Вкус к убийству. Сборник детективных произведений английских и американских писателей - Эллис Элайджа - Страница 59

— Да.

— Мне бы этого не хотелось.

— Элен, это вы убили Нортона?

Она на мгновение поднесла фужер к свету.

— Да.

Мелодия на пластинке окончилась, послышался щелчок, и на вращающийся круг лег новый диск. Снова зазвучала музыка.

— Вы не должны были говорить мне этого.

— Но вы же спросили, а я не могу лгать вам. Вы сами знаете, почему, не так ли? И не сообщите в полицию, да?

Я молчал.

Она поставила фужер на стол и быстро прошла к картине, прислоненной к креслу.

— Даже не помню, когда писала ее. Интересно, о чем я тогда думала?

— Вы имеете отношение к смерти Крамера?

— Нортон говорил мне, что переоборудует свою комнату. Я знала, что у Крамера слабое, очень слабое сердце. Знала и то, что он оставил мне все свое наследство. Я предложила Нортону, чтобы Крамер стал его первой жертвой. Нортон так и не понял, почему. — Она внимательно смотрела на меня. — Вы шокированы? Отчего?

— А если бы Крамер не умер?

— Тогда бы я задумалась над чем-нибудь еще.

— Вы так просто относитесь к вопросам жизни и смерти?

Она взглянула на другую картину.

— Мне нравится синий цвет. Больше, чем какой-нибудь другой. Я никому раньше не говорила об этом.

— Почему вы убили Нортона?

— Он собирался сообщить обо мне полиции — у него не было другого способа справиться со мной. Не сказала бы, что это была мучительная смерть. Полчаса сна, потом пятнадцать минут и — полное небытие.

— Но что он мог им рассказать? У него и самого могли возникнуть проблемы.

— Он вообще не стал бы упоминать Крамера. Просто написал бы анонимную записку в полицию, и сообщил об остальных. О них он не знал, разве что о том, кто был непосредственно перед Крамером, но мог догадываться.

— И сколько же было этих остальных?

— Пять, — она нахмурилась. — Нет, шесть. Разве это важно? Все они уже мертвы, но полиция обязательно найдет возможность повесить их на меня. Я ведь не всегда была Элен Морланд, — она посмотрела на меня. — Нельзя мне в тюрьму.

— Ну, возможно, не в тюрьму.

Ее глаза округлились.

— Если кто-то посчитает, что я сумасшедшая, я возражать не стану. А вы?

— Я буду вынужден обратиться в полицию. Вы знаете, что я так сделаю.

— Но мы ведь с вами не такие, как все. Должны ли мы подчиняться их законам?

— Несомненно.

Она побледнела.

— Раньше я никого не любила. Так неужели теперь я должна потерять все, что имею?

Мне нечего было ответить ей.

— Когда вы собираетесь пойти в полицию?

— Не знаю.

— Утром. Времени будет достаточно. Я не сбегу. Теперь уже некуда бежать. Некого ждать, — она слабо улыбнулась. — Поцелуй? Наш единственный поцелуй?

И я поехал домой. Выпил и стал ждать.

На рассвете я позвонил Элен. Никто не подошел к телефону, да я и не ожидал ответа.

Она никуда не сбежала, хотя ее уже не было.

И мир снова опустел.

Вкус к убийству

— Уверен в том, что сосиски являются самым благородным изобретением человечества, — проговорил Генри Чендлер. — А поданные в виде бутерброда, они не только питательны, но и весьма практичны. Человек может поглощать пищу, даже не уделяя ей внимания. Он может читать, смотреть или сжимать револьвер.

Электрические часы на стене показывали пятнадцать минут пополудни и, если не считать нас с Чендлером, в конторе никого не было.

Он откусил кусок бутерброда, пожевал его и проглотил. А затем улыбнулся.

— Мистер Дэвис, вы и моя жена вели себя весьма неосторожно. Крайне неосторожно, и сейчас мне это на руку. Разумеется, я устрою все так, чтобы каждый считал будто вы сами покончили с собой. Но даже если полиция не удовлетворится подобным объяснением и заподозрит убийство, ей все же будет недоставать мотива. В сущности, нас с вами ничто не связывает, если не считать того факта, что вы наняли меня… в числе двадцати других.

