Полукровка - Туров Тимур - Страница 5

– Езжай домой. Там поговорим, – голос матери стал металлическим.

– Мам...

Володя хотел объясниться, но трубка заплакала короткими гудками.

– Черт! – трубка чуть не выскользнула.

Володя попытался перехватить ее. В результате вместо телефона на пол пестрым водопадом полетели глянцевые картинки.

– Черт! – с досадой повторил он, поставил трубку на базу и, присев на корточки, принялся собирать фотографии.

Настроение было испорчено. Внутри закипало желание раз и навсегда расставить точки над «и», которое он вечно сдерживал, понимая, что тогда придется переругаться с родителями.

Снимки перемешались, и восстанавливать последовательность было делом не пяти минут. Придется разгребать дома. И смотреть, что получилось, тоже придется не здесь. Иначе он застрянет еще минут на тридцать-сорок, а это уже верный повод для скандала.

Стараясь делать это по возможности аккуратно, он собирал фрагменты последней недели своей жизни и других жизней, соприкасающихся с его. Внутри сидела обида. Хотелось спорить, но спорить было не с кем. А по дороге до дома все это перегорит, и он снова будет играть в политкорректность.

Рука дрогнула. Что-то на лежащих рядом снимках показалось странным. Он замер, пытаясь понять, что привлекло внимание. На одном, сделанном сегодня утром в Крылатском, стоял возле своей «ласточки» Петрович. На соседнем, сделанном сегодня днем в Кузьминском парке, улыбалась Ольга. Ничего общего в этих фотографиях не было. И все же – было.

За спиной Петровича в кадр попал невысокий мужчина. Совершенно неприметный, без единой яркой черты. Володя вспомнил, что утром этот мужик кормил голубей, вклинившись в кадр и испортив его, а потом вдруг пропал так же незаметно, как и появился. И этот же мужик прогуливался по Кузьминскому парку за спиной у смеющейся Ольги.

Володя застыл, вглядываясь в снимки. Мужик не прятался, смотрел в камеру, словно наблюдал за фотографом. Немолодой, лет пятидесяти или даже за пятьдесят. С легкой проседью. Дополнял образ длиннополый плащ. Ошибки быть не могло – на двух фотоснимках было один и тот же человек.

Не заботясь больше об аккуратности, Володя сгреб фотографии и вместе с небрежной, ставшей похожей на расхристанный кочан капусты, пачкой снимков уселся в кресло.

Странное совпадение. Невозможное. На двух кадрах, сделанных в разное время в разных концах огромного города, был запечатлен один и тот же незнакомый человек. Если учесть население Москвы и добавить к нему гостей столицы, то вероятность такого совпадения была близка к нулю.

Отложив два снимка в сторону, Володя принялся перебирать оставшуюся пачку. Художественная ценность материала его сейчас занимала не слишком. К середине стопки он начал убеждать себя, что совпадение все же случайно. Странного мужика не было более ни на одной фотографии, сделанной в парке. И на утренних снимках он оказался лишь единожды.

Но иллюзия длилась недолго. Еще через десяток снимков Володю пробил холодный пот. Эта фотография была сделана на выставке в Московском музее современного искусства. На первом плане был известный фотограф, раздающий автографы, а чуть позади стоял, как ни в чем не бывало, тот же дядя. Здесь он попал в кадр в профиль и одет был несколько иначе, но оказался вполне узнаваем. Настолько, что сомнений, если они еще и были, не осталось совсем.

Володя судорожно сглотнул и принялся вновь перебирать снимки. Один и тот же мужик обнаружился в общей сложности на четырех фотографиях, сделанных в разное время в разных местах. В такие совпадения мог бы поверить только наивный до идиотизма человек. Володя себя таким не считал.

Значит, не совпадение. Но кому и зачем понадобилось за ним следить? То, что следят за ним, также не вызывало сомнений. Люди менялись от снимка к снимку, но во всех местах, где он запечатлел этого дядьку, постоянно встречались только двое: неизвестный мужчина в кадре и он, Володя, который держал фотоаппарат.

В голове закрутились события последних месяцев. Он пытался припомнить, чем и где мог привлечь к себе чужое и столь пристальное внимание, но тщетно. Ничего предосудительного он не делал. Ничего выдающегося тоже. Тогда что все это значит?

