Хрустальное яблоко - Ефимов Алексей - Страница 12

– Древние Боги наконец-то проснулись и потребовали жертвы, – не поймешь, серьезно или в шутку предположил мрачным тоном рыжеволосый плечистый Тиудир (с фамилией фон Лютциг), с которым Игорь встречался в поединках пару раз. Кроме того, трудно было не зачитаться его «Историей тевтонов», которую печатал их лицейский альманах – работа мальчишки походила на мальчишескую же песню, вдохновенную, в которую вложена вся душа, и оттого почти не замечаются огрехи, ошибки и неточности исполнения. – Нас всех отвезут в Аркаим[5] и торжественно сожгут в Равноденствие. Как лучших из лучших, – добавил он без ложной скромности (но в общем-то справедливо).

Мальчишки примолкли. Потом зеленоглазый, веснушчатый Славка Макаров, известный пирокинетик[6], не без успеха пытавшийся учить этому младших, тряхнул головой и сказал серьезно:

– Если бы по правде так было нужно для Родины – я бы пусть… Разве мало наших на самом деле за Родину… сожгли?

– И совсем даже не торжественно, – добавил его тезка (и троюродный брат Игоря) Славка Данич. Каждый из мальчишек понял, что имел в виду хорват, они опять примолкли, посматривая вокруг рассеянно и нетерпеливо.

Игорь снова внимательно оглядел всех мальчишек. Слова Тиудира о жертве не шли из головы. Нет, это была, конечно, шутка. Но и что-то от правды в ней ощущалось тоже.

Ему очень захотелось домой. Это было странное и непривычное желание. Секунду анализировав его, Игорь понял, что это – обычный страх. Страх перед неизвестностью, перед загадочной темнотой вне освещенного круга возле уютной, обжитой пещеры.

И упрямо наклонил голову, заставляя страх отступить.

На экране пятнадцать мальчишек покачивались в открытом вагончике, везущем их на дворцовый лунадром. Они вертелись и весело глазели по сторонам. В таком возрасте больше всего угнетает неподвижность, пусть сколь угодно комфортабельная – больше всего бодрит движение, пусть сколь угодно трудное…

– Это они и есть?

Его Высочество Цесаревич, скрестив руки на груди, смотрел на экран поверх отцовского плеча. Василий Вячеславович был очень похож на отца, только одевался не в парадный мундир гвардии, а в довольно скромную повседневную форму звездолетчиков со знаками различия капитана второго ранга военно-космических сил.

Император кивнул, не оборачиваясь:

– Это они и есть.

Цесаревич покачал головой:

– Не перемудрил ли дядя Илья со своим планом? Все привезут показывать достижения своей техники, а мы…

– Технику мы везем тоже, и лучшую, которая есть, ты это отлично знаешь, – ответил Император. – Но многих на этом сборище техникой не удивишь. Никакой, даже самой изощренной. Разве наша техника заставила два с лишним века назад развалиться альянс Чужих?

– Но мальчишки… – Василий Вячеславович вздохнул. – Можно было бы отказаться от участия в рукопашных боях. Это, в конце концов, всего лишь один из многих видов соревнований.

– Слушай, Васька, – отец наконец обернулся к сыну, – мне кажется, что это ты мой отец, а не я твой! Вспомни-ка себя лет сорок назад. Выпади тебе такое – неужели ты стал бы прикидывать, рассчитывать и думать?! Или вцепился бы руками и ногами в такой шанс с криком: «Мое, не отдам!»?!

Засмеявшись, Цесаревич поднял руки в шутливом жесте сдачи.

– То-то же, – наставительно сказал ему отец. И оба они вновь повернулись к экрану – вагончик сворачивал на поле, и мальчишки, повскакав с мест, разглядывали Императорскую яхту, которая должна была доставить их на базу витязей «РА».

– Не подведите, ребята, – тихо сказал Император. – И возвращайтесь живыми.

4. На палубе – слушать!

– Вот это да! Игорь, смотри! – Андрюшка Ворожеев так пихнул Игоря в бок, что тот скривился. Но ничем не ответил – было не до этого.