Я опустил холодные пальцы на край письменного стола.

— Ваша жена все равно узнает. Она пойдет в полицию.

— В самом деле? Сомневаюсь. Женщина способна на многое ради своего любовника… когда он жив. Но если он мертв, это меняет дело. Женщины, мистер Дэвис, невероятно практичны. А кроме того, Элен может лишь подозревать, что я убил вас. Уверенности у нее не будет. И эта неопределенность, помимо всего прочего, помешает ей вспомнить дорогу в полицейский участок. Она скажет себе, причем вполне разумно, что ей ни к чему предавать огласке вашу интрижку с ней. Да и потом, не исключено, что кроме меня, найдется еще с десяток людей, которым хотелось бы отправить вас на тот свет.

В моем голосе отчетливо звучало отчаяние.

— Полиция все проверит. Она обнаружит, что вы остались здесь, тогда как все остальные ушли.

Чендлер покачал головой.

— Не думаю. Никто не знает, что я здесь. Я ушел вместе с другими, а вернулся, точно зная, что, кроме вас, в конторе никого нет. — Он чуть пожевал губами. — Мистер Дэвис, я решил, что разумнее всего будет убить вас во время обеда. Полиции труднее всего установить, кто где находился в это время. Люди кушают, снуют повсюду, ходят за покупками, а потом снова возвращаются на работу. Получается, что практически невозможно подтвердить… или опровергнуть… их утверждения относительно того, где они действительно находились. — Он снова потянулся к коричневому бумажному пакету. — Обычно я обедаю в одном из кафе неподалеку отсюда. Однако я не ил тех, кого запоминают или на отсутствие которых обращают внимание. В течение двух недель, мистер Дэвис, я дожидался той минуты, когда вы задержитесь на работе после ухода остальных. — Он улыбнулся. — И вот сегодня утром я заметил, что вы принесли свой обед в кабинет. Наверное, дела не позволили вам отлучиться на обед!

Я облизнул губы.

— Да.

Он приподнял верхнюю часть бутерброда и уставился на вынырнувшие оттуда две маленькие сосиски.

— Реакция человеческого тела бывает весьма странной. Я понимаю, что в стрессовых ситуациях — горе, страхе, гневе, — оно ощущает позывы голода. В данную минуту, мистер Дэвис, я ужасно проголодался. — Он улыбнулся. — Вам и в самом деле не хочется есть? В конце концов, этот бутерброд ваш.

Я ничего не ответил.

Чендлер утер губы бумажной салфеткой.

— На данной ступени своей эволюции человек продолжает нуждаться в пище. Вместе с тем, с точки зрения человека, отличающегося присущей мне чувствительностью, слишком много мешает гурману выдержать свои привычки. Когда передо мной лежит отбивная котлета, я прикасаюсь к ней с известной долей опасения. Известно ли вам, что стоит мне вонзить зубы в какой-нибудь хрящ, как я испытываю настолько сильное потрясение, что не в состоянии разжать их? Он внимательно посмотрел на меня. — Вы, наверное, находите меня не вполне нормальным из-за моей способности в подобные моменты говорить о еде? — Чендлер кивнул, словно соглашаясь с самим собой. — Я и сам не знаю, почему сию же минуту не всадил в вас пулю. Или это потому, что мне нравятся такие мгновения и я хочу продлить их? А, может, просто потому, что мне ненавистен финальный жест? — Он пожал плечами. — Но даже в том случае; если он мне действительно ненавистен, смею вас уверить, что я все же совершу этот последний шаг.

Я оторвал взгляд от бумажного пакета и перевел его на пачку сигарет, которые лежали на столе.

— Вам известно, где сейчас находится Элен?

— Вы что, хотели попрощаться? Или заставить ее отговорить меня от моего намерения? Извините, мистер Дэвис, но у вас ничего не выйдет. Элен уехала в четверг на неделю к своей сестре.

Я прикурил сигарету и глубоко затянулся.

— Мне не жаль умирать. Напротив, я нахожусь в нормальных отношениях и с миром, и с населяющими его людьми.

Он чуть наклонил голову, очевидно, не вполне понимая меня.

— Это было уже трижды, — сказал я. — Трижды… До Элен была Беатрис, а перед Беатрис — Дороти.