Господин горных дорог - Иорданская Дарья Алексеевна - Страница 2

   Согласием Келы никто интересоваться не стал. В назначенный день - откладывать особо не стали и решили сыграть свадьбу вторицей* - девушку обрядили в богато вышитый наряд. Деревня была невелика, так что свадебный поезд добрался до домика Летцы пешком. Впереди сват - сам староста - чуть поодаль хмурый жених, в своем черном городском платье, украшенном лентами. От его надменности Келу просто трясло.

   - Стерпится-слюбится, - назидательно сказала Летца.

   Она, не смущаясь внучки и почтенных крестянок-мамок, сгребала в сундук свои вещи. Ведьма не пожелала мешать молодым, и тут как раз кстати староста выделил ей новую избушку "за дельный совет". В этом крылось что-то неприятное, злое, у Келы аж закололо кончики пальцев. Или это из-за жесткой вышивки на переднике, в который она вцепилась?

   Свадебная церемония почти не отпечаталась в голове у Келы. Только недоумевающие глаза отца Афония и странный блеск глаз чужака. Теперь - ее мужа. Он поцеловал ее, как того требовал обычай, и губы были холодные. Кела обмерла.

   На свадебный пир староста не поскупился, тем более, еды этой осенью было вдосталь. Хотя Летца и пророчила суровую злую зиму, а свадьбу чужака сыграли на славу. К вечеру молодых проводили до покосившегося домика ведьмы - бывшего домика ведьмы - и оставили. Кела замерла у окна, стараясь не оборачиваться. Из лавок, досок и ароматных набитых травой тюфяков, как и положено, собрали брачную постель. Без сундуков и утвари было бы пусто, но проклятая кровать занимала почти всю горницу. А на том малом свободном месте, что оставалось у печки, стоял Григор, медленно раздеваясь.

   - Иди сюда, - холодно приказал он.

   И как только чужак мог показаться Келе красивым? Он был надменен и изнежен, и глаза у него были злые. Защищаясь, Кела обхватила себя за плечи - как нелепо - и прижалась к стене. Чужак обогнул кровать и подошел к ней. Руки у него были с узкими кистями и тонкими пальцами, как у болотного закликуши*. Сначала на пол полетел венчальный венок, а когда руки потянулись к застежке платья, Кела завизжала.

   - Ты должна слушаться меня, жена, - скривился Григор. - Снимай платье и иди в постель.

   Взгляд у него был такой холодный и жуткий, что Кела поспешила подчиниться. Она расстегнула крючки свадебного наряда, сняла нижнюю юбку и, крепко зажмурившись, юркнула под одеяло.

   Григор был настойчив, почти жесток, и руки и губы его были ледяные, словно у мертвеца. Когда пытка закончилась, Келе оставалось только лечь на край постели, чтобы оказаться подальше от мужа, и заглушить рыдания подушкой. Вот дыхание Григора выровнялось, и стало понятно, что он спит; Кела осторожно встала, прокралась к печке. Летца, пусть и неохотно, обучила внучку кое какой ворожбе. Вот трава ворочай, с ней можно приворожить любого. А эти голубоватые невзрачные метелки - сильнейший яд, горная смерть. Даже нескольких мелких веточек хватит, чтобы человек, пусть самый сильный, умер в мучениях. Кела помяла горную смерть в руках, после чего с отвращением вышвырнула за дверь. Что это она, в самом деле?!

   Да, семейная жизнь с чужаком не сахар, но мысли об убийстве больше не приходили в голову Келе. Ни днем, когда под презрительным взглядом мужа она пыталась вести их скудное хозяйство, ни ночью, когда она вынуждена была терпеть его ласки. Хветродуй-младшой следом за луной шел на убыль, приближалась Духова ночь, когда наступает зима и Дикая охота* с разбегу выезжает на свои угодья.

   Отец Афоний называл этот порубежник днем Всех Святых и корил горожан за темноту и суеверие, ведь святые завсегда спасут страждущих от бесов. Крестьяне торопливо крестились и продолжали мастерить обереги. За полседмицы до Духовой ночи Кела взяла баночку с белой краской и принялась поновлять защитный знак над дверью.

   - Неужели нечисть осмеливается тронуть ведьму? - услышала она голос Григора.

   Чужак - ее муж - сидел на крыльце, следя глазами за извилистым путем кисти.

