Большие пожары - Аросев Александр Яковлевич - Страница 36

Тут было не до разговоров, не до размышлений. Редактора и предисполкома швыряло и било. Одна только мысль мелькнула у них:

— Измена! Выскочить!

Но выскочить при такой скорости — смерть. Да и как выскочить, как отворить дверцы каретки? Невозможно. Беренса и Пожидаева кидало из стороны в сторону, вверх, вниз, как в каюте во время шторма.

И вдруг автомобиль замедлил ход. Теперь легче выскочить. Но автомобиль уже остановился. Сильные руки выбросили Беренса и Пожидаева на землю. Редактор, оглушенный, растерянный, был сразу же опрокинут и связан. Беренс боролся. На него навалилось четверо, но он дрался яростно и упорно. Удар сзади в затылок сбил его с ног. На миг ясный солнечный день превратился для председателя исполкома в темную ночь. А когда он, связанный уже, открыл глаза, он увидел над собой человека в прорезиненном пальто. Холенное, с прямым носом, лицо этого человека было мучительно знакомым Беренсу. Где он видал эти колючие желтые глаза? Эту бородавку около левой ноздри? Шрам на мочке правого уха? Все это напоминало почему-то Беренсу запах конюшни. Конюшни? Значит, цирк? Почему цирк? Парад-алле? Где он видел это лицо?

Шофер предисполкома подошел к желтоглазому человеку. Это был тот шофер, которого месяц тому назад Беренс взял на службу, которого Беренс считал верным и честным парнем.

— Деньги на бочку! — сказал этот «честный» парень. — Гони червяки!

— Сейчас, — отвечал спокойно желтоглазый, вынул из кармана своего резинового пальто револьвер и быстро (шофер только мигнуть успел) выстрелил верному парню в лицо.

— Этот нам не нужен, — объяснил он. — Уберите его.

И обратился к Беренсу.

— Не беспокойтесь. С вами и с приятелем вашим мы так поступим только в крайнем случае.

Княгиня Абамелек-Лазарева приняла Фомичева охотно. Она усадила его на диван, сама села рядом и даже попыталась взять молотобойца за руку.

— Ах, я так люблю пролетариат! — восклицала княгиня, — ведь чистая случайность помешала мне быть лицом пролетарского происхождения, — и она вздохнула, — чистая случайность! Я так не люблю буржуазии. Буржуазия такая неприятная, капиталистическая, гнилая! Вы — председатель нашего исполкома? Не правда ли?

— Нет, — возразил Фомичев, — я златогорский рабочий. Комса.

Княгиня на миг нахмурилась. Потом снова лицо ее стало ласковым.

— И такой молодой, красивый рабочий! — воскликнула она. — Женщины вас, наверное, очень любят. Да, любая женщина с радостью отдалась бы вам! Любая!

При этом старуха так недвусмысленно подмигнула, что Фомичеву стало противно.

— Я пришел просить вас, — сказал он, — принять меня на службу сторожем, полотером — кем хотите. Жрать нечего.

Княгиня оглядела его с ног до головы.

— Нужно сначала испытать ваши способности! — многозначительно промолвила она. — Обязанности слуги в нашем доме очень сложны и утомительны. Хотите с сегодняшнего же дня?

И она ощупала бицепсы на правой руке молотобойца.

— С завтрашнего дня, — отвечал Фомичев (его чуть не стошнило от прикосновения руки княгини). — Бывайте здоровы!

И он быстро удалился, оттолкнув выскочившего навстречу барона Менгдена.

Фомичев дико хохотал всю дорогу до ближайшей пивной. Он воображал себя слугой княгини. Но он был доволен результатом своего визита. Он убедился, что сестра милосердия Брыкина, которую он выследил у сумасшедшего дома, действительно, княгиня Абамелек-Лазарева.

В пивной ему нужен был только телефон. Когда на другом конце провода отозвался Корт, Фомичев сообщил кратко:

— Предположение правильное. Она самая. А больной (он подозревал Куковерова)?

— Пришел в себя. Но очень слаб.

— Иду по условию, — отвечал Фомичев и повесил трубку.

В пивной было много народа. Поэтому, на всякий случай, Фомичев говорил с осторожностью, не называя фамилий.

