Застава - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 50

– Если вы скажете, что вас насторожило, – может быть, я сумею еще чем-то помочь? – предложил я.

– А почему бы и нет? – Беккер пожал плечами. – Давайте выслушаю вас, как человека, хорошо знающего подозреваемых… Все очень просто, Иван. Если вы подумаете секунду, вы сами поймете, чем отличаются два множества – арестованных на заставе и вашей отважной спасательной команды…

Я подумал. И мне очень не понравился ответ.

– Среди нас не было женщин… – прошептал я.

– Бинго, – усмехнулся Беккер. – Агент Очага употребил слово «она».

– Надеюсь, это не Галя… – сказал я.

– Не любите свою «ведьму»? – спросил Беккер.

– Она хорошая старушка, – возразил я. – У нас вся застава славная… мне так казалось. Но она уже старая. Уж если кто-то предатель и заслуживает смерти – лучше старуха, чем молодая женщина, верно?

– Какой потрясающий прагматизм! – кажется, я впервые серьезно удивил Беккера. – Ну… наверное. Хорошо, Иван. Теперь главный вопрос – кто мог убить охрану в поезде? И рассматривайте как подозреваемых всех, не только женщин.

– Почему?

– Потому что агент Очага мог и соврать, или просто оговориться, – кисло сказал Беккер. – Потому что нападение не обязательно совершил агент – все вы были взбудоражены, напуганы и мечтали убежать.

– Не знаю, – я пожал плечами. – Все время об этом думал. Когда я очнулся, а я вроде первый пришел в себя, то все были на местах, в закрытых клетках. Следов никаких не было. Тот, кто зарезал конвоиров и ранил Эйжел, должен, наверное, быть в крови. Нож – грязное оружие, особенно если его вынимать из раны. Но вначале я не всматривался, потом все подходили к отсеку конвойных, к Эйжел, ну и перемазались… Как это технически можно было реализовать – вообще загадка. У кого-то, получается, был при себе заряд усыпляющего газа? А еще отмычка, чтобы снять наручники и выйти из клетки. Я не знаю. Всю голову себе сломал, никаких зацепок.

Беккер почему-то казался разочарованным моими словами.

– А самое главное – зачем? – сказал я. – Бежать? Но ведь никто не убежал. Сложный портал? Тогда зачем вообще вырываться? Убить Эйжел, чтобы не сказала лишнего? Так ведь не убили. Может быть, чтобы попасть к вам? К примеру – захватить «детонатор»? Но ведь все равно нас сюда и везли!

– Да, это самый главный вопрос, – кивнул Беккер. – К чему столь кровавая, жестокая и бессмысленная акция? При этом проведенная холодно, расчетливо и, увы, удачно.

Он помолчал, глядя на меня. Потом сказал:

– Вы, разумеется, остаетесь в тюремной камере, Иван. Но я могу на свой страх и риск оставить вас без наручников. И даже разрешить пользоваться душем… вам бы это не помешало. Если вы, конечно, дадите мне честное слово, что не попытаетесь открыть портал и вернуться на Землю.

– Договорились, – кивнул я. – Даю слово. Только можно тогда попросить, чтобы те, кто караулят в моей квартире точку возвращения, покормили рыбок в аквариуме?

Беккер с очень серьезным видом кивнул.

– Хорошо, Иван. Со следующим курьером передам вашу просьбу.

Он даже взял со стола ежедневник и что-то отметил в нем. Потом обронил:

– Я на Земле держал рыбок. Это большая ответственность, они же совершенно беспомощны и зависимы от человека. Живут себе в стеклянной тюрьме и не подозревают, что полностью зависят от человека, что чуть что не так – и будут задыхаться и жрать друг друга…

Глава 19

Камера была очень комфортабельной. Кровать – как в недорогом, но приличном отеле, даже с двумя подушками. Письменный стол, на котором заботливо положили Библию, Коран (разнеся их на всякий случай в разные углы столешницы) и Доктрину Цада, основной священный труд Центрума. Еще имелась стопка бумаги, карандаш и чернильная авторучка земного производства. Даже окошко имелось, небольшое, зарешеченное и с видом на внутренний двор, но все-таки.

