Пасьянс на красной масти - Шелестов Кирилл - Страница 40

— Что же ты мне предлагаешь? — упрямо возразила она. — Все отдать? Остаться нищей с двумя детьми и начать искать работу секретарши?

Она презрительно надула губы.

— Но почему я должен что-то предлагать?! — взорвался я. — Я знаю обо всем этом еще меньше тебя!

— Не кричи на меня! — тоже вспылила она. — Я не собираюсь тебя удерживать. Я тоже должна понять, нужен ли мне мужчина, готовый со мной спать, но не готовый разделять со мной опасность!

— Спасибо, — пробормотал я сквозь зубы. — Но, раз уж мы начали торговаться, я, кажется, не готов даже спать с тобой.

Повернулся и вышел. Не оборачиваясь.

Поддавшись на ее вспышку, я опять дал втянуть себя в глупую ссору. Скорее всего, она была не права. Но причин гордиться собой мне это не прибавляло.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Я успел доехать до своего дома, отпустить охрану и переодеться, когда мне позвонила Марина.

— Приезжай немедленно и забирай своего друга! — категорично приказала она.

Пожалуй, за сегодняшний день у меня образовалось слишком много начальников. Марина никогда не разговаривала со мной таким тоном. Мне показалось, что она или до предела взвинчена, или не совсем трезва. Мчаться к ней и становиться свидетелем чужих семейных ссор меня не очень тянуло. Но мобильный телефон Храповицкого упорно не отвечал, и, проклиная шефа, я поплелся из дома на улицу.

Я не стал возвращать свою охрану, у которой и без того были трудные дни. Моя машина стояла в гараже. Я завел ее и поехал один.

Меня удивило, что возле дома Марины я не обнаружил ребят Храповицкого. Гадая о том, куда они подевались, я позвонил.

Дверь открыла Марина. Вообще-то она была яркой красивой женщиной, хотя и не дотягивала до необходимых Храповицкому ста восьмидесяти сантиметров. К тому же была не блондинкой, а брюнеткой, с черными, слегка раскосыми глазами. Вероятно, семь лет назад стандарты Храповицкого еще находились в процессе своего становления и допускали отклонения.

Впрочем, в эту минуту назвать Марину привлекательной не решился бы даже я. Вид у нее был такой, как будто ее долго и немилосердно таскали по квартире, задевая при этом ею о посторонние предметы.

Ее роскошные черные волосы были растрепаны и всклокочены, тушь и помада размазаны по лицу, под глазом красовался внушительный синяк.

Вдобавок ко всему, она с трудом удерживала равновесие, дыша на меня перегаром.

— Зверь на кухне! — сообщила она коротко. — Рычит и кусается!

И пошатываясь, прошла вперед.

Храповицкий, взъерошенный, злой и совершенно пьяный, сидел в углу за кухонным столом. Его белый костюм, который он, вероятно, надел специально, готовясь к торжественному разрыву, был смят и кое-где залит вином. Он окинул меня мутным мрачным взглядом и открыл рот, чтобы что-то сказать, но Марина его перебила:

— Немедленно убирайся из моего дома!

— Это мой дом! — возразил Храповицкий, недобро усмехаясь. — Я его купил. И я никуда отсюда не поеду! Я намерен здесь жить!

Я понял, что в разработанном им сценарии произошли существенные изменения.

— Пошел вон! — приказала Марина.

Храповицкий в ответ молча швырнул в нее стеклянную вазу с цветами, но не попал. Ваза разбилась об стену, осколки стекла и цветы полетели на пол. Храповицкий задумчиво посмотрел, как по полу расползлась лужа.

— Я не могу никуда ехать! — вдруг объявил он. — Я уже отправил охрану. У меня нет транспорта. Я же не могу среди ночи купить трамвай!

— Прибереги эти уловки для своих шлюх, — посоветовала Марина. — Андрей тебя отвезет.

Фарфоровый чайник со стола полетел следом за вазой и разделил ее скорбную участь.

— Я сейчас вызову милицию! — пригрозила Марина.

— Заодно спроси у них, кто им деньги платит! — отозвался Храповицкий.

— Я предупреждаю тебя в последний раз, — объявила Марина. — Или ты немедленно уберешься, или я сама уйду! Я лучше буду ночевать на вокзале, чем с тобой!

Храповицкий хрюкнул и завозился. Видимо, он собирался перейти к более решительным действиям по пресечению бунта на корабле, потому что сделал попытку подняться. Но его так качнуло, что он опять рухнул на стул.