Директор сумасшедшего дома без всяких споров мгновенно велел пропустить Фомичева к Ивану Кулакову по предъявленному молотобойцем документу. Это показалось Фомичеву подозрительным. Нащупав в кармане наган, он пошел вслед за служителем. И вот он один-на-один с сумасшедшим.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Иван Кулаков глядел на него пустыми неживыми глазами. Страдальческим, лишенным всяких интонаций, почти осмысленным голосом сказал:

— Оставьте меня. Я больше не могу.

Тем временем по городу из уст в уста шел потрясающий, невероятный слух о пленении предисполкома Беренса и редактора «Красного Златогорья» Пожидаева. Корт, первый установивший с точностью предательство шофера, сообщив об этом печальном событии в исполком, еще не знал, в какой форме решено будет оповестить граждан города Златогорска о постигшем несчастии. Но уже весь город говорил о гибели, именно о гибели, а не пленении Беренса и Пожидаева: многие видели сумасшедший бег исполкомского автомобиля.

Враг явно обнаглел. Враг наступал на самый центр златогорской жизни. Исполком готовил к выпуску экстренное воззвание, призывающее граждан к сохранению спокойствия. Воззвание составлял Берлога.

Фомичев ничего не подозревал. Корт ни слова не сказал ему об исчезновении предисполкома и редактора, чтобы не сбить молотобойца с толку перед исполнением ответственного поручения. Фомичев глядел на Кулакова с любопытством. Потом, нагнувшись к нему, промолвил:

— Ну, так как же — скажете?

— Оставьте меня! — взмолился паралитик. — Я не хочу быть торговцем!

— Она вас очень мучила? — спросил Фомичев.

Человеческое выражение появилось в глазах Кулакова. Он ответил тихо голосом, полным ужаса:

— Очень.

И крикнул:

— Огнемучители! Я не хочу огнемучителей!

Он замолк, потух.

Фомичев вышел из камеры, кликнул служителя. Вместо служителя, он увидел самого директора. Директор стоял в коридоре с самым равнодушным видом.

— Подслушивал! — подумал Фомичев и вспомнил, что старший врач сумасшедшего дома оказался сообщником поджигателей.

Он вынул из кармана бумагу и подал ее директору.

— Вам этого предписания достаточно? Дайте в сопровождение двух служителей. Кулаков поступает отныне в ведение ЗУР'а.

Он предъявил бумагу только теперь — после свидания с паралитиком: он боялся, что Кулаков будет умерщевлен мгновенно, если поторопиться с предъявлением требования губздравотдела, исполкома и ЗУР'а.

Директор спокойно прочел бумагу.

— Хорошо, — сказал он. — Я сейчас распоряжусь. Подождите.

И он пошел прочь.

Фомичев тихо следовал за ним. Остановился. Пошел дальше. Навстречу ему попался скромный человечек с интеллигентской бородкой и в пенснэ. Человечек с восторгом взглянул на Фомичева.

— Как я счастлив! — воскликнул он. — Наконец-то я дождался вас. Только вам могу я раскрыть тайну!

— Какую тайну? — удивился Фомичев, не знавший, следовать ли ему за директором или оставаться с Кулаковым.

— Странно, — думал он. — Вряд ли принято пропускать здорового человека, без служителей, к сумасшедшему в камеру.

Человечек в пенснэ с такой силой жал руку Фомичева, что молотобоец раздраженно оттолкнул его.

— Что вам угодно?

Сумасшедший глядел в упор на рабочего. Лицо его искривлено было неслышным внутренним смехом. Слюна текла с левого угла губ.

— Дурак, — бормотал он, — пустая голова!

И он стал тихо надвигаться на Фомичева, растопырив пальцы вытянутых вперед рук. Фомичеву стало жутко. Он бросился вслед за директором, путаясь по коридорам и комнатам. Он увидел директора на лестнице в сад. Директор смеялся, глядя вверх, в окно Кулаковской камеры. Из окна шел дым. Фомичев вынул наган, прицелился…

Труп директора не докатился еще по лестнице до низу, когда Фомичев был у камеры Кулакова.

Дым застилал коридор. Желто-красное пламя рвало стены, полы, потолки. Фомичев схватил на руки паралитика и сквозь дым и пламя устремился к выходу. Он спасал человека, который хранил в своем потраченном мозгу тайну златогорских пожаров.

Восторженные крики раздавались в дыму. Это сумасшедшие радовались пожару.