Дорогой ценой - Рой Кристина - Страница 92

И сердце смирилось, и слёзы я лью.

Господь Искупитель спас душу мою».

Голоса удалились, потому что дорога, которой шли поющие, повернула в сторону. Но в тот момент, когда певцы подошли к зимнему саду, маркиз уже ждал их.

— Отец! — воскликнула Тамара и бросилась в его распростёртые объятия.

Было заметно, что она, несмотря на чудно проведённые в горах часы, а также зная, что брат Урзин остался с её отцом, всё же беспокоилась о нём.

— Как ты себя чувствуешь, отец?

— Как никогда, дитя моё. Твой несчастный отец этого не заслужил.

Она непонимающе посмотрела на него. Тут подошёл Аурелий.

— Как ваши головные боли, пан маркиз, прошли?

— Не только головные боли прошли, пан доктор, — ответил маркиз взволнованно.

— Но позвольте мне приветствовать остальных гостей.

— Что это, Аурелий? — девушка схватила руку друга.

— Не знаю, Тамара…

— Добро пожаловать, господа, и извините, что я не мог быть с вами, — проговорил между тем маркиз.

— Ах, нам действительно было очень жаль, что вас не было, пан маркиз. Нам было так хорошо вместе, — рассказывал пан Николай весело. — Благодаря вам мы отпраздновали принятие моего внука в нашу семью. И вы, который после Бога являетесь виновником нашего счастья, тоже должны были быть с нами.

— Тогда примите сейчас мои поздравления, пан Орловский, — сказал маркиз, борясь с внутренним волнением. — Позвольте заметить, что так было лучше, ибо я также отметил не менее важную встречу, — его голос задрожал, — а именно: возвращение блудного сына в объятия Отца, Который принял его.

Возглас радости вырвался из уст Тамары. Все стоявшие вокруг были ошеломлены!

— Позволь, Тамара, — обратился маркиз к своей дочери, — просить у тебя прощение за тот грех, который я совершил пред тобой, что я взрастил тебя без Бога, без Христа. Прости меня! Простите меня и вы, мои дамы, — обратился он затем к компаньонкам, — что я вас через контракт заставил быть неверными Господу. Простите и вы меня, доктор Лермонтов, за мои обидные слова. А вас всех, которые указали моей дочери Свет Истины, я благодарю за то, что вы сделали для неё и для меня. Единственное, что я могу сделать, это признать, что я в своём неверии долгие годы грешил против Бога. Я издевался над Христом и ненавидел Его. Именно сегодня душа моя, как никогда, почувствовала свою обречённость, и в этот момент любовь Божия превозмогла мои грехи. Господь мне ещё раз послал Своего свидетеля, и любовь Его благословенного служителя стала орудием для моего спасения. Я уверовал и покаялся. Непостижимо, но верно: Он меня, недостойного, простил.

Никогда маркиз не казался семье Зарканых таким благородным, достопочтимым, как в этот момент, А остальным? На Адама его слова произвели неизгладимое впечатление.

Пан Николай заключил маркиза в свои объятия, и они оба заплакали от счастья.

Тамара плакала на груди Маргиты, а Николай держал её за руки.

Аурелий боролся с неописуемыми чувствами. Ему казалось, что он больше остальных имеет право и обязан восхвалить Господа.

— А где Мирослав? — вспомнили вдруг все, когда торжественный момент прошёл и маркиз повёл своих гостей в замок.

— Отец дорогой, где он? — добивалась особенно Тамара.

— Он пошёл в парк, — ответил маркиз, — и прислал мне оттуда записку, в которой извинился за то, что ему уже пора домой. Он скрылся от твоей благодарности, когда увидел, что дело совершилось, Тамара.

— О, от неё ему не уйти! — воскликнула девушка. — Она его будет сопровождать всю жизнь!

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

В музыкальном салоне горело много свечей. Ужин уже прошёл. У рояля сидели Ася с Лермонтовым и играли в четыре руки. У окна за тяжёлой гардиной стоял Николай Коримский в глубоком раздумье. Важные события он пережил сегодня в Подолине.

Но его мысли снова и снова возвращались к Тамаре. И сейчас его взгляд, словно магнит, тянулся к Тамаре, расхаживавшей с Маргитой по салону. Её белое платье резко отличалось от тёмного платья его сестры. Лица молодых женщин были серьёзны.

