Рыцари Дикого поля - Сушинский Богдан Иванович - Страница 6

6

Ни графини де Ляфер, ни польского принца в доме доктора де Жерона полковник не застал. Об этом его уведомила стройная девица, плечи которой скрывала черная накидка из волос, а большой серебряный крест, покоящийся на пышной, слишком вызывающе очерченной груди, призывно требовал припасть к ногам его распятия – и целовать, целовать долго и набожно, отрекаясь и молясь, впадая в грех и тотчас же раскаиваясь в нем.

– Вы католичка?

– И даже иезуитка, – с явным вызовом уточнила женщина.

– «И даже».

– Надеюсь, припасть к кресту на моем теле вам помешает не это? – с убийственной точностью вычитала его мысли черноволосая.

Округлые, отданные вечному загару щеки ее украшали две обескураживающие ямочки, способные увлечь кого угодно, даже если он смертельно ненавидит учение Игнация Лойолы и всех его последователей.

– Вы храбры, – неуверенно сказал Гяур. Однако девушка уже подалась к нему всем телом, и грудь ее еще более вызывающе потянулась к его губам.

– Храбрая, да. Вот только говорите вы об этом слишком неуверенно, – почти прошептала девушка. – Откуда у вас столько покаянной неуверенности, мой бродячий рыцарь?

Губы иезуитки показались князю чуть тоньше тех, к которым он привык, целуя Диану де Ляфер. Только у Дианы они, наверное, были чуть нежнее и трепетнее. Возможно, графиня всего лишь лучше, чувственнее играла влюбленность? Не исключено. Как бы там ни было, а графиня нравилась ему такой, каковой она обычно представала. Может быть, именно поэтому князю и легко было с Дианой, что образ этой женщины не нужно было ни придумывать, ни каким-то образом… додумывать, приукрашивать.

Впрочем, о графине Одар сейчас старался не вспоминать – богохульствуя, не стоит молиться. А то, что без богохульства и первородного греха во время этой встречи не обойдется, в этом князь уже не сомневался.

И все же… Эта пленяющая грудь и этот огромный мученический крест, на котором, судя по всему, был распят уже не один страдалец, рискнувший причаститься грудью иезуитки…

Гяур вдруг ощутил, что его охватила мстительная ярость. Раскинув руки с широко растопыренными, слегка дрожащими от волнения пальцами, он азартно поймал в них, словно в сети, обе груди девушки, и сжал их так, что брюнетка вскрикнула и приподнялась на носках. Но при этом она не попыталась вырваться или позвать на помощь, а, наоборот, еще отважнее подалась навстречу его поцелую. Лишь в последнее мгновение князь проскользнул устами мимо ее уст и сделал то, что намеревался – слегка преклонив колено, подобострастно припал к распятию.

– Эй-эй! Эй! Что за страсти Господни? – захватила его за волосы на затылке девушка. – Я, конечно, ценю ваши христианские чувства. Но не так же неистово, князь Одар-Гяур, не так неистово! Я не могу позволить, чтобы каждый последователь Иисуса предавал себя распятию на моей груди.

Однако полковник словно бы не слышал ее. Страстно повертел головой, как бы требуя: «Не мешай!» и, обхватив ее руками чуть повыше талии, он изогнул стан девушки и вновь припал к распятию.

На несколько мгновений иезуитка поддалась ему, замерла, предаваясь ощущению близости мужчины, но затем вновь, правда, уже не столь бурно, возмутилась:

– Но мы с вами все еще на улице, князь Гяур! Мы даже не вошли в здание.

– Какое это имеет значение?

– Не хотите же вы, чтобы вокруг меня собралась толпа целовальников креста, словно вокруг блаженной?

– Кто вам сказал, что я не желаю этого?! Наоборот, я хочу, чтобы толпы мужчин почитали вас, но не за блаженную, а за святую. Впрочем, пусть они осаждают вас как блаженную, уверовав, что одно прикосновение к вашей груди способно исцелить.

– Оно действительно способно исцелить, князь, – неожиданно сухо заметила иезуитка. – Почему вы говорите об этом, как о чем-то немыслимом? Всякий, кто припадет к этой груди, немедленно исцелится, вот только припадать к ней дано не всякому. И потом, вопрос: от чего именно способен исцелиться этот несчастный?

– От чего же?

Фламандка чувственно вздохнула и совершенно иным, почти обреченным голосом поведала:

– В том-то и дело, что до сих пор на этой груди мужчины исцелялись, как правило, от тех моих колдовских чар, с которыми к ней припадали.

Гяур понимающе улыбнулся, но тут же спохватился:

– Никогда не поверю в это, прекраснейшая из прекраснейших, – напыщенно, в лучших традициях Востока, произнес он.

– Только попробовали бы поверить… – со скрытой угрозой предупредила его фламандка.

Все еще не уверенная в том, что у Гяура хватит мужества прервать эти слишком затянувшиеся страсти, женщина обеими руками приподняла его подбородок и заставила выпрямиться. На губах ее заиграла улыбка – такая же иезуитская, как и ироничный взгляд ее больших черных глаз.

– Я понимаю, что долгое пребывание в испанском плену заставляет вас, князь Одар-Гяур, по-иному вдыхать запах женского тела, по-иному воспринимать его. Но все же – не столь неистово…

– Откуда вы знаете, кто я? Почему вам известно мое имя, а также то, что я побывал в испанском плену?

– Но ведь и для вас тоже не тайна, что перед вами – гостья доктора де Жерона и что зовут меня Камелией.

– Так, значит, это вы и есть – Камелия… – не спросил, а скорее утверждался в своих догадках Гяур.

– Не знаю, каким вы предстаете в ипостаси воина, но в ипостаси простачка-любовника вы явно не смотритесь. Как, впрочем, и в ипостаси актера.

– Может быть, впервые в жизни мое удивление было искренним, однако же оно тоже развенчано.

– Теперь я понимаю, почему графине де Ляфер приходится хлопотать о вас, словно о несмышленом племяннике.

Гяур поиграл желваками, но промолчал. Что он мог сказать ей, каким образом возразить? Попытаться убедить, что на самом деле графиня не хлопочет о нем? Обидеться, и тем самым подтвердить мнение о себе Камелии?

– Впрочем, сегодня вас интересует не столько графиня де Ляфер, сколько рыцарствующий монах Ян-Казимир Ваза, брат польского короля. Разве не так? – спасительно пришла ему на помощь сама фламандка. – Причем интересует он вас не сам по себе, а всего лишь как претендент на пока еще занятый польский трон.

– Мне возразить нечего, вы правы.

Попробовал бы он признать это в присутствии самой графини!

– Тогда проходите в дом. Почему мы стоим у двери?

– То есть в данный момент вы здесь.

– Хозяйка? Почти. – В этот раз улыбка Камелии стала добрее. Она, конечно, все еще не отказывала себе в удовольствии слегка подтрунивать над пришельцем, но это уже не становилось для нее самоцелью. – Не менее часа мы пробудем в доме одни. Если не считать двух слуг, которых в таких случаях никто и никогда в расчет не принимает.

– И все это время мы терпеливо будем ждать появления графини де Ляфер… – именно так, не спросил, а иронично констатировал князь, наслаждаясь идиотизмом самой ситуации, в которой они оба должны были оказаться.

– Проводить время с одной женщиной, чтобы ждать другую? – осуждающе покачала головой Камелия.

– Но вы же сами создаете подобную ситуацию.

– Из этого не следует, что тут же этим ситуациям подчиняюсь, – игриво предупредила фламандка, явно призывая полковника испытать свое везение.

– Ваше мнимое упрямство, Камелия, меня вряд ли взбудоражит, тем более что в данную минуту интересует не ваша постель и не ваша «высокая нравственность»… – это свое ученое словосочетание «ученая нравственность» князь произнес с какими-то особыми интонациями.

– Что же в таком случае способно по-настоящему взбудоражить вас?

– Только одно – правдивость ваших ответов.

– …Чего от меня вправе требовать только муж и священник. При чем здесь вы?

– Прежде всего, хочу знать, почему вдруг вы завели разговор о Яне-Казимире? – попытался увести ее князь от дальнейшего чтения морали.

– Уже хотя бы потому, что тема эта мне более близка и приятна. К тому же здесь проявляется и моя собственная заинтересованность, – с вызывающим спокойствием ответила Камелия, но тут же, слишком уж не вовремя, умолкла.