Ответа не было, зато резко затрещал телефон. Володя подпрыгнул, чертыхнулся и схватил трубку. И только потом сообразил, что мастерская уже давно закрыта, а по личным вопросам сюда никто никогда не звонил. Саныч не разрешал разглашать служебный номер, считая, что на то он и служебный, чтобы по нему решали только рабочие вопросы.

– Алло, – буркнул он в трубку.

– Это «Кодак»? – голос был истеричный, но знакомый, что успокоило всколыхнувшиеся было нервы.

Этажом выше располагалась квартира, жительницу которой раздражал шум кондиционера в мастерской. И если тот работал хоть минуту после девяти вечера, можно было смело ждать звонка и истерики с угрозами. Нервная жительница верхней квартиры то обещала дойти до Лужкова, то грозилась написать заявление в прокуратуру, то пророчила мордобитие хамам из «Кодака», вот только сын из армии вернется. Угрозы чередовались в зависимости от настроения, а настроение у нее оставалось поганым всегда, разве что оттенки менялись.

– Нет, – быстро ответил Володя. – Это опорный пункт номер шестьдесят девять. Старший лейтенант Еропкин.

Трубка озадаченно замолчала. Володя быстро сказал «до свидания» и отключился. Сунул фотографии в конверт, запихнул его в рюкзак. Туда же бросил «Карту Птолемея». Через минуту телефон зазвонил снова, но он не стал подходить. Выключил кондиционер, погасил свет и вышел.

На улице было темно и прохладно. Сентябрь – не июнь. Володя огляделся и пошел к метро. Змеились трамвайные рельсы, за деревьями в сквере галдели любители пить пиво на лавочке.

Зачесалась спина, словно кто-то сверлил ее взглядом. Ощущение было невыносимым, и он невольно оглянулся. Сзади метнулась тень – кто-то свернул во двор, торопясь домой?

Володя зашагал быстрее. У метро вечная суматоха, там проще потеряться, даже если за ним и вправду кто-то следит. Сейчас эта мысль не казалась такой бредовой, как в первый момент.

Он еще прибавил ходу, пролетел через стеклянные двери, на ходу доставая метрошную карточку. Турникет пискнул, повинуясь электронному сигналу, и вспыхнул зеленый свет. Володя метнулся на эскалатор и запрыгал вниз через три ступеньки. Подмывало оглянуться, но с выбранным темпом на эскалаторе это было небезопасно.

Лестница кончилась, он отпрыгнул от нее, как от батута. Метнулся сквозь прущую навстречу толпу с какими-то тематическими футбольными шарфиками. Вломился в уже закрывающиеся двери вагона, и только когда за спиной хлопнули резиновыми накладками металлические створки, обернулся и посмотрел на платформу. Если там и был кто-то, желающий за ним проследить, то разглядеть его Володя не успел.

Поезд набрал скорость и нырнул в тоннель. Володя выдохнул и полез в рюкзак за книжкой рижского кинодокументалиста Франка.

Книжка увлекла настолько, что, не отрываясь от нее, он преодолел два перехода и почти доехал до дома. Герц Франк рассказывал на страницах «Карты Птолемея» о своем сокровенном мире и делал это настолько ярко, что вырваться из него в реальность было невозможно.

Звуки и ощущения вторглись в этот иллюзорный мир как-то разом. Механическое: «Осторожно, двери закрываются, следующая станция «Молодежная»», хриплый нетрезвый голос мужика, что сидел напротив и последними словами поносил жену, пытавшуюся его урезонить, и ощущение, что на него кто-то смотрит.

Стараясь не привлекать к себе внимания, Володя медленно повернул голову и оглядел вагон. Никого, кто мог бы показаться хоть смутно знакомым, он не обнаружил. Пассажиров немного, время позднее. И никому нет до него дела. Но ощущение не оставляло.

Володя снова повел взглядом по лицам. Целующаяся парочка. Основательно целующаяся. Еще немного и можно будет снимать порноролик. Подремывающий парень, вида интеллигентного, но явно переборщивший с выпивкой. Четверо гогочущих недочеловеков в шарфах. Футбол, что ли, сегодня какой-то, что их столько по метро шастает? Девушка, листающая Пауло Коэльо. Модная девочка, модный автор. Два грязных мужика в синих промасленных костюмах ремонтников. Пьяный громогласный дядька, почти переставший гнобить успокаивавшую его жену...