«Она моя!» — ликовал Никуша восхищённо, и когда она прошла недалеко от него, он едва удержался, чтобы не обнять её.

Он огляделся в салоне. На диване сидел счастливый дедушка рядом с профессором Герингером. Недалеко от них сидела в кресле Орфа с книгой на коленях. Позади неё прислонился к колонне Адам, провожая Маргиту взглядами, в которых легко можно было прочитать: «Ты мой рай». Все остальные собравшиеся стояли полукругом, не было только одного маркиза Орано.

«Какое здесь богатство, — думал юноша, окидывая взглядом комнату. Эта роскошь угнетала его. — Хотя Тамара и моя, но разница между нами очень велика. Я только сын аптекаря, а она дочь такого богатого человека. Но зачем об этом думать? Зачем омрачать мечты любви? А зачем строить недосягаемые воздушные замки? Разве ты можешь дать Тамаре то, к чему она привыкла?»

Все эти мысли мелькали в этот час в голове Николая Коримского. Он понимал, что не мог дать ей такого богаства, и это удручало его.

«Я уже не свой, я принадлежу Господу. И если бы средства мои позволили, я всё-равно не мог бы положить это богатство к её ногам. Я не должен окружать её такой роскошью, нет! Господу негде было голову приклонить. Конечно, она так привыкла к этому…»

Юноша вспомнил те счастливые минуты, когда он с Тамарой сидел у скалы. Все поднялись выше, а Тамара осталась с ним. Он и сейчас ещё чувствовал её сладкий поцелуй на губах и объятие её нежных рук.

— Почему ты с остальными не пошла посмотреть на окружающую нас красоту? — спросил он её.

— Для меня нет красоты, которую ты не можешь видеть. Я хочу быть там, где ты, — возразила она тихо.

«Может быть, она и у нас была бы счастлива, — подумал он обрадованно. — Но что сказал бы пан маркиз на это?»

Когда они обручились в парке, Николаю казалось, что он должен её защищать и быть её убежищем, если она лишится отца.

Теперь этого не нужно было. У Тамары снова был любящий отец, который теперь сам принадлежал Господу и никогда не обидит свою дочь. Однако он был богатым человеком, а Тамара — его единственной дочерью. Отдаст ли он её мне? Ему вдруг показалось это невозможным, и он почувствовал вдруг такую боль, что прижал руки к груди, чтобы унять её.

— Что с вами, пан Коримский? — произнёс вдруг кто-то рядом с ним.

От неожиданности Николай покраснел. Перед ним стоял маркиз, озабоченно глядя ему в лицо.

— Вас что-нибудь мучает?

— Да, ваша светлость, — сказал Николай, выпрямившись.

У него появилась твёрдая решимостью любой ценой получить ясность в вопросе, который его занимал последнее время, и если это невозможно, покончить с мечтой о любви. Хотя сердце говорило ему, что он свою тайну должен оставить при себе и маркизу ещё необязательно знать о ней, юноша всё же решил, что христианину не подобает поступать так.

— Меня мучает то, что на земле есть различия в обществе и в положении людей, которые могут разлучать сердца, искренне связанные и созданные друг для друга,

— ответил он.

Маркиз отступил. Он заметил выражение боли на лице молодого человека, его взгляд на Тамару, полный любви и печали.

— Умолчать о подобном недостойно христианину, — продолжал Николай. — Я люблю Тамару, и она любит меня. Но я сын простого аптекаря, а она дочь вашей светлости. Между нами большое различие. Ваша светлость — высокий вельможа, а Тамара ваша единственная дочь. Поэтому мной овладела озабоченность при мысли о вашем ответе. Если Господь мне полностью вернёт здоровье и я попрошу руки вашей дочери, пан маркиз, какой ответ вы мне дадите?

Со страхом и мольбой глаза юноши смотрели в лицо маркиза.

Но в тот же миг он очутился в его объятиях.

— Пан маркиз, вы не сердитесь на меня за мою смелость?! — ликовал Николай.

— Нет, Никуша, в сто раз милее видеть мне своё дитя в твоих объятиях, даже если ты поведёшь её в бедную хижину. Я ваше счастье не нарушу, не беспокойся. Но она — моё единственное дитя, и ты уже хочешь её взять у меня?