек, мой начальник, а никак не можешь испытать чувства превосходства, столь тебе необходимого. А этими выборами я как будто у тебя победу украл! Ты уже готовился меня размазывать. Вчера, не вытерпел, позвонил, чушь порол по телефону. Как мальчишка! Ты так жаждал моего унижения! И вдруг опять провал! Обидно! Поэтому тебе до смерти важно сейчас доказать мне, что ты изнутри лучше, чем я. Тоньше. Что ты плачешь над стихами, одиноко гуляешь в дождь и приводишь домой бездомных животных. И как только ты это докажешь, себе или мне, не важно, ты сразу успокоишься. Потому что получится, что ты обладаешь всем, чем я, по твоему мнению, так горжусь. Но у тебя еще и денег больше! Значит, ты — главнее! Какой же ты чудак, Виктор! Мог бы и не доказывать. Я готов это признать без всяких оговорок. Я-то не стремлюсь к превосходству. И в дождь не гуляю. И бродячих собак терпеть не могу!

Некоторое время Виктор сосредоточенно смотрел перед собой, взвешивая мои слова.

— Нет! — наконец решительно объявил он. — Ничего ты обо мне не знаешь! И совесть меня не мучает! Нет у меня совести! Я вообще в этот бред не верю. Кстати. — Он хитро сощурился. — А Вовку, по-твоему, совесть мучает?

— Ловишь? — усмехнулся я. — Ждешь, что начну расписывать достоинства начальника? Уверен, что не мучает! В чем-то он умнее нас всех, но внутри устроен по-другому. Он весь нацелен на победу. Съел врага и забыл! Без гнева и пристрастия! И твоей чувствительности у него никогда не было. Иначе, он бы не смог двигаться вперед. И под кожу другим он заглядывать не любит и не хочет. Инстинктивно боится, что это его размягчит, мешать будет. Что придется сочувствовать тем, кого он обрек на съедение.

Виктор одобрительно кивнул.

— Может, и так, — подтвердил он. Вдруг новая мысль пришла ему в голову.

— А сам-то ты? — с нажимом спросил он. — Тебя самого совесть мучает?

— Мучает, — признался я. — Довольно часто.

— Неужели ты ее нам не продал? — театрально ахнул Виктор.

— Я пытался, — ответил я честно. — Но так, чтобы совсем, не выходит! Все время что-то остается на донышке.

Виктор победно потер руки. Он почему-то сразу развеселился.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Мы затормозили возле «Миража». Самый помпезный ресторан города казался Виктору, в его нынешнем разгоряченном состоянии, наиболее подходящей ареной для будущих подвигов.

— Сейчас покуражимся! — пробормотал он, высаживаясь.

Его тон не сулил «Миражу» бурного веселья. Помня о том, что мне самому приходилось скандалить в этом ресторане, и испытывая запоздалое чувство вины, я от всей души пожелал, чтобы сегодня мы оказались единственными посетителями.

— Между прочим, я действительно домой по пьянке бездомных собак привожу! — проворчал Виктор, потягиваясь и разгибая спину.

— Мог бы и не говорить! — хмыкнул я. — Люди, подверженные острым вспышкам жалости, обычно очень жестоки.

— Больно мудрено для меня! — отмахнулся он. — Ты бы мне что-нибудь насчет мордобоя подсказал!

Конечно, он отлично понял меня, хотя и не подал виду. Хуже было то, что насчет своей готовности к мордобою он, похоже, не шутил. Дурная энергия его переполняла и искала выхода.

Мы дождались Николашу и вошли в зал, сопровождаемые торжественным метрдотелем, который, раскланиваясь перед нами, не чуял, глупый, нависшей над ним беды. Кстати, привычка стелиться перед богатыми людьми в надежде, что тебе перепадет часть его благосостояния, является распространенной в новой России ошибкой. Богатство у нас не имеет ни истории, ни культуры. Давая обслуге сто долларов на чай, новый русский считает, что приобретает право на ее жизнь и смерть и может помыкать ею как хочет. И если уж вы приняли незаслуженные деньги, то в его глазах вы взяли на себя обязательства. Выполнить которые вам, может статься, будет и не под силу.