Пасьянс на красной масти - Шелестов Кирилл - Страница 20

— А вот и наш терминатор. — Он подошел и похлопал меня по плечу. — Смотри-ка, его не арестовали.

Веселость его была вымученной.

— Проходи, Решетов, рассказывай! — нетерпеливо потребовал губернатор. — Мы уж тебя заждались!

Он сел и поправил халат на своих белых, полных, безволосых ногах. Его холеное красивое лицо изображало живое любопытство.

Я устроился в кресле и второй раз за последние несколько часов пересказал то, что случилось вчера. В отличие от следователей прокуратуры, губернатора интересовали не столько подробности убийства, сколько скандал с Бомбилиным. Он заставил меня повторить эпизод с появлением на банкете Бомбилина и бегством нижнеуральского мэра.

— Задергался Силкин! — с удовлетворением заключил он, потирая руки. — Чувствует близкий конец. Надо его проучить! А заодно и автозавод. Возомнили себя центром вселенной! Месяц уже как началась избирательная кампания, а они ни разу не приехали ко мне посоветоваться! Как это не спросить у губернатора его мнения! А может быть, мне там Силкин не нужен вовсе! Вдруг у меня другие планы? Кстати, — нахмурился он. — Откуда он вообще взялся, этот Бомбилин? Кто за ним стоит? Храповицкий метнул на меня предостерегающий взгляд.

— Думаю, сам по себе выскочил, — ответил он как можно небрежнее. — Такие одержимые люди порой развивают бешеную активность. Вряд ли кто-нибудь из серьезных бизнесменов возьмется его поддерживать.

— Э, нет, — протянул Лисецкий. — Тут я с тобой, Володя, не соглашусь. Им кто-то руководит. Поверь моему политическому чутью, идет чья-то хитрая игра. Не могу пока объяснить ее смысл, но в одиночку идти против всех?! Нет, никакой Бомбилин на это бы не решился. Он, может, и сумасшедший. Но не дурак.

То ли в моем лице что-то отразилось, то ли сыграла природная подозрительность Лисецкого, но он вдруг повернулся ко мне и неожиданно спросил:

— Как ты думаешь, Решетов?

— Вам виднее, — равнодушно ответил я. И даже потянулся, показывая, что тема мне не интересна. — Я вообще в политику в Нижне-Уральске не особенно вникаю.

Лисецкий испытующе посмотрел мне в глаза, пытаясь понять мои мысли. Но я выдержал его взгляд со всей возможной беспечностью.

— Ну сейчас-то, по крайней мере, этот Бомбилин действует в интересах Рукавишникова, — заметил губернатор, отчасти успокаиваясь, но все еще настороженно. — Что уже неплохо. Рукавишникову, между прочим, надо помогать. Ты слышишь, Володя? Без Хасанова он останется на мели.

Судя по выражению лица Храповицкого, он собирался ответить резкостью. Вероятно, спросить, почему о помощи просят его, а не Гозданкеров. Но овладел собой и сдержанно кивнул.

— Конечно, с этим убийством все очень некстати, — с досадой поморщился Лисецкий. — Начнется следствие,

всплывет какая-нибудь грязь, приплетут Рукавишникова. Силкин попытается раздуть скандал! Как будто нельзя было подождать до конца выборов! — Он отпил вина, съел финик и опять приободрился. — Но во всем есть положительные стороны. В том числе и в этом убийстве. Надо представить дело так, что в устранении этого Хасанова больше всех был заинтересован Силкин. Правильно говорю? Володя, ты там отдай распоряжение своим средствам массовой информации.

Храповицкий все-таки не выдержал.

— Я-то отдам! — проворчал он угрюмо. — Я — командный человек и не веду подковерные игры. — В эту минуту своей обиды он, похоже, искренне верил в то, что говорил. — Только не знаю, последуют ли моему примеру Гозданкеры.

— А что Гозданкеры? — снисходительно поднял брови Лисецкий. — Гозданкеры будут делать то, что я им скажу. Ефим, кстати, звонил мне. Рассказывал что-то про вашу встречу. Жаловался, что ты ему угрожал.

Лисецкий с любопытством взглянул на Храповицкого, и по мгновенному блеску в его глазах я вдруг отчетливо понял, что он знает о нашей встрече не поверхностно, как он пытался показать, а во всех подробностях. У меня даже мелькнула мысль, что это именно он наставлял Ефима перед тем, как тот приехал к нам.

— Я угрожал?! — взвился Храповицкий. — Нет уж, Егор Яковлевич, я не угрожал! Я предупреждал. И если вы не остановите эту зарвавшуюся свинью, я сотру ее в порошок. Даю вам слово!

Лисецкий состроил недовольную гримасу.

— Ну за что ты его так ненавидишь? — томно заговорил он. — Он мой старинный друг. Проверенный. Надежный. До известных, разумеется, пределов. Конечно, у него есть свои недостатки. Он, например, очень жаден. — Можно было подумать, что сам Лисецкий является олицетворением щедрости. — Но, поверь, он совсем неплохой человек. Вы оба близки мне. И я хотел бы, чтобы вы с ним дружили, а не враждовали.

Эта фраза, почти дословно повторявшая сказанное Ефимом на встрече, лишь укрепила мои подозрения в том, что всей этой интригой руководил именно Лисецкий.

— Позвольте мне самому выбирать себе друзей! — отрубил Храповицкий.

— Володя, ты дуешься, как маленький, — окончательно развеселился Лисецкий. — Пойми, у Ефима есть свои резоны. Он, например, считает, что человека с твоим характером опасно укреплять. То есть, обладая привычкой к лидерству и большими деньгами, ты в любую минуту можешь захотеть самостоятельно определять политику области. И перейти от меня на сторону моих врагов.

Я готов был поспорить, что если у Ефима и появлялись такие мысли, то вкладывал их в его голову не кто иной, как губернатор. И Храповицкого, и Гозданкера интересовали только деньги. Политика была для них средством, а не целью. Для Лисецкого же все обстояло как раз наоборот.

— Нет, нет. — Лисецкий протестующее замахал руками, заметив, что Храповицкий готов возразить. — Я-то так не считаю. Я доверяю тебе и отлично тебя понимаю. Но у Ефима другая натура. Он робкий, как зайчик. Он всего боится.

Ефим совершенно точно не походил на робкого зайчика. Об этом мы все трое отлично знали.

— Если бы он боялся, он бы не лез напролом, — процедил Храповицкий.

— Володя, он всего лишь пытается сохранить то, что у него есть, — заступился губернатор. — И в этом он, наверное, прав. Зачем менять то, что уже существует? Это несправедливо. Ты хочешь работать с областью? Я не возражаю. Но предложи что-то новое.

Он многозначительно посмотрел на Храповицкого. Но тот был взведен, как курок, и не уловил намека.

— А разве я не предлагал? — вскинулся Храповицкий.

— Значит, не настолько интересны были твои предложения, как тебе кажется, — наставительно заметил Лисецкий. — Значит, нужно что-то другое. Свое.

Последнее слово он подчеркнул, явно, вкладывая в него особый смысл.

— Ну что, может быть, на бильярде сыграем? — Он лениво поднялся, давая понять, что разговор на эту тему завершен.

У Храповицкого хватило воли проиграть ему пару партий, и губернатор отбыл, чрезвычайно довольный собой.

— Поехали ко мне, — вдруг предложил Храповицкий. — Надо поговорить, а мне здесь уже до смерти надоело.

Было довольно поздно, что-то около одиннадцати, но я согласился. Это был тяжелый для его самолюбия день, он выглядел усталым и подавленным. Я ему сочувствовал.

8

Сколько я помнил Храповицкого, он непрерывно находился в состоянии переезда, оставаясь при этом на месте. С завидным энтузиазмом он скупал землю и строил для себя дома. Он дотошно вникал в проекты, следил за тем, как идут работы, рассказывал об этом своим подругам и советовался с ними по поводу мебели.

В результате, как только он заканчивал очередной дом, какая-нибудь из дам его большого сердца изъявляла горячее желание сменить жилище. Поскольку она вложила в это новое архитектурное чудо столько сил и души, что ей нужна компенсация. И Храповицкий после череды скандалов, скрежеща зубами, уступал. Перевозил ее, продавал ее прежнюю квартиру и начинал строить заново.

Я затрудняюсь сказать, что именно не устраивало его в доме, где он обитал, тем более что наличие гарема не позволяло ему ночевать там слишком часто. Это был просторный трехэтажный коттедж за городом, в зеленой зоне, с большим участком.