И наручников на мне не было. А одежду выдали новую, чистую – свободные брюки из серой материи, светло-голубую рубашку, белье, носки и что-то вроде теннисных туфель на каучуковой подошве. Все неброское, простое, но новое и чистое.

И даже душ в камере был. Душ вообще в Центруме редкость, они и в городах-то предпочитают мыться в ванне (у кого есть) или в банях (что довольно популярно). Но тут был душ и шампунь с гелем в стеклянных (разумеется) флаконах. Да здравствует мыло душистое и полотенце пушистое…

Я вымылся, размышляя, откуда за мной следят. Скорее всего, зеркало односторонне прозрачно. Но я не стал паясничать, строя гримасы невидимому наблюдателю, вымылся и оделся, почистил зубы заботливо предоставленной щеткой. Она была грубая, потому что натуральная – с настоящей свиной щетиной. Но к этому в Центруме я привык. Даже ухитрился разыскать в Москве магазинчик, где за бешеные деньги продавали такие «натуральные щетки» – деревянные и с грубой, даже на вид неприятной щеткой. Что поделаешь, чокнутых любителей всего натурального хватает. Переселиться бы им в Центрум, то-то они бы быстро осознали разницу между туризмом и эмиграцией.

Конечно, это все-таки была тюрьма. И насчет дружеского диалога с Берндтом Беккером я не обольщался. Точно такие же диалоги наверняка вели со всеми нами. Разве что Ведьме и Кальке, возможно, назвали других подозреваемых. Даже если Берндт и впрямь мне доверяет – это не значит, что наблюдение ослабят хоть на гран. Пока штаб не выяснит, стопроцентно точно, кто именно предатель – нас не отпустят. А если не выяснит – уничтожат всех.

Возможно ли вообще это выяснить?

Едва я вернулся из ванной комнаты, как в дверь вошли, впрочем, перед этим коротко, не ожидая ответа, постучали. Это оказались два охранника. Китайцы, что наводило на определенные мысли о том, откуда шло больше всего порталов в район Марине. В пограничной страже китайцы были, разумеется, но в целом их не очень-то жаловали. Бытовало мнение, что любой француз, немец, русский, да кто угодно, может легко оторваться от своих земных корней и стать пограничником. А вот китайцы… они всегда остаются китайцами.

– Иван, господин полковник Беккер попросил вас тщательно и точно описать все события, произошедшие с вами за последние восемь дней, – сообщил один из китайцев.

– Именно за восемь? – уточнил я.

– Именно за восемь, – повторил китаец мои слова. – У вас есть три часа времени.

– Тщательно не получится, – я покачал головой. – Я очень устал…

– Вам принесут чай, – сказал китаец и вышел, не дожидаясь ответа.

Маленький чайник принесли минут через пять, когда я, позевывая, сидел за столом и мусолил в руках чернильную ручку. Интересно, почему именно восемь дней? С того момента, как в руки пограничников попал агент Очага?

Чай был почти прозрачным и слегка пах затхлостью. Одна первая же кружка начисто смыла с меня всю усталость. Я налил вторую и принялся писать.

Москва… Какие-то житейские дела… Центрум… патруль… нарушитель… Москва… звонок Старика… встреча в его квартире… Центрум… разгромленная застава… встреча с Гольмом… встреча с Эйжел… путешествие в Марине… арест… побоище в вагоне…

Я уложился в три часа. Мне дважды приносили свежий чай, один раз – горку сладкого печенья, посыпанного какими-то зернами. Может быть, и в печенье был стимулятор, а может быть, чай оказался воистину волшебным – но я встал из-за стола куда бодрее, чем за него садился. И был даже разочарован, когда китаец собрал исписанные листки и коротко бросил:

– Отдыхайте.

Совет выглядел насмешкой – какой уж отдых после такого чайку! Но едва я лег на кровать и закрыл глаза, как тут же провалился в сон, глубокий и спокойный.

Спал я на удивление недолго и проснулся сам, чувствуя себя вполне отдохнувшим. За окном уже темнело. Я едва успел сходить в туалет и умыться, как в дверь снова постучали.

– У господина полковника Беккера возникли некоторые вопросы, – сообщил китаец и вручил мне лист бумаги с аккуратными, бисерным почерком написанными вопросами. – У вас есть час и двадцать минут.

– А поесть? – спросил я.