Призыв был зряшным. К иллюминаторам шаттла прилипли все пятнадцать лицеистов – расплющивая о стекло носы и даже отпихивая друг друга. Не потому, что не хватало места – просто от волнения, словно место у иллюминатора как-то приближало смотрящего к этому – этому, к чему неуклонно приближался шаттл. И до мальчишек постепенно начинало доходить, что вот это – и для них тоже, они летят туда! Кто-то, окончательно обалдев от счастья, выкрикивал:

– «Разящий»! «Решительный»! «Полтава»! «Грозный»! «Верный»! А вон англосаксы! «Хенгист»! «Вюрсгеорт»! Смотрите, сколько их!

Они смотрели. Они смотрели во все глаза.

Там, где за орбитой Плутона Ближний Космос словно бы обрывается в черную бездну – оттолкнись от Солнца, шаг – и упадешь в ничто, в то ничто, которое так долго когда-то прятало от землян звезды – там, где кончались огни поселений и станций, там – в неправдоподобно четком строю – гигантской, раскинувшейся на несколько десятков километров буквой W – сияли в пустоте походными огнями корпуса множества кораблей. Их было… Игорь попытался сосчитать, хотя точно знал, что их сорок (авианосец, два линкора, четыре крейсера, десять эсминцев и три вспомогательных судна от каждой из Империй) и знал все корабли по именам. Но сейчас просто разбегались глаза. И те проблемы, сомнения и тревоги, которые – никуда от них не деться – приходили к каждому из мальчишек по ночам, казались смешными и ничтожными перед лицом такого воплощения силы человечества.

Не отлипая от иллюминаторов, мальчишки начинали переглядываться. В глазах у них появлялась смесь гордости и тревоги. Они – пятнадцать юных воинов Русской Империи и пятнадцать летящих сейчас где-то воинов Империи Англо-Саксонской, их ровесников, они лишь маленькое звенышко в защищающей Землю кольчуге. Вот она, сияющая и грозная броня человечества. Ее мощь наглядна и неоспорима. Там – тысячи людей. Тысячи лучших звездоплавателей, пилотов, ученых, разведчиков, контактеров, инженеров, техников. И многих, многих других – взрослых людей, которые могут и умеют все. Но… но ведь даже крохотного ослабевшего звена достаточно, чтобы вражеское копье вошло в бок, чтобы пробила грудь бойца свистящая стрела… И ведь ждут сейчас где-то – совсем далеко – другие. Ждут, охваченные той же самой страстью, одной мыслью – победить. Победить их, землян. Ждут – такие, как в фильмах, которые показывали на базе «РА» на острове Буян[7]. Ждут – привыкшие давить весом, числом и мощью своих жутких кораблей, грозой своих невыдуманных побед, памятью о непобедимости своих предков, опрокинувших черт-те сколько миров… Ждут.

И они, пятнадцать человек, – они летят. Не на экскурсию. Даже не на соревнования. Они летят в бой. На равных со взрослыми. Как в годы Той Войны.

А если… если я…

Дальше не думалось. Дальше не хотелось думать. Игорь, глядя, как из подплывающего борта линкора «Полтава», окутываясь облачками вымерзающего воздуха, выпрыгивают гибкие щупальца захватов, решил – не за других, за себя и только за себя: «Ну что ж. Если я чего-то не смогу – лучше пусть умру, пытаясь смочь. И все».

И пришло спокойствие.

Шатлл медленно, в полной тишине, потеряв собственный ход, плыл, подчиняясь захватам, к открывающемуся створу ангарной палубы линкора – сравнительно с кораблем – небольшой совсем. Наверху нависал, делаясь огромным, острый нос ходовой рубки. Почти физически ощущались взгляды – оттуда, сверху, из-за толстых плит прозрачной брони – там взрослые люди, офицеры, смотрели на шаттл, хорошо зная, кто на нем летит. А мальчишки не спешили рассаживаться по креслам, хотя этого и требовала посадочная инструкция. И не смотрели друг на друга. За два месяца они отлично изучили и лица, и привычки своих товарищей – пятнадцати лучших дворян-лицеистов в возрасте 13 – 14 лет, которых выбрала Русская Империя. Им не требовалось глядеть друг другу в лицо или что-то говорить – мысли и чувства читались и так, читались, как крупный текст на белом листе.