— Андрей, — сказал он, тяжело вздыхая. — Отвернись, пожалуйста. Я ее сейчас пристрелю.

Он начал шарить в поисках пистолета, но то ли устал от усилий, то ли передумал, и бросил.

— Ладно, — решил вдруг он. — Я ухожу. Но учти, дура, это навсегда!

— Наконец-то! — воскликнула она.

— Ты будешь валяться у меня в ногах! — уверенно предсказал он ей скорое будущее.

— Ага! — с готовностью отозвалась она. — Жди, идиот!

С моей помощью Храповицкий грузно поднялся, смахнув со стола пару чашек. Потом сделал несколько неверных шагов, по-прежнему опираясь на меня. Выбираясь из кухни, он с отвращением оглядел последствия произведенного им разгрома.

— Пойдем отсюда, брат, — горько сказал он мне. — Что мы здесь делаем? Это не дом, а какой-то свинарник! Порядочная женщина не может жить в таком бардаке, — добавил он поучительно.

Теперь уже Марина запустила в него чашкой. И попала в плечо. Что не помешало чашке упасть на пол и разбиться.

— Видишь, любит она меня! — самодовольно пояснил мне Храповицкий. — Страдает. А мне все равно. Я даже не обращаю на нее внимания. Ты заметил?

— Нужен ты мне! — крикнула Марина вслед. — Кретин.

2

— А где твоя доблестная охрана? — меланхолически покачиваясь, осведомился Храповицкий, когда мы оказались на улице.

— Я ее тоже отпустил, — объяснил я. — Я же не знал…

— Это к лучшему, — прервал меня Храповицкий. — Я сам поведу твою машину. Сегодня ночью я буду работать у тебя водителем. Только не забудь мне потом на бутылку подкинуть. Я не гордый. Ты же знаешь.

Идея не показалась мне удачной, но спорить с ним в его состоянии было совершенно бесполезно. Со второй попытки он вскарабкался за руль.

— Трофимыч, в райком! — приказал он сам себе, трогаясь.

Мы повиляли по темным пригородным дорогам и все-таки вывернули на шоссе.

— Ты знаешь, что у этой старой проститутки кто-то есть?! — с возмущением заявил Храповицкий.

— Оставь! — попросил я. — Она уже не слышит. Можешь не валять со мной дурака.

— Ты думаешь, я шучу?! — Храповицкий повернулся ко мне всем корпусом и уставился на меня тяжелым взглядом.

— Смотри на дорогу! — взмолился я.

Мы неслись по ночному городу со скоростью сто километров в час, и он продолжал набирать обороты.

— Я тебе говорю, у нее кто-то есть! — повторил Храповицкий, неохотно отворачиваясь. — Ты видел, как нагло она себя вела! На вокзал она собралась! Она к своему мужику намылилась!

— Я не верю! — сказал я убежденно. — Ты просто выпил.

— Я тоже не верил, — терпеливо объяснил Храповицкий. — Сначала. А потом все понял. И выпил. Конечно. После того, как ее поколотил. А что мне еще оставалось?! Вообще-то я не бью женщин. В мирной жизни. Но я был вынужден. Я припер ее к стенке. И эта подержанная прошмандовка во всем призналась.

— Она просто решила сыграть на твоей ревности, — отмахнулся я. — Проверенный женский трюк.

— А я тебе говорю, нет! — взвился Храповицкий, добавляя газу. — Я что, по-твоему, не вижу, когда врут! У нее кто-то есть! Я не хотел ее бить. Я деликатный человек. Я просто вежливо намекнул ей, что она проститутка и воровка. И старая толстая лошадь.

— Она не толстая, — возразил я.

— Толстая! — уперся Храповицкий. — И старая. И лошадь. И она созналась. Ну и началось! Но ты только представь своим умом, какая низость! Изменять мне! Мне! О котором мечтают все женщины города! И который в ответ…

— Монашеским известен повеленьем, — не утерпел я, хотя становилось не до смеха. Машина вихляла и регулярно выныривала на встречную полосу.

— Да, — не распознав иронии, грустно согласился Храповицкий. — Я проявлял твердость все семь лет. Отказывал себе во всем. Как последний идиот. Надо мной смеялась вся область. А эта, мягко выражаясь, законченная тварь, изменяла мне. И с кем, представляешь?