Пепел наших костров - Антонов Антон Станиславович - Страница 43

Как раз в этот момент Жанна оглянулась и, увидев жест подруги, подумала: «Лучше бы патронов побольше».

Патронов было мало и, нарвавшись на более хорошо вооруженных людей, отряд мог здорово пострадать. Так здорово, что вполне могли оправдаться мрачные пророчества Веры и предчувствия Юльки.

«Я везучая!» – повторила про себя Жанна, но рука ее непроизвольно потянулась ко лбу, и предводительница валькирий размашисто перекрестилась, неизвестно почему сложив пальцы по-староверчески.

51

Бунт в Лефортове назревал с того дня, когда в Шамбале нашли золото. Сидеть в камере в то время, когда другие богатеют за считанные дни, просто нестерпимо.

А когда Лефортово осталось единственным действующим следственным изолятором в Москве – на другие не хватало охраны – ситуация осложнилась еще больше. Сюда бросали всех – от мелких нарушителей, арестованных только потому, что так захотела левая нога патрульного офицера, и до серьезных бандитов, которые уверовали в то, что власть в Москве уже перешла в руки мафии – а это оказалось не совсем так.

Однако к тому было близко, и Шаман – самый авторитетный из бандитов, отдыхающих в лефортовских камерах – просто бесился оттого, что кто-то на воле проворачивает такие дела, а он остается в стороне.

И тут в Лефортове появился молодой человек спортивного вида в штатском, который попал туда не как арестант, а через парадный вход, предъявив удостоверение сотрудника возрожденного комитета государственной безопасности.

Этот молодой человек вызвал Шамана на беседу и как бы между прочим сказал негромко:

– Пантера передает тебе привет.

– Он у вас? – удивился Шаман, считавший Пантеру неуязвимым.

– Он с нами, – поправил молодой человек.

– То есть? – не понял Шаман.

– Есть одно хорошее дело, – еще тише произнес чекист.

– Какое еще дело?

– Прибыльное. Золото. Пантера уже собирает дань с некоторых приисков, но работы – непочатый край. Он хочет тебя в партнеры.

– И что?

– Охрана тюрьмы ослаблена. Если будет совершен налет снаружи и одновременно начнется бунт внутри, охрана ничего не сможет поделать.

– А кто будет налетать снаружи? – поинтересовался Шаман уже с явным оттенком интереса.

– Пантера со своими людьми. Думаю, ты понимаешь, что когда он начнет акцию, охране будет совсем не до вас.

– Но мы ведь заперты в камерах.

– В нужное время я вызову тебя на допрос. Я работаю в оперативной бригаде по твоему делу, и допуск у меня такой, что ни один вертухай не посмеет меня остановить. К тому же в следующий раз я буду не один. Мы разоружим охрану в этом коридоре, а потом откроем камеры.

– Заманчиво… – пробормотал Шаман. – И когда это будет?

– Когда все будет готово. Не беспокойся, скоро. Но имей в виду – дело может сорваться от любой мелочи. Если хоть одна живая душа узнает о плане, оно сорвется наверняка. От вас не требуется никакой подготовки, а следовательно, знать заранее об акции никому не надо. Чем больше неразберихи будет, когда все начнется – тем лучше. Думаю, твои люди пойдут за тобой без лишних рассуждений и уговоров?

– Это точно, – кивнул Шаман.

– И этого достаточно. Повторяю категорически – о плане не должен знать никто. Абсолютно. Даже самый верный человек может оказаться стукачом. Это понятно?

– Ясно.

– Отлично. Возможно, мы еще встретимся до операции. Или, может быть, к тебе придет вот этот человек, – оперативник показал Шаману фотографию три на четыре и тут же быстро спрятал ее. – Но может так случиться, что никаких дополнительных встреч не будет, и я приду уже непосредственно в день операции. Так что будь готов.

