Пасьянс на красной масти - Шелестов Кирилл - Страница 5

— Как выросли цены, — сочувственно покачал я головой. — Мы-то там у себя в Уральске такие деньги и в глаза не видели. Собирались по простоте душевной предложить тебе миллион за твои акции.

Если уж мы заговорили о миллионах, мне хотелось бы знать, что нам обещают взамен.

— Акции? — рассеянно переспросил он. Он снял очки, протер их платком и близоруко поморгал. — Ах, ты про этот азотный комбинат? — Его интонация, вероятно, должна была показать, что таких предприятий у него несколько. Он опять надел очки. — Для меня сейчас эта сделка не имеет смысла. Когда мы выиграем выборы, я заберу в доверительное управление акции мэрии, причем бесплатно. И у меня будет контрольный пакет. Тогда уже я буду решать, управлять там самому или продавать всю эту шарагу целиком, по цене бизнеса.

— Разумно, — согласился я. — Но если ты проиграешь, то акции мэрии достанутся кому-то еще. И твои тогда будут стоить три рубля в базарный день. При условии, что ты еще что-то предложишь на сдачу.

Пожалуй, по первым минутам нашей встречи нельзя было определить, пытаемся ли мы прийти к соглашению или наскакиваем друг на друга, как бойцовские петухи. Я не люблю такой стиль общения. И тупо, и грубо, как отзывался один мой знакомый уличный художник о работах Сальвадора Дали.

— Я не проиграю! — уверенно заявил Хасанов, вздернув подбородок. — Я веду переговоры с автомобильным заводом. Кое-кто в администрации уже готов помогать нам. Я там, как-никак, основной дилер! Стоит им отвернуться от Силкина, и ему придет конец.

Я промолчал. Это было столь же несомненно, как левостороннее движение в Нижне-Уральске, после переноса сюда столицы Великобритании. Дело было за малым.

— А потом, не забывай про Ломового! — Он понизил голос и многозначительно поднял палец. Татарские глаза азартно блеснули, как будто он зашел с козырной карты.

Это было уж совсем топорно. Даже не Дали. В лучшем случае, Репин. Политика нашей фирмы заключалась в том, что мы избегали контактов с бандитами. Во всяком случае, открытых.

— Вы с Ломовым собираетесь убить действующего мэра? — спросил я с невинным любопытством.

Он понял, что хватил через край.

— Ну при чем тут убийство! — возмущенно воскликнул он. — Я такими делами не занимаюсь! Просто Силкин — трус. И зная, что Ломовой против него, он впадает в истерику. И совершает ошибки.

— То есть вы его запугиваете? — не отставал я. Порой я бываю настойчив не только с женщинами.

— Ну что ты заладил одно и то же! — посетовал он. — Я же совсем о другом толкую! Вопрос в том, на каких условиях вы собираетесь со мной работать? Верите вы мне или нет?

Лично я не собирался с ним работать вообще. И не думаю, что ему поверил бы даже Вася. Даже в ту минуту, когда Вася выходил из отеля пьяный и в шлепанцах.

— Я что-то не совсем понимаю, — признался я.

— После того как Рукавишников станет мэром, я получу совсем иной простор, — с нажимом объяснил Хасанов. — У меня будет весь Нижне-Уральск. И тогда забирайте ваш азотный комбинат и что хотите в придачу. Но сейчас, сейчас! — он подчеркнул это слово, — в связи с огромными расходами я испытываю необходимость в надежном партнере. К Храповицкому я отношусь с большим уважением. — Он слегка наклонил чернявую голову с зализанным пробором, признавая в моем шефе равного себе. — Он серьезный бизнесмен. Его поддерживает губернатор. Короче, в каком-то смысле вам повезло. У вас появилась редкая возможность разделить со мной часть моих рисков и уже через несколько месяцев вернуть в десятки раз больше.

— То есть ты предлагаешь нам вложить деньги не в проект, а непосредственно в тебя? — уточнил я, пытаясь понять, слишком ли он много выпил, или положение его настолько тяжелое, что ему уже не приходится выбирать.

— Ну конечно! — обрадовался он моей догадливости. — Вы сейчас даете деньги на выборы. Я беру на себя гарантии того, что все поставленные вами условия будут выполнены. В конце концов, я готов назначить вашего человека в мэрию на любую ответственную должность. Хочешь, иди сам. Первым заместителем? Ну как?

Он зачем-то поменял местами стоявшие перед ним на столе подставку для карандашей и статуэтку в виде лошади, как будто собирался показать мне фокус.

— После твоей победы? — опять уточнил я.

— Ну да, после победы, — ответил он с некоторым раздражением. И отодвинул лошадь подальше. — Или ты в ней сомневаешься?

— Нет, нисколько, — ответил я с преувеличенной вежливостью, которой всегда придерживаюсь в разговоре с пьяными, сумасшедшими и политиками. — И о какой сумме идет речь?

— Два с половиной миллиона, — откликнулся он с готовностью. — Я прошу всего лишь половину того, что вкладываю сам. Под мое слово. А оно, согласись, дорогого стоит!

Я был согласен. Под такие гарантии он мог бы просить и десять. Вопрос лишь в том, кто бы ему их дал.

Он опять заглянул в камеру, и его лицо напряглось. На нем отразилось даже нечто вроде испуга.

4

Дверь распахнулась, и в кабинет стремительно влетела высокая, очень красивая женщина лет двадцати шести, с длинными светлыми волосами. Я сразу невольно встал. Хасанов, наоборот, инстинктивно вжался в кресло.

— Надеюсь, я не помешала? — спросила она Хасанова тоном, который не допускал никакого сомнения в том, что она может кому-то помешать. — Собственно, я на секунду. — На ходу она порылась в сумочке, достала сигареты, потом оглянулась, ища, куда бы сесть. — Бог мой, когда ты, наконец, уберешь отсюда это убожество! — Она брезгливо кивнула на занавески. — Я была в городе и хотела узнать, ты заедешь за мной перед банкетом или мне добираться в ресторан самой?

Она говорила властно и отрывисто. У нее были огромные серо-зеленые глаза, прямой нос, капризный рот и тонко очерченные скулы. В мрачном, унылом кабинете она смотрелась ослепительно и вызывающе.

За все годы своей деловой карьеры я не помню, чтобы чья-то жена или любовница врывалась в офис мужа без предупреждения. Рабочий кабинет всегда был мужским святилищем, куда женщин не допускали. Исключением являлись лишь те случаи, когда спутниц жизни вызывали, чтобы сообщить им об уменьшении их содержания.

Костюм цвета хаки с погончиками на плечах и серебряными пуговицами придавал ее тонкой фигуре воинственную решительность. Узкие брюки были заправлены в высокие сапоги. Она была похожа на наездницу. Или на дрессировщицу. В любом случае, ей не хватало хлыста. Впрочем, резкость ее манер отчасти его заменяла.

— Ты могла бы и позвонить, — буркнул он, ежась, как от сквозняка. — И не кури, пожалуйста, в моем кабинете. Сколько можно повторять, я не выношу табачного дыма!

— Могла бы, — усмехнулась она, усаживаясь на диване и закидывая ногу на ногу. — Если бы ты брал трубку. Кстати, почему твои секретарши после того, как ты с ними переспишь, перестают со мною здороваться?

Он открыл рот, чтобы разразиться негодующей тирадой, но она не позволила.

— Я уже предупредила эту новенькую, что даже не буду запоминать ее имени. Поскольку, если она не научится себя вести, то ее ждет участь всех предыдущих. — Узкой рукой в кольцах она отбросила назад длинные волосы и пустила дым колечком.

— Это моя жена Ирина, — сказал Хасанов с какой-то болезненной гримасой. — А это Андрей Решетов.

Она оторвалась от созерцания тающего кольца дыма и скользнула по мне небрежным взглядом. Ее глаза были почти прозрачными.

— Я, кажется, что-то слышала, — отозвалась она равнодушно.

Когда красивая женщина реагирует на вас как на фонарный столб, это задевает. Даже если красивая женщина является чужой женой, а вы не обладаете иными достоинствами, кроме ваших недостатков.

— Я был здесь на гастролях месяц назад, — подсказал я. — Пел баритоном арию Демона. В вашей филармонии.

— У нас нет филармонии, — отрезала она. И, потеряв ко мне интерес, вновь повернулась к Хасанову.

— Между прочим, я сегодня проезжала мимо твоей автостоянки, ну той, за городом, на которой последние три дня круглосуточно торгуют автомобилями. За наличные. Не знаю, в курсе ты или нет, но цены, по которым их отдают, на двадцать процентов ниже заводских. Это чья-то глупость?..