   - Писание говорит, что черти уносят душу ведьмы в ад, - по возможности любезно ответила Кела.

   - Вы здесь не верите в Писание, - возразил Григор. - Верите черт знает во что.

   Кела сделала последний завиток и начала спускаться, но одна из ступенек, видимо, совсем прогнившая, обломилась. Выронив банке, Кела со вскриком попыталась нащупать опору. Холодные крепкие руки вовремя подхватили ее. Вид у Григора был немного разозленный.

   - Убиться вздумала... жена?

   Он никогда не звал ее по имени. Кела выпуталась из цепких объятий и взялась за лестницу. Три ступеньки и впрямь превратились в труху. Их нужно было заменить еще летом, но руки не доходили. Кела убрала лестницу в сарай, кое-как собрала с дороги разлившуюся краску и ушла готовить обед. Даже забыла поблагодарить мужа, хотя было за что.

   В Духову ночь, чтобы высказать свое расположение, староста позвал Григора на праздник последнего Костра. Даже прислал в дом красивые одежды, вызвавшие у Григора привычную брезгливость. Тем не менее, Кела отгладила их, разложила на лавке и отправилась спать.

   Григор в эту ночь не трогал ее, можно было бы отдохнуть, но сон как назло не шел. А стоило забыться на несколько минут, начинались кошмары. Уже под утро пригрезилось огромное маковое поле, а посреди него - страшное пугало с головой-тыквой. Оно покачивалось на ветру, скрипя, и глаза у него горели, как уголья. И вдруг оно завращало глазами и взревело: "Какова мать, такова и дочь!". Кела подскочила, вытирая с лица пот. Было еще темно, и Григор крепко спал, свернувшись под одеялом калачиком. Черты его лица заострились, как у покойника, отчего Келе стало страшно. Она коснулась щеки мужа, чтобы убедиться, что он живой и настоящий, а не подменок-чурбан. Хотя, он и так чурбан.

   Прикосновение разбудило Григора, и он удивленно заморгал.

   - Ты чего? Что тебя напугало?

   Неужели он так хорошо видит в темноте? Или просто угадал в ее действиях страх, а не, скажем, похоть? Кела быстро отдернула руку и отодвинулась.

   - Мне приснился дурной сон. Просто хотела убедиться, что ты жив. Что не покойник.

   - Разве ты не этого хочешь, а, жена? - усмехнулся Григор.

   - Вовсе нет, - Кела надулась и поспешила отвернуться.

   На плечо ей легла привычно холодная узкая ладонь, мягко пожимая, и Григор прошептал в самое ухо:

   - Сны, это сущие пустяки. Вот маковое поле, скажем, к дождю. А тыквенная голова - к граду по числу семечек.

   Проваливаясь во внезапно надавивший на глаза сон, Кела еще успела удивиться, - почему муж говорит именно о маковом поле?

   Зажигать последний костер ходили только мужчины, женщины же оставались в деревне, готовить праздничный ужин: тыквенную кашу, маленькие плетеные хлебцы и особенную осеннюю похлебку. Дождь шел с рассвета, путь в горах стал особенно опасен, и к вечеру Кела убедилась - она до смерти боится. Предчувствие мучило ее, и Кела почти побежала к старухе Летце, но заставила себя успокоиться. Маковое поле к дождю сниться, это точно.

   Мужики вернулись за полночь, и тянуло от них каким-то показушным горем, за которым скрывалось веселье. Первым делом они подошли к дому Келы и буквально бухнулись ей в ноги.

   Григор не удержался на особенно опасном переходе и сорвался в ущелье. Даже тело не смогли загоржане принести бедной вдове.

   Ноги Келы подкосились, и она не сразу поняла, что, задыхаясь, безудержно и беззвучно рыдает.

   Примечания:

   * Хветродуй-младшой (народн.), октябрин (офиц.) - название месяца, приблизительно соответствующего нашему октябрю.

   * Седмица - здесь - седьмой день недели. Иногда употребляется для названия всей недели

   * Господин горных дорог - дух, хозяин гор, зимой выезжающий со свитой призраков. По преданию куритских горцев только с его помощью можно находить безопасные тропки в горах

   * Вторица - второй день недели

   * Болотный закликуша - нечисть, которая по поверьям куритцев проживает в болотах. У них очень длинные цепкие пальцы, позволяющие держаться за тончайшие былинки. Завлекает в топь путников