– Всегда готов, – ответил Шаман и сам усмехнулся, потому что в школе его так и не приняли в пионеры. В своем классе он единственный ходил без красного галстука и ужасно этим гордился, как и регулярными двойками, колами и одной единицей с минусом, которую поставил юному Боре Шамшурину учитель математики, доведенный до отчаяния.

На самом деле Боря, конечно, знал, сколько будет дважды два. Он вообще отличался умом и сообразительностью, как выяснилось впоследствии. Однако ему ужасно нравилось выводить учителей из себя, демонстрируя абсолютное отсутствие знаний.

Даже неизбежная домашняя порка не могла затмить этого удовольствия – особенно если учесть, что Боря Шамшурин был единственным за всю историю своей школы, кто получил единицу с минусом.

Однако это было очень давно.

В прошлой жизни.

52

Володя Востоков не ушел с Гариным во время его поспешного бегства из Москвы. Он предпочел и дальше оставаться в гуще событий и наблюдать, как творится история.

Тем более, что ему самому вроде бы ничто не угрожало. Представитель «революционного студенчества» нужен был Казакову, чтобы его правительство окончательно не потеряло лицо.

Востоков давно понял, что его используют, чтобы разбавить слишком уж полицейский имидж нового руководства, и больше никакой роли у него в этом правительстве нет – однако Володя был не тот человек, которого это могло смутить. Он считал себя в первую очередь ученым и уже начинал догадываться о том, чего все остальные даже не подозревали. Он замечал некоторые интересные закономерности там, где все остальные видели только нагромождение случайностей.

И чтобы иметь возможность наблюдать развитие событий без помех, лучше было носить в кармане удостоверение члена правительства, а не волчий билет.

Однако у генерала Казакова были другие планы. Востоков доставлял все больше беспокойства. Пользуясь своим положением, он печатал в «Российской газете», которая теперь выходила только раз в неделю и то не всегда, статьи, идущие вразрез с генеральной линией. И в частности, рассуждал на тему возвращения к натуральному хозяйству и стилю жизни доиндустриальной эпохи.

Все, что он писал, было чистой правдой. Дачники, осевшие за городом, действительно жили подобно крестьянам далекого прошлого. Да и городская жизнь без света, воды и машин, бегущих по улицам, ничем не напоминала двадцатый век, не говоря уже о двадцать первом.

Но генерал Казаков строил свою пропаганду на том, что жизнь день ото дня становится все лучше, проблемы успешно решаются, геологи ищут нефть, лесорубы рубят лес, и скоро в домах вновь появится свет, заработают предприятия и народ заживет не хуже чем до катастрофы.

Понятно, что Казакова не устраивали выступления революционного студента Востокова в единственной и последней газете Москвы. Но с этим справиться было просто – запретить публикацию и дело с концом.

Но была и другая беда. Востоков вздумал протестовать. И не только против ущемления своей личной свободы слова, но и против нарушения прав человека вообще. В частности, против расстрелов без суда и следствия.

– Да я тебя самого расстреляю без суда и следствия! – кипятился Казаков, но Востоков знал, что на это чекисты вряд ли пойдут. Власть уходила у них из рук.

Мафия перехватывала контроль над городом.

Табориты и дачники пока что враждовали с бандитами, но желание свалить полицейское правительство могло оказаться сильнее взаимной неприязни. И репрессии в отношении Востокова и других статистов как раз могли послужить для таборитов толчком к объединению с Варягом.

Но терпеть Востокова рядом с собой генерал тоже больше не мог. Это было выше его сил. А устроить его побег в Табор, как это было сделано с Гариным, означало усилить правительство Экумены. Как никак, Востоков значился вице-премьером, а если премьер и вице-премьер «революционного правительства» сойдутся вместе, то может оказаться, что таборный кабинет легитимнее кремлевского, где останутся только два других вице-премьера.

И решил Казаков спрятать Востокова в лефортовской одиночке, а народу сообщить, что он заболел. В случае чего вице-премьера всегда можно будет предъявить общественности, а в остальное время он не будет путаться под ногами.

Утром генерал вызвал Востокова к себе и сказал деловым тоном: