На острие меча - Сушинский Богдан Иванович - Страница 9

– Это опять вы, д'Артаньян, – угрюмо констатировал виконт, подпирая подбородок запыленными кулаками. – Оказывается, это все еще вы…

– Я понимаю, согласно вашим личным представлениям о войне, меня уже давным-давно не должно было существовать.

– Согласно моим – не должно, – согласился де Морель.

– Пока вы утешаете себя тем, что это не последнее сражение, которое вам придется проиграть, дослуживаясь до полевого маршала [8], я утешу вас еще одной пренеприятнейшей вестью: вам суждено сопровождать стоящего перед вами лейтенанта мушкетеров до самого Парижа.

Истекло не менее минуты, прежде чем до виконта, наконец, дошел смысл того, что сказал д'Артаньян. Но и после этого де Морель всего лишь недоверчиво покосился на него, не решаясь как бы то ни было реагировать на это более чем странное сообщение.

«Сопровождать до Парижа! Разве что сбежав с фронта! Впрочем, от д'Артаньяна можно ожидать чего угодно… Кроме одного: он не способен сбежать с фронта», – заставил себя быть более справедливым в отношении земляка-гасконца де Морель.

– Вы так задумались, наш юный виконт, – уже более жестко проговорил д'Артаньян, – что позволили себе не расслышать приказа.

– Да? Это следует считать приказом? – медленно, неуверенно поднимался на ноги де Морель. – Отправляться в Париж? Но здесь невозможно получить такой приказ, уважаемый граф. Здесь, в проклятой Фландрии, или как там называется эта земля, такой приказ не способен отдать нам даже Господь Бог.

– Вы правы: никто, кроме главнокомандующего, принца де Конде. Он как раз может позволить себе такое, уж поверьте старому служаке-гасконцу. Даю вам полчаса на то, чтобы разыскать своего коня и прибыть к таверне.

10

Огонь действовал на Мазарини вдохновляюще. Он пробуждал в нем твердость и непоколебимость римского легионера, спокойно воспринимающего мысль о смерти, но не допускающего мысли о поражении. Да, огонь возрождал в нем дух предков-римлян.

Завороженный пламенем, он не заметил, как в кабинете появился секретарь Франсуа Жермен – монашеского вида пятидесятилетний человек с лицом философствующего аскета. Франсуа вошел из боковой двери, за которой была его конторка, и, сделав несколько неслышных шагов, дабы не отвлекать кардинала от самолицезрения на фоне «ритуального костра», взглянул на лежащие на столе свитки и пакеты – почту первого министра.

Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы убедиться: Мазарини еще и не приступал к знакомству с ней. Поняв это, секретарь молча уставился в спину первого министра, решая для себя, каким образом вернуть размечтавшегося кардинала к бренности его государственных дел.

– Я просил вас пригласить графа де Брежи [9], – не оборачиваясь, сухо произнес кардинал, уловив его присутствие.

«Конечно, кардиналу куда проще напоминать о моих обязанностях, чем приниматься за выполнение своих», – вздохнул Жермен.

– Он прибыл, ваша светлость, и около часа ожидает в официальной приемной.

– Вот как? Тогда пригласите его, Франсуа, пригласите. Это же граф де Брежи. Он не должен слишком долго ждать вашего соизволения.

– Уже приглашаю.

– Что еще? – поинтересовался первый министр, обнаружив, что секретарь все же не торопится выполнять его распоряжение.

– Вашей аудиенции добиваются также графиня де Корти и барон…

– Графиня и барон подождут, – прервал его кардинал.

– Помнится, вы обещали графине, что…

– Мало того, – еще резче отреагировал первый министр, – подготовьте их к мысли, что ждать придется не менее двух часов. Извинившись при этом и сославшись на государственные дела. Неотложные государственные дела, Франсуа, – поучительно добавил Мазарини, все еще стоя спиной к секретарю.

– Им так и будет сказано, ваша светлость, – застыл в поклоне секретарь. – Постараюсь подготовить их к самому безнадежному исходу.

– Понимаю: ничто не доставит вам, Франсуа, столько удовольствия, как неудачный визит ко мне графини де Корти и ее дядюшки-барона.

«Как и вам – сведение усилий графини к полному фиаско», – мысленно ответил секретарь, однако высказывать это вслух не решился.

– Что еще, радетель вы наш государственный? – язвительно поинтересовался кардинал.

– Должен доложить, только что прибыл гонец из ставки принца де Конде. Он сообщает, что у стен Дюнкерка…

– Военные донесения, какими бы они ни были, я предпочитаю выслушивать из уст самих гонцов, – вновь резко перебил его кардинал, повернувшись, наконец, лицом к секретарю. – Тем более что мне прекрасно известно, что происходит сейчас у стен этого злосчастного Дюнкерка. Где гонец? Граф де Брежи пусть тоже какое-то время подождет.

11

Пустив впереди обоза сотника Гурана с десятком казаков, Сирко теперь сам возглавил колонну. Немного подремав в седле, широкоплечий, худощавый тридцатилетний полковник выглядел бодрым и готовым к любым неожиданностям. Новый, еще не искореженный копьями, не исполосованный сабельными шрамами панцирник его вызывающе поблескивал на солнце, и лишь неосмотрительно привязанный к седлу шлем свидетельствовал о том, что полковник все еще не рассчитывает на скорую схватку.

Впереди каньон резко расступался, открывая широкую каменистую долину, и Сирко заметил, что у сосновой рощи к их дороге пробивается еще одна колея, сбегающая с правого склона. На ней-то и появился небольшой отряд польских гусар, окружавший довольно скромный обоз из кареты и трех повозок.

– Отряд полковника Сирко с обозом! – рванулся к гусарам Гуран. – Кто такие?! Куда держите путь?!

– Ротмистр гусарского полка кварцянского войска Радзиевский, – доложил офицер подъехавшему вслед за сотником Сирко. – Приказано сопровождать до Каменецкой крепости подданную французского короля графиню де Ляфер с ее обозом.

– К крепости? – переспросил полковник. – Сопровождать? Мой отряд движется туда же. Что, графиня настолько важная особа?

– Два года назад бежала из Франции, где до сих пор воспринимается как участница заговора против кардинала Ришелье. Неудачного, следует сказать, заговора.

– Ого! Оказывается, графиня еще и слывет заговорщицей! Теперь она считает, что кардинала Ришелье удобнее всего интриговать, сидя за стенами подольской крепости на Украине?

– Господин полковник… – укоризненно посмотрел на казака ротмистр. – Кардинал Ришелье давно умер. И теперь, как и все кардиналы-предшественники, по воскресеньям мирно беседует с самим Богом.

– Неужели действительно умер? Вот видите, как долго к нам в степь идут вести из Парижа, – нашелся Сирко. – Значительно дольше, чем из степи в Париж. Надеюсь, умер он своей смертью, без помощи графини де Ляфер?

– Своей, как это ни странно.

– Понимаю. По этому поводу у графини траур. Плач отшельницы на стенах пограничной крепости, – продолжал мрачно иронизировать полковник, с любопытством поглядывая при этом на карету. Графиня все еще не появлялась, однако присоединение к ним отряда Радзиевского все же обещало скрасить их утомительное путешествие под заунывный скрип повозок. – Или, может быть, теперь она плетет заговор против нового кардинала? Кстати, кто этот несчастный?

– При дворе несовершеннолетнего Людовика XIV первым министром Франции является кардинал Мазарини. На которого регентша короля, королева-мать Анна Австрийская, так упорно не уживавшаяся с Ришелье, теперь просто молится, – с не меньшей иронией просветил далекого от европейских дел казачьего полковника Радзиевский.

– Вижу, графиня де Ляфер потратила немало времени, посвящая вас во всевозможные дела и тайны парижского двора, ротмистр, – улыбнулся обычно сдержанный Сирко. Скуластое худощавое лицо его с изогнутым тонким носом казалось настолько же привлекательным, насколько и мужественным. Однако улыбка редко нарушала степную гармонию его евро-азиатского облика. – Хотя мне не совсем понятно, – не обращал он внимания на побагровевшее лицо ротмистра, – почему, в таком случае, заговорщица все еще разъезжает в кибитках по дорогам Подолии, вместо того чтобы готовиться к придворному